Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро — страница 54 из 104

20 января 1961 года в восемь часов вечера судья специально для Мэрилин Монро опять открыл свой кабинет. Это происходило в городе Хуаресе в Мексике. Причиной неурочного визита было расторжение брака Мэрилин Монро и Артура Миллера после четырех с половиной лет совместной жизни. Мэрилин в сопровождении Пэт Ньюком и мексиканского адвоката просила оформить развод, мотивируя его «несходством характеров». Адвокат, представлявший интересы Миллера, сказал, что желание расстаться у них обоюдное.

Одетая во все черное, Мэрилин подписала необходимые бумаги, не читая их, потом с трудом протиснулась через толпу свидетелей. Мэрилин, желая избежать широкой огласки, поехала в Мексику в день инаугурации президента Кеннеди. На другой день к обеду Мэрилин уже вернулась в Нью-Йорк.

Чувствуя себя после развода одинокой, Мэрилин снова сблизилась с Джимом Хаспилом, ставшим ее настоящим другом, но державшимся в стороне в годы замужества актрисы. Он был потрясен, когда Мэрилин подарила ему фотографию с надписью: «Одному-единственному Джимми, моему другу. С любовью Мэрилин». Словосочетание «единственному Джимми» было несколько раз подчеркнуто. Хаспил, который теперь был уже взрослым мужчиной, с горечью сознавал, что у Мэрилин нет настоящих друзей и она ясно понимает это.

В начале февраля в газетах начали появляться первые рецензии на «Неприкаянных». Большинство из них носило критический характер. В одном из обзоров о роли Мэрилин говорилось следующее: «В ней мы не видим ничего, кроме неврастенички, она почти не несет никакого смысла». Даже Хаспил, который всегда был искренен с Мэрилин, позвонил и сказал ей, что картина ему не понравилась.

На другой день случилось то, что предсказывал Джон Хьюстон, только произошло это раньше, чем он предполагал. Мэрилин Монро оказалась в психиатрической больнице.

Примечания

1. Вечная женщина (фр.)

2. Имеется в виду день окончания Первой мировой войны.

Глава 28

Психиатрическая клиника «Пейн-Уайтни» в Корнельском медицинском центре занимала высотное здание из белого кирпича, выходившее на Восточную реку Манхэттена. Эту больницу порекомендовала Мэрилин ее постоянный психиатр доктор Марианна Крис. За последние два месяца пациентка посетила ее около пятидесяти раз. Теперь доктор сумела убедить актрису в том, что та нуждается в специальном лечении, чтобы остановить процесс сползания в беспамятство, вызванный наркотическим действием употребляемых ею лекарственных препаратов.

Для Мэрилин больница всегда была местом, где можно расслабиться и хорошенько отдохнуть. Вот почему прием, оказанный ей в «Пейн-Уайтни», вызвал у актрисы настоящий шок.

В клинику Мэрилин приехала, закутанная в огромную шубу. Она зарегистрировалась под именем «Фей Миллер». После чего ее провели на этаж, предназначенный для «умеренно беспокойных» больных. Как явствует из ее собственных воспоминаний, она тут же почувствовала себя скорее заключенной, чем пациенткой. Дверь изнутри запиралась на замок. Одежду актрисы немедленно забрали. В ванной комнате двери не было. Разговоры по телефону были строго ограничены.

Впоследствии Мэрилин рассказывала Сьюзен Страсберг: «Я всегда боялась, что стану сумасшедшей, как моя мать, но когда я попала в палату с психическими больными, я поняла, что они на самом деле были помешанными — а я просто была не совсем здорова».

Медсестра из «Пейн-Уайтни», через много лег дававшая интервью журналу «Лайф», вспоминала, как Мэрилин стояла за дверью и не переставая кричала: «Откройте дверь! Я никого не побеспокою, только выпустите меня. Пожалуйста! Откройте дверь!» Дверь оставалась запертой.

То, что произошло дальше, Мэрилин объяснит потом тем, что решила: «Ладно, раз вы вздумали обращаться со мной, как с чокнутой, я и вести себя буду соответствующим образом».

По свидетельству другого работника больницы, Мэрилин сняла одежду и нагая стояла у окна. Тогда ее доставили в охраняемую палату на девятом этаже, где в стеклянную дверь она запустила стул.

Больничная медсестра сказала в интервью: «Нам всем хотелось защитить ее. Мы все чувствовали себя так, словно хотели взять ее на руки, успокоить и сказать: «Теперь все хорошо». Такое чувство вызывают у вас маленькие и одинокие дети. Знаете, хочется осушить им слезы, погладить по головке или подержать их ручки».

Спустя несколько месяцев Глория Романова, подруга Мэрилин, услышит от актрисы ее мрачную историю о больничном заключении. «Это было похоже на ночной кошмар, — сказала она. — Они держали меня в смирительной рубашке. Они давали мне столько успокоительного, чтобы я не впадала в забытье. Возможно, ты не поверишь, но по ночам то и дело приходили врачи и медсестры поглазеть на меня. А я со связанными руками была не в состоянии защитить себя. Я была для них любопытным объектом, а мои дела никого не волновали».

Газетчики вскоре узнали, что Мэрилин попала в клинику и что причина ее госпитализации, как уверяли агенты актрисы, — это заболевание «неясного происхождения». Один врач отверг предположение, что это шизофрения, однако отметил, что актриса «находится в неустойчивом психическом состоянии, так как слишком много работала».

Тем временем Мэрилин вела борьбу за свое освобождение. Ниже приводится со всеми ошибками текст записки, которую она бросила Страсбергам:

«Дорогие Ли и Паула,

Доктор Крис упекла меня в нью-йоркскую больницу — психиатрическое отделение, где за мной присматривают два идиота врача. Они не должны быть моими врачами.

Вы не получали от меня известий по той причине, что я сижу здесь в заточении со всеми этими бедными помешанными. Уверена, что, если еще задержусь в этом кошмаре, то прикончу одного аз этих психов. Ли, умоляю, помоги мне, это последнее место на земле, куда меня можно было поместить, — может быть, если ты позвонишь доктору Крис и сумеешь убедить ее в моей повышенной чувствительности и в том, что мне нужно вернуться к занятиям… Ли, я пытаюсь всегда помнить о том, что ты однажды сказал на уроке, что «искусство превыше науки».

А все, касающееся науки, что окружает меня сейчас, я хотела бы забыть, — например, визжащих женщин и т. п.

Пожалуйста, помоги мне, — если доктор Крис станет уверять тебя, что со мной все в порядке, можешь заверить ее, что я не в порядке. Мне здесь не место!

Люблю вас обоих.

Мэрилин.

P.S. простите за орфографию — и здесь не на чем писать. Я на этаже для особо опасных, здесь как в камере. Можете себе представить — бетонные блоки и они засунули меня сюда, потому что наврали что пригласили моего доктора и Джо а сами заперли дверь ванной и я разбила стекло но кроме этого я ничего такого не сделала что выходит за рамки».

Но из больничной неволи Мэрилин вызволили не Страсберги. Это сделал Джо Ди Маджо. Актриса, воспользовавшись положенным ей на телефонные разговоры временем, позвонила ему во Флориду, и он незамедлительно вылетел в Нью-Йорк. Вечером Мэрилин тайно вывели по подвальным коридорам. Следующие три недели она провела в неврологическом отделении Колумбийского пресвитерианского медицинского центра. Сведений о приступах истерии и каких-то драматических событиях нет.

Из документального фильма, снятого в день выхода Мэрилин из больницы, видно, как бесстыдно и безнравственно вела себя толпа репортеров, которые на протяжении всех этих лет освещали неблагополучные моменты ее личной жизни. Стискиваемую со всех сторон, Мэрилин в окружении шестнадцати полицейских и охранников из больничного персонала вели к ожидавшему ее лимузину.

В описании этого события всех своих соперников переплюнул журнал «Нью-Йорк. Джорнал-Американ», поместив на своих страницах в высшей степени бестактную историю. По утверждению репортера, Мэрилин якобы сказала: «Я чувствую себя замечательно». Затем автор добавил:

«Мир стоит, как стоял, ребята, так что не бойтесь, не бойтесь. Лицо Мэрилин по-прежнему выглядит как призрачный лепесток розы, тонкая улыбка мягка, как всегда, фигура — ах, эта фигура, — лучше всего они развязали ее нервные узлы».

Норман Ростен, несколько раз проведывавший Мэрилин в больнице, вынес другой вердикт. «Она была больна, — писал он позже, — и не только физически и психически, но больше всего была больна ее душа, основной источник желаний. В ее глазах не было света».

Большую поддержку в ту весну оказал ей Джо Ди Маджо, бывший муж, который так и не смог ее забыть. В его жизни не нашлось места для другой женщины, и, когда Мэрилин позволяла, он дарил ей относительный покой. И на этот раз он провел возле нее много дней. Мэрилин вылетела к нему во Флориду, где он тренировал свою старую команду нью-йоркских «Янки». Потом в Нью-Йорке Ди Маджо иногда оставался у нее на ночь. Прислуга знала об этом, и поползли слухи, что они собираются снова жениться. Но Мэрилин была в том состоянии, которое не позволяет предпринимать серьезные шаги.

Шло время, и возникла идея предложить Мэрилин роль Сэди Томпсон в телевизионной постановке «Дождь», по новелле Сомерсета Моэма. Но планы пришлось отложить в долгий ящик.

Ходили разговоры о том, что Мэрилин собирается играть в фильме «Фрейд», который задумал поставить режиссер Джон Хьюстон по киносценарию Жана-Поля Сартра. Сартр считал Мэрилин «одной из величайших актрис современности». Она должна была получить роль Сесили, одной из пациенток Фрейда. Но доктор Гринсон, ее калифорнийский психиатр, отсоветовал делать это. Одной из причин было то, что дочь Фрейда, с которой Гринсон был знаком, возражала против создания фильма. В тесном кругу он признавался, что эта роль могла бы нанести Мэрилин непоправимый ущерб.

В 1961 году Мэрилин совсем не работала. В течение лета она дважды оказывалась на больничной койке, но на этот раз из-за физических недомоганий. В мае в Лос-Анджелесе актрисе сделали еще одну гинекологическую операцию. Врачи обнаружили непроходимость фаллопиевых труб, которая возникла, по всей видимости, в из-за неумелых хирургических вмешательств после абортов.