– А «темная энергия»? Что она собой представляет?
– О! Это вещь прекрасная и страшная. В девяносто девятом году космологи обнаружили, что некое неизвестное энергетическое поле заставляет вселенную увеличиваться, быстрее и быстрее, раздувает ее, как гигантский воздушный шар. Они назвали это темной энергией. Никто не имеет ни малейшего представления о том, что она такое и откуда появилась. Ясно одно: темная энергия – средоточие зла.
Волконский, что сидел по другую сторону стола, насмешливо фыркнул.
– Средоточие зла? Вселенная бесчувственный. Ей плевать до всех нас.
– Настанет день, и темная энергия все уничтожит, – продолжала Коркоран. – Произойдет так называемый Большой Разрыв.
– Большой Разрыв? – До этой минуты Форд лишь притворялся незнающим, а о Большом Разрыве в самом деле ничего не слышал.
– Это новая теория об участи мироздания. Очень скоро вселенная разрастется настолько, что распадутся скопления галактик, а потом разрушится все – планеты, люди. Даже атомы. Все исчезнет. Раз – и нет! Так вселенная прекратит свое существование. Статью для «Википедии» по этому поводу написала я. Если интересно, почитай.
Коркоран сделала очередной глоток. Форд заметил, что вино потягивает далеко не она одна. Все оживленно беседовали, а полдюжины бутылок стояли уже пустые.
– Ты сказала «очень скоро»?
– Не раньше чем через двадцать – двадцать пять миллиардов лет.
– Значение слово «скоро» зависеть с того, из какой точки зрения на него посмотри, – сказал Волконский с язвительной усмешкой.
– Мы, космологи, способны заглядывать в далекое будущее.
– А мы, компьютерщики, – считать миллисекунды.
– Миллисекунды? – надменно переспросила Тибодо. – Для нас, специалистов в области квантовой электродинамики, важна каждая фемтосекунда.
Из кухни появился Хазелиус с большой тарелкой, нагруженной кровавыми бифштексами. Он водрузил ее на стол под хор одобрительных возгласов.
За ним следом появилась Кейт Мерсер с горой картошки фри на огромном блюде. Не глядя на Форда, она поставила блюдо посередине стола и снова удалилась на кухню.
Уайман в жизни не подумал бы, что в эти первые после долгой разлуки минуты Кейт произведет на него столь сильное впечатление. В тридцать пять она казалась еще красивее, чем была в двадцать три. Только, жаль, каскад ее непослушных черных волос сменился весьма стильной удлиненной стрижкой. Необузданная студентка последнего курса в джинсах и мужской рубашке превратилась во взрослую женщину. Последний раз Форд видел ее двенадцать лет назад. А ему казалось, прошло всего несколько дней…
Что-то кольнуло у него внутри. Маскируя странные чувства, он повернулся к Коркоран. Та подавала ему тарелку с бифштексами.
– Надеюсь, ты не вегетарианец, Уайман?
– Совершенно нет. – Он взял аппетитный кусок мяса и передал тарелку дальше, стараясь казаться невозмутимым. Вид Кейт взволновал его больше, чем можно было ожидать.
– Не подумай, будто мы тут каждый день так питаемся, – сказала Коркоран. – Это праздничный ужин в честь твоего появления.
Послышался звук от удара ложкой по стеклу. Хазелиус встал, поднимая руку с бокалом. Разговоры стихли.
– Я подготовил тост в честь новичка… – Он оглядел сидящих за столом. – А где помощница руководителя?
Распахнулась кухонная дверь, Кейт поспешно подбежала к столу и села рядом с Фордом, по-прежнему не глядя на него.
– Я как раз говорю, что подготовил тост по случаю Уайманова приезда. Уайман Форд, добро пожаловать в нашу команду!
Форд неотрывно смотрел на Хазелиуса, но все его внимание было приковано к стройной Кейт, сидевшей совсем рядом, к ее теплу и аромату.
– Вы все прекрасно знаете, что Уайман – антрополог, – продолжал Хазелиус. – Предмет его изучения – человек. А это, друзья, гораздо более сложная штука, чем все то, над чем корпим мы с вами. – Он выше поднял руку с бокалом. – Надеюсь, мы очень скоро и благополучно познакомимся ближе, Уайман. Добро пожаловать от нас всех!
Остальные зааплодировали.
– А теперь, прежде чем сесть, я хотел бы сказать пару слов о неприятности, приключившейся вчера ночью… – Хазелиус помолчал. – Мы вовлечены в напряженный процесс поиска, начавшийся с тех пор, когда наши предки впервые взглянули на звезды и задались вопросом: что это? Стремление найти ответы на все подобные вопросы – одно из величайших заслуг человечества. Люди научились разводить огонь, а века спустя открыли кварк. Это и есть то, что зовется человеческой сущностью. Мы – все тринадцать присутствующих здесь – истинные наследники Прометея, который похитил у богов огонь и передал его людям.
Он многозначительно помолчал.
– Вы прекрасно помните, какая участь постигла Прометея. В наказание боги навеки приковали его к скале. Каждый день прилетает орел и выклевывает его печень, но за ночь она снова отрастает. Умереть Прометей не может, ибо он бессмертен, поэтому и вынужден страдать бесконечно.
В комнате стояла такая тишина, что Форд слышал, как потрескивает огонь в камине.
– Поиски истины – немыслимо тяжелый труд. Мы с вами знаем это по собственному опыту. – Хазелиус снова поднял бокал. – Выпьем же за наследников Прометея!
Остальные молча осушили бокалы.
– Следующий запуск запланирован на среду, на двенадцать дня. Попрошу каждого из вас в оставшееся время сосредоточить на своих задачах максимум внимания.
Хазелиус сел. Все взяли ножи и вилки, и разговоры мало-помалу возобновились. Когда беседа потекла оживленнее, Форд тихо произнес:
– Привет, Кейт.
– Привет, Уайман. – По взгляду Кейт было сложно что-либо понять. – Никак не ожидала тебя здесь увидеть.
– Ты замечательно выглядишь.
– Спасибо.
– Помощник руководителя. Звучит внушительно. – Изучая ее досье, Форд в некотором смысле чувствовал себя извращенцем, но ничего не мог с собой поделать и вчитывался в каждое слово. Жизнь Кейт с тех пор, как они расстались, складывалась отнюдь не благополучно.
– А ты? Почему махнул рукой на работу в ЦРУ?
– С ЦРУ покончено.
– Теперь занимаешься антропологией?
– Да.
На том разговор и прекратился. Звук ее голоса, его напевность, живость, даже едва заметная шепелявость взволновали Форда сильнее, чем привлекательная наружность. Перед его глазами вновь воскресли воспоминания. Смешно, ведь они расстались сотню лет назад. У Форда за это время было с полдюжины романов и законный брак. К тому же они разошлись с Кейт не тихо и мирно и не предложили друг другу остаться друзьями. А наговорили такого, чего вовек не забудешь.
Кейт отвернулась и завела беседу со вторым соседом. Форд, глубоко погруженный в мысли, сделал глоток вина. Память перенесла его в тот день, когда он впервые увидел Кейт в Массачусетском технологическом институте. Как-то раз, придя после занятий в библиотеку, Уайман отправился на поиски тихого уголка и заметил лежащую под столом девушку. Зрелище, само собой, поразило его необычностью. Стройная и свеженькая, с аккуратными чертами, как у многих людей, среди предков которых есть азиаты и европеоиды, она спала, подложив под щеку руку, и походила на отдыхающую газель. Ее длинные блестящие волосы были рассыпаны по ковру. Ямка у основания ее белой шеи показалась тогда Форду самой эротической картиной из всех, какие ему когда-либо доводилось наблюдать. Он бесстыдно рассматривал ее, упиваясь безмятежностью и красотой ее сна. Прикоснуться к ней Уайман даже не думал. Просто разглядывал каждую ее черточку.
Ей на щеку села муха. Она приподняла голову, распахнула свои махагоновые глаза и взглянула прямо на Форда. Он почувствовал себя правонарушителем, застигнутым на месте преступления.
Она покраснела и неловко выползла из-под стола.
– Чего тебе?
Форд пробормотал нечто вроде: подумал, тебе плохо.
Ее взгляд потеплел.
– Наверное, я выглядела странно… – смущенно пробормотала Кейт. – Лежу себе на полу… Обычно в это время тут никого. А мне, чтобы взбодриться, достаточно подремать минут десять.
Форд заверил ее, что он всего лишь испугался за ее здоровье. Она, будто между прочим, сказала, что прежде чем засесть за учебники, сходит и выпьет двойной эспрессо. Он ответил, что тоже не откажется от чашечки. Так и состоялось их первое свидание.
Они были слишком разные. Отчасти поэтому, наверное, и понравились друг другу. Кейт родилась и выросла в небольшом городишке, в семье небогатых людей. Форд был вашингтонцем, представителем элиты. Она слушала «Блонди», он любил Баха. Она, бывало, курила марихуану, он не признавал наркотиков. Он был католиком, она – завзятой атеисткой. Он умел быть сдержанным, она слыла бунтарем, даже дикаркой. На втором свидании не он, а она первая его поцеловала. И при всем при этом ей среди студентов удавалось быть лучшей из лучших. О ней отзывались почти как о гении. Ее блестящий ум пугал Форда и вместе с тем притягивал. Она была одержима идеей познать суть человеческой природы, смело выступала против несправедливости, участвовала в демонстрациях и писала письма редакторам газет. Порой они спорили на политические или религиозные темы ночь напролет. Кейт с поразительной чуткостью умела разгадывать загадки человеческой психики, хоть и высказывала свою точку зрения излишне эмоционально.
Когда Форд решил работать в ЦРУ, их отношения прекратились. Кейт полагала, что, будь ты хоть сто раз порядочным, если идешь в разведку, становишься подлецом. Она расшифровывала ЦРУ так – Центр распространения ужасов. Причем в те минуты, когда старалась не выражаться грубо.
– Почему же ты ушел из Управления? – спросила Кейт.
– Что? – вздрогнув, переспросил Форд.
– Я спрашиваю, почему ты оставил карьеру разведчика. Что случилось?
Форд хотел бы ответить честно: потому что моя жена погибла в машине, в которую встроили взрывное устройство. Мы вместе выполняли секретное задание. Но сказал уклончиво:
– Не сложилось.
– Понятно. Но… твои взгляды на это дело остались прежними?
«А твои?» – мысленно спросил Форд, но вслух этого не произнес. Кейт не изменилась: как и раньше, невзирая ни на что, без обиняков переходила к тому, что ее особенно волновало. Уайман любил ее за это и ненавидел.