Идеи Карла Валерьяновича об осчастливливании людей посредством постепенной замены их памяти ложной показались научному сообществу чудовищными, а некоторые его сегменты – откровенно фашистскими.
Стоило только Шелепе опубликовать промежуточные результаты своих исследований (а начинал он робко, с тестов и опросов добровольцев, составлял графики и собирал данные), как на него обрушивалась волна критики.
Карлу Валерьяновичу, который не отчаивался доказать окружающим, что горе, беды и несчастья нужно из памяти стирать, чтобы полноценно жить дальше, не застревая в последствиях травматичного опыта, начало казаться, что критиковать его стало попросту модно.
Ему начало казаться, что на критике его исследований пиарятся и делают себе имена разные бездари и крикуны.
Отчасти так оно и было: тема действительно была громкой, обсуждалась повсеместно, и даже далекие от темы психиатрии и психологии люди стремились высказать свою точку зрения по этому поводу. Половина из них были дилетанты всех мастей, большая часть – глубоко религиозных, чего Шелепа никак не мог вынести – религию он презирал.
В конце концов опытный психиатр попал в простейшую ловушку: он спроецировал образ дурака-дилетанта на всех, кто критиковал его работы, и в итоге пропустил глубокие и хорошо обоснованные протесты значимых ученых.
Их имена многое говорили Карлу Валерьяновичу, некоторых из них он боготворил еще студентом, но поразительное единодушие их отзывов казалось ему слишком подозрительным – не подкупил ли кто, чтобы утопить его, Карла Шелепы, гениальное открытие?
Поразительная единодушность мнений сводилась к тому, что личность человека – совокупность множества факторов, составляющих уникальный механизм, и его целокупность настолько сложна и хрупка, что вывернуть из нее огромную шестеренку памяти – пусть и во благо, – это исключительно порча механизма. Моральная точка дела была понятна и самому Шелепе. Ему не нужно было для этого читать многочисленные статьи-рассуждения о свободе воли, выбора и прочих человеческих прав. Он считал, что если пациенту плохо и пациент желает избавиться от своего прошлого, значит, выбор и воля его говорят сами за себя. И дело его ничем не отличается от дела хирурга, отнимающего больной и угрожающий жизни орган.
В богословские диспуты Шелепа не погружался: его призывали и пытались взять несколько интервью на тему, но он отмахивался, прекрасно зная, что в процессе интервью может наговорить себе на статью: например, оскорбив всех верующих отличным знанием биохимических процессов в мозге человека, напрочь опровергающим божественные искры и прочее.
Провести глобальный эксперимент Шелепе не позволили. Провести его тайно он не мог: за ним следили, как за маньяком, гуляющим на свободе в период обострения.
Он надеялся на признание – его высмеивали. Он надеялся на благодарность – его ненавидели.
Он попытался было заниматься частной практикой, но поток его клиентов был так тощ, что еле-еле сводились концы с концами. На работу же в частные центры его не брали – заклейменный своими работами по замене памяти как фашистский экспериментатор, он стал изгоем там, где прежде чувствовал себя как рыба в воде.
Его выкинуло на сушу, и там, медленно задыхаясь, Карл Валерьянович и сам преисполнился презрения и ненависти к зашоренным коллегам, к популистам и мракобесам всех мастей.
И когда концентрация ненависти стала непереносимой и горькой, как хина, Карлу Валерьяновичу позвонил очень деловой и строгий мужчина. Он не кричал в трубку цитат из Библии, не хохотал, не приглашал на дурацкое ток-шоу рассказать о «экспериментах над людьми» – в общем, вел себя как приличный человек.
Он назвался Глебом Владимировичем и осведомился, сколько стоят услуги Карла Валерьяновича. Вопрос острый – женитьбы.
– Какие услуги? – вяло осведомился Карл Валерьянович. – Семейная терапия – не ко мне.
На момент разговора с Глебом он сидел дома, на диванчике, поставив перед собой табуретку, на которой разложил копченую скумбрию, горячую картошечку и зеленый лучок. Ему очень хотелось все отведать, и звонок клиента раздражал.
Но клиент сказал:
– Услуги по замене памяти.
– Смеетесь?
– Карл Валерьянович, – терпеливо отозвался клиент. – Я ваше время зря не трачу, и вы мое не тратьте. Я спрашиваю – сколько стоят ваши услуги по замене памяти?
Карл Валерьянович обомлел. Он вцепился в трубку, как вцепился бы в самого клиента, боясь, что они растают как дым и останется он снова один со своей скумбрией и без капли надежды.
– Такие вопросы обсуждаются лично, – осторожно проговорил он.
– Конечно, – тут же ответил клиент. – Я подъеду к вам сегодня вечером.
Повесив трубку, Карл Валерьянович долго сидел еле дыша. Картошка медленно остывала. Лук благоухал.
Карл Валерьянович обрел надежду.
Конечно, все пошло не так гладко, как предполагалось. Оказалось, что замена памяти – или рождение ложной, не такой уж простой процесс. Карл Валерьянович списывал его на то, что клиентка понятия не имела, что с ней происходит, и не имела намерения терять память.
Видимо, что-то глубоко внутри нее сопротивлялось происходящему, но Карл Валерьянович ей нравился, и она продолжала ходить на терапию.
Звали ее тогда Дианой Стрелецкой. Активная и чрезмерно самостоятельная молодая дамочка. Быстрая, как молния, успевающая в сто мест сразу. Фотограф, выходящий на мировой уровень так же уверенно, как будто бы ступала в теплую волну ласкового моря – без напряжения, с улыбкой счастья на лице.
Путешественница и авантюристка, яркая и независимая женщина-огонь.
Глеб Захаржевский выбрал ее в жены: по его словам, такие бабы не ведают, что творят – прожигают жизнь на смехотворные попытки построить «карьеру», а потом, старые и никому не нужные, воют по углам, утираясь хвостами своих сорока кошек.
Ни мужа, ни детей. Пустоцвет.
Если дать ей возможность расцвести – разве она не станет счастливее? Ведь на самом деле каждая женщина мечтает об одном: о том, как привалиться к сильному мужскому плечу, нарожать детишек и жить в окружении семьи – ведь таково ее природное предназначение.
Именно потому, что природой женщине назначено быть за-мужем, за-мужчиной и воспитывать малышей, именно поэтому в остальном женщина обделена – за ненадобностью. Она и глупее, и не рациональна, и конструктива маловато, а логика – отсутствует напрочь. Потому что разум – не ее стихия, ее стихия – слабость, женственность, податливость, согласие, нежность…
Идти против природы – это плохо, говорил Глеб. Это наказуемо. Природа отомстит, и вылезет у бабы какой-нибудь рак матки… потому что не пользовалась ей по назначению. Таких заблудших овец, вылезших со своих полянок на скоростные трассы мужской жизни, можно спасти – чтобы не размазало. И поставить обратно в стойло.
Карл Валерьянович эти рассуждения слушал вполуха: главное – ему дали возможность провести давно лелеемый в воображении эксперимент, и он спать и есть не мог – дрожа от напряжения и радости.
Насколько он знал, Диана познакомилась с Глебом на одной из своих выставок: он пришел туда как гость, продемонстрировал отличное знание биографии Дианы и ее творческого пути, польстил ей, попытался очаровать… Диана была польщена, успешно продала ему одно из своих черно-белых фото, но очаровываться не спешила. Ей срочно нужно было куда-то ехать: она оставила телефон, но не пошла ни на одно из свиданий, которое предлагал ей Глеб – некогда, занята, в другой раз… Он взял за привычку беседовать с ней по телефону. Дал пару дельных советов по привлечению меценатов для фото-поездок по миру, и этот путь оказался верным: Диана встретилась с ним, чтобы получить консультацию об одном перспективном знакомом Глеба, который очень интересовался африканскими дебрями. Диана как раз собиралась в Африку и мечтала привлечь к финансированию поездки добровольцев, кто пожелает не только принять участие в потрясающем фото-сафари, но и вложиться в многочисленные траты группы фотографов-натуралистов.
В процессе разговора она пожаловалась на загруженность: накопилась усталость, сказала она. Хватка уже не та. Это не было кокетством. Она действительно выглядела измотанной. Глеб проявил сочувствие и понимание: он тоже работает в бешеном ритме. На износ. Если бы не его психотерапевт, ресурс уже давно бы закончился.
– Это что за чудо-доктор? – поинтересовалась Диана.
– Гипнолог. Погружает в транс. Во время сеанса отдыхает нервная система, мозг, тело. Встаешь обновленным – я себя так последний раз чувствовал в юности, когда сил было на двадцатерых.
– Правда? – удивилась Диана. – Он так хорош?
Удивилась и визитку Шелепы взяла.
А через некоторое время позвонила Карлу Валерьяновичу и назначила встречу. Он старался понравиться ей, боясь, как бы птичка не упорхнула из силка: купил ее любимых сладостей (Глеб разузнал – она сладкоежка, обожает кремовые пирожные), поставил всюду фото своей семьи и детей – это должно было произвести хорошее впечатление. Убрал со стен дипломы и сертификаты – знал, что Диана не любит излишней показухи.
Он готовился к встрече так, как не готовился к свиданиям со своей невестой, а позже женой, – прожили вместе они всего десять лет, дальше последовал неприятный развод, но семейные фото достались Шелепе без судебного предписания – все остальное, нажитое непосильным трудом, было разделено ровно пополам.
Диана Стрелецкая пришла к нему как в СПА-салон. Она не делилась ничем личным, не стремилась взахлеб рассказывать о себе любимой, как прежние клиентки Карла Валерьяновича. Она поинтересовалась методикой погружения в транс, скинула с узких ступней зеленые бархатные туфельки и легла на кушетку, готовясь отдохнуть.
Карл Валерьянович приступил не сразу. Красота этой женщины, царственно раскинувшейся на кушетке в его кабинете, поразила его в самое сердце: уже ожиревшее и равнодушное, оно вдруг забилось сильнее.
Это была богиня, упавшая отдохнуть под сенью подвластных ей лесов: разметавшая огненную гриву волос, сияющая снежной белизной кожи, устремившая стрелы золотых ресниц к небу, дышащая в полную грудь, обрисованная платьем так, что казалось – морская вода облегает ее талию, живот, бедра… Богиня, разомкнувшая персиковые губы…