Полина вернулась и получила в подарок только что связанный пушистый цветок, еще теплый от женских рук.
На улице пахло сиренью и свежей выпечкой. Полина покрутила носом и пошла на сладкий коричный дух. Ее немного пошатывало: отпустило нервное напряжение, и осталась только дрожь в ослабевших коленях.
Слегка волновало теперь только странное и неведомое ощущение свободы. Куда идти теперь? Завершать ли расследование?
Полина прокручивала в голове разговор с Аглаей и гордилась Глебом. Он так внимательно отнесся к проблемам женщин, что готов был стать крупным спонсором реабилитационного центра, рекомендовал центру специалистов… Наверняка и остальные женщины из списка (Полина действительно написала список имен и адресов и носила его в кармашке кардигана) тоже связаны с ним по работе или по делам благотворительности.
То, что Полина не была в курсе – так это в порядке вещей. Глеб мало когда заводил разговор о своих делах – говорил, что нечего ей об этом думать, да и ему не хочется обсуждать дома профессиональные вопросы. Дом – это раковина, тыл, уютное место для отдыха, а не филиал офиса. Полина знала об этом, и вопросы задавала обычно нейтральные: как настроение? Как погода? Что он хочет на обед?
Запах выпечки усиливался. Полина остановилась у витрин кофейни, увитой диким виноградом. За чисто вымытыми стеклами лежали аппетитные рыжие плюшки, пончики в белейшей пудре, толстые вафли с начинками. Дверь открылась, смеясь, выпорхнули две девушки, а за ними потянулся аромат крепкого кофе.
Полина шмыгнула в кофейню, не в силах удержаться. Она заказала капучино, две вафли с кленовым сиропом и десерт-корзиночку с кремом маскарпоне и припущенными в вине грушами.
Ей выдали флажок с номерком, и она присела у окна в венский соломенный стул. В кафе было тихо: в углу листала книгу пожилая леди с аккуратными завитками седых волос, да пила в уголке чай какая-то пара, переговаривавшаяся тихими голосами.
Полине нужно было время побыть наедине с собой. Раньше это время занимали домашние заботы, теперь же оно требовательно звало ее в уединение собственных мыслей.
Хотелось все разложить по полочкам. Первая полочка: Полина и ее прошлое.
По словам Глеба и по записи в паспорте, Полине тридцать пять лет. Родилась она в неполной семье и воспитывалась одной матерью. Об отце Глеб ничего не знал, но считал, что официально мужем ее матери он не был. Полинина мама, как он говорил, родила ребенка «для себя». С одной стороны, это был неблаговидный поступок: ребенок должен расти в полной семье, а с другой – любая нормальная женщина хочет детей, вот и Полинина мама захотела и родила, что оценивалось Глебом положительно: нельзя бабе быть пустоцветом. Пустоцвет – это нереализованная баба, наплевавшая на свое природное предназначение. Она пошла против природы, и потому – никто в этом мире, пустышка, неродиха.
Полина вспомнила унизительную сдачу анализов на антимюллеров гормон. Сам анализ ничего особенного из себя не представлял: обычный забор крови. Но унизительность его заключалась в том, что Полину Глеб проверял, как породистую корову на удой, проверял ее возможность стать матерью. Ожидая результата анализа, Полина мучительно придумывала фразы, которые скажет Глебу, если ее фертильность окажется спорной: «Любимый, мы же не из-за детей вместе?»; «Я думаю, можно попробовать какие-нибудь гормональные средства, правда?» и «Ты же не бросишь меня из-за этого?..»
Глеб мог ее и не бросить: все-таки он любил ее. Так говорила Марго, а со стороны виднее. Но как тяжело было бы ощущать себя пустышкой-неродихой!
К счастью, анализ показал, что Полина вполне готова стать матерью.
И тогда произошел следующий разговор, к которому Полина не готовилась вовсе. Она считала, что с детьми можно повременить – год, два, три… Пока не восстановится ее память и не появится снова то желание иметь детей, которым она бредила прежде, до потери памяти.
Главное – у нее есть возможность, и реализовать ее можно когда угодно.
Глеб же придерживался другой точки зрения:
– Почему – не сейчас? – спросил он.
– Я пока не готова, – честно призналась Полина. – Я не очень хочу…
Ее действительно не радовали те образы, которые мелькали в голове. Вот она огромная, как дом, в фиолетовых отметинах стрий, неопрятно жует все подряд: мясо с чесноком, йогурт с колбасой, яблоки с майонезом. Вот она с опухшей от молока грудью лежит в безразмерной ночнушке, а к ней присасывается маленькое существо с красным лицом.
Вот она качает коляску, сидя на крылечке. Вот моет это существо, вот запихивает пеленки в стиральную машину, вот снова кормит, качает, запихивает белье в стиральную машину… и так до бесконечности, день за днем, год-два-три. И самое страшное: вот она просыпается утром и не помнит, как зовут это существо и откуда оно взялось.
– Не хотеть детей для женщины – это ненормально, – припечатал Глеб.
– Я хочу, но не сейчас, – в отчаянии доказывала Полина, в ужасе от перспективы оказаться «ненормальной». – Пожалуйста, дай мне хотя бы год.
Глеб не ответил. Он явно был сильно раздражен, но Полина знала, что он не заставит ее беременеть и не откажется от контрацепции без ее ведома, поэтому считала разговор оконченным в ее пользу.
Несколько месяцев после все было тихо: изредка только Глеб вскользь шутил, что зря тратит на нее деньги, если толку чуть.
Но это были всего лишь шутки, и Полина смеялась, и удваивала усилия: дом сверкал чистотой, обеды перешли на ресторанный уровень.
Год прошел, и Глеб вернулся к разговору о детях. Тогда и всплыла история о Полининой маме.
– Даже престарелая тетка без мужика, и та одумалась и нашла, от кого залететь! – сказал Глеб. – Потому что нормальная женщина понимает, что ей надо рожать, иначе – зачем она небо коптила? Если каждая дуреха будет носом крутить «хочу-не хочу», – вымрем к черту все!
– Глеб, а когда мы поедем на мамину могилу? – робко спросила Полина, переждав бурю. – Я даже лица ее не помню… вдруг вспомню – по фотографии?
Глеб, уже успокоившийся, хоть и задумчивый, обнял ее и сказал:
– Девочка моя, ты еще очень слаба. Такие потрясения тебе не по плечу. Может случиться срыв…
Вот и вторая полочка: Карл Валерьянович Шелепа. Это был ее личный доктор, отличный психотерапевт и психиатр. Под его неусыпной заботой Полина возвращалась в мир после страшного забытья. Это был кругленький немолодой мужчина в безвкусно-ярком костюме, с почтенной зеркальной лысиной.
Он успокаивал Полину, когда она рвалась прочь из кажущегося ей чужим дома, от кажущегося ей чужим мужа, когда она рыдала, сходя с ума от того, что родилась уже взрослой – без детства, без воспоминаний о школе, о первой любви, о друзьях. Он приучал ее к Глебу, учил видеть в нем то, что она когда-то полюбила настолько сильно, что согласилась выйти замуж.
Он рассказывал ей о массе похожих случаев, закончившихся хорошо, о том, какая она стойкая, умная и сильная, он вселял в нее веру преодоления.
Он же как-то принес ей книжку о настоящей женственности и сказал:
– Вы не бойтесь, Полина Сергеевна, что сил на ребеночка не хватит. У женщин так устроен организм, что с беременностью случается полное обновление, перезапуск всех систем, если хотите. Вам бы ребеночек новый смысл придал, жизнь стала бы определеннее…
Полина прочитала книгу от корки до корки и ничего нового не нашла, кроме как удививших ее советов не носить трусы, чтобы питать матку энергией земли.
Все остальное: быть опорой, поддержкой, проявлять нежность, уступчивость, излучать веселость и радость – все это она знала и без книги. Уступчивость – в чем угодно, но только не заставляйте меня рожать, думала она, и изо всех сил пыталась показать Глебу, что она женщина, настоящая женщина, хоть и без младенца на руках…
Третья полочка. Сама Полина. Эта полочка появилась недавно, и Полина попыталась представить себя саму, грея руки о чашку капучино, вдыхая аромат вафель.
Она красивая. Очень красивая. У нее отличная фигура (ох, какое же послабление она себе дает с этой новоприобретенной свободой! Утром – круассан, в обед – снова выпечка). Она добрая и хозяйственная. Она рукодельница. Она нежна в постели. Она умница.
Разве этого мало?
Да, ей нет места в мире большого города. Она не сможет, как Аглая, бороться с законами и быть директором большого центра. Она не водит машину, она не выбирает себе одежду, она не может зарабатывать. Но разве в этом счастье?
Просыпается ли Аглая рядом с любимым мужчиной? Построил ли кто-нибудь для Аглаи дом ее мечты? Есть ли у Аглаи время на косметологов и массажистов? Есть ли у нее вечерок, который можно провести за вышивкой прекрасной картины?
Определенно нет. Аглая не ходит, а бегает – вон как скоро она шла к авто, Полина еле ее догнала. Аглая сидит сейчас в офисе и возится с чьими-то проблемами, копается в каких-то бумажках… Разве это счастье?
Полина допила последний глоток капучино, и вдруг ее безоблачное, в общем, настроение, снова заволокло тучами.
Одежда. Выбор одежды. Зачем Глеб подбирал Аглае платья? Разве что для встреч с будущими спонсорами? То есть, с самим собой?
Почему он решал за другую женщину, что ей носить?
Полина вынула из кармана листочек и расправила его на столе. Нет, еще рано сдаваться. Нужно проверить хотя бы еще одну девушку. Вот, например, Ангелину… Она работает в фитнес-клубе в центре города. Клуб называется «Дельфин».
Есть и отличный повод туда наведаться: Полина виновато посмотрела на пустое блюдечко с капельками кленового сиропа. Что же она творит! Ей, может, придется бороться с соперницами, а она все жрет и жрет сладкое без остановки!
Полина ощутила сильнейший приступ отвращения к себе. Ее тело вдруг показалось ей громоздким и толстым. Она физически прочувствовала, как съеденные калории переплавляются в мерзкий жир и складками свисают с ее боков.
На секунду мелькнула мысль, что было бы неплохо завернуть в туалет и вытошнить все съеденное. Хороша она будет к приезду Глеба, если продолжит так жрать!