Мортон подошел к президенту, наклонился к нему, показал бумаги, и они, внимательно глядя в текст, о чем-то негромко заговорили, потом подозвали к себе Гэлдона и долго изучали листы втроем.
Президент взглянул на Локвуда.
– Стэн, взгляните.
Локвуд поднялся с места и присоединился к группке. Президент протянул ему копию электронного письма, и советник по науке принялся читать:
Друзья во Христе…
– Интернет кишит этими письмами, – сказал Мортон, не успел Локвуд дочитать до конца. – Буквально кишит.
Стэнтон покачал головой и опустил распечатку на стол.
– Печально… Не думал, что в Америке двадцать первого века столь популярны средневековые бредни.
Президент в изумлении уставился на него.
– Это не просто печально, Стэн! Это же настоящий призыв к вооруженному нападению на правительственный объект!
– Мистер президент, лично я не стал бы обращать на эти глупости особого внимания. В письме нет ни четких указаний, ни плана действия, даже не обозначено место сбора. По сути, это просто «сотрясение воздуха». Подобные письма путешествуют по Интернету каждый божий день. Но ведь никто не принимает решительных мер, все спокойно сидят себе дома.
Мортон смотрел на него с холодной враждебностью.
– Локвуд, это письмо вывесили на десятках тысяч сайтов. Призыв распространяется с немыслимой скоростью. Мы обязаны обратить на него особое внимание.
Президент вздохнул.
– Хотел бы я, подобно вам, Стэн, сохранять спокойствие. Но, увы… подобный клич, после этой проповеди… – Он покачал головой. – Разумнее приготовиться к худшему.
Гэлдон шумно прочистил горло, готовясь сказать свое решающее слово.
– Те, кто верят, что наступает конец света, способны на самые дикие выходки. В том числе и на открытую агрессию.
– Предполагается, что христиане чужды насилию, – заметил Локвуд.
– Мы не обсуждаем, каким должен быть истинный христианин, Стэн, – саркастически воскликнул президент. – Сейчас речь о том, что верующие – та группа населения, которая легко поддается внушениям. – Он бросил листок на стол и повернул его к советнику по национальной безопасности. – Где находится ближайшее к «Изабелле» подразделение Национальной гвардии?
– На базе навахо, чуть севернее Флагстаффа.
– Далеко это от горы Ред Меса?
– Миль сто двадцать пять.
– Пусть тоже отправляются на объект. В качестве подстраховки.
– Хорошо, сэр. Но, должен вас предупредить: половина подразделения находится за пределами страны, к тому же их вооружение и вертолет не совсем подходят для подобной операции.
– Сколько им потребуется времени на сборы?
– Необходимо дополнить группу оружием и людьми с базы ВВС «Неллис». На это уйдет от трех до пяти часов.
– Пять часов – слишком долго. Постарайтесь уложиться в три. В четыре сорок пять команда должна приземлиться на территории «Изабеллы».
– Четыре сорок пять, – повторил советник по национальной безопасности. – Будет сделано, мистер президент.
– И еще: отдайте секретное распоряжение полиции штата Аризона усилить патруль. Если заметят подозрительные автомобили на магистралях или второстепенных дорогах индейской резервации навахо, пусть немедленно доложат об этом. Вероятно, чуть позже придется установить контрольно-пропускные посты. Будьте готовы к этому.
– Да, мистер президент.
– В Пиньоне, – сказал Локвуд, – всего в двадцати милях от горы Ред Меса, есть небольшое отделение племенной полиции навахо.
– Прекрасно. Пусть они отправят наряд на дорогу, которая ведет на гору.
– Хорошо.
– Только давайте все сделаем тихо. Не то, если поднимем шум, христиане обрушатся на нас водопадом своего гнева. Заявят, что мы ненавистники Иисуса, либералы-безбожники… А то и что-нибудь похлеще. – Президент осмотрел всех своих советчиков. – Еще какие-либо рекомендации будут?
Ему ответили молчанием.
Президент повернулся к Локвуду.
– Надеюсь, что вы правы. Однако не исключена и вероятность того, что к «Изабелле» в эти самые минуты уже съезжаются десять тысяч религиозных фанатиков.
Глава 54
Форд чувствовал, как по его голове стекают ручейки пота. В центре управления становилось нестерпимо жарко, несмотря на то что кондиционеры работали на полную катушку. «Изабелла» пела, стены вибрировали. Форд взглянул на Кейт. Все ее внимание было приковано к визуализатору.
Когда вселенная достигнет состояния максимальной энтропии, то есть когда наступит «тепловая смерть», тогда прекратятся все вычислительные операции. А я умру.
– Это неизбежно? Или есть способ предотвратить такой исход? – спросил Хазелиус.
Ответ на этот вопрос вам и предстоит найти.
– Получается, это и есть конечная цель бытия? – произнес Форд. – Избежать загадочной «тепловой смерти»? Звучит, как выдумка писателя-фантаста.
Спастись от «тепловой смерти» – всего лишь шаг на длинном пути.
– Пути к чему? – спросил Хазелиус.
Пути, во время которого вселенная успеет полностью подготовиться к конечному состоянию.
– Какому состоянию?
Не знаю. Ни вы, ни даже я не можем и представить, каково оно будет.
– Ты говоришь, во время этого пути вселенная успеет полностью подготовиться, – сказал Эдельштайн. – Сколько на это уйдет времени?
Количество лет, равное десять факториал, возведенный в степень десять факториал с итерацией десять в восемьдесят третьей степени, причем полученный результат следует возвести в степень своего факториала с итерацией десять в сорок седьмой степени:
(10!↑↑1083)[(10!↑↑1083)!↑↑1047]
Потом мироздание найдет ответ на главный вопрос.
– Но ведь это невообразимо долго!
Да, на ваш взгляд. А для бесконечности – капля в море.
– Будет ли место в этой твоей прекрасной новой вселенной моральным и этическим устоям? – спросил Форд. – А свободу и прощение грехов люди получат?
Повторю еще раз: раздельность – всего лишь иллюзия. Люди – все равно, что клетки в организме. Клетки отмирают, а организм живет дальше. Ненависть, жестокость, войны, геноцид – все это, как аутоиммунная болезнь, отнюдь не то, что вы именуете злом и грехом. Единение и его осознание, которые я предлагаю, подразумевают широкий простор для добродетели, где альтруизм, милосердие и заботливость играют наиважнейшую роль. Судьба всех вас – одна судьба. Человечество или полностью умрет, или выживет. Помилован не будет никто, потому что нет пропащих. И прощать некого, потому что никого ни в чем и не обвиняют.
– А как быть с обещанием лучшей жизни после смерти?
Ваши разнообразные представления о небесах весьма наивны.
– Всякая вера в спасение после жизни довольно наивна.
Духовная завершенность, которую я вам предлагаю, несравнимо грандиознее любых небесных царств.
– А душа? Существование бессмертной души ты отрицаешь?
– Уайман, довольно! – прокричал Хазелиус. – Ты тратишь массу драгоценного времени на теологические рассуждения!
– Прошу прощения, но мне кажется, все эти вопросы жизненно важные, – сказала Кейт. – Их непременно зададут нам, и лучше бы знать ответы.
«Нам? – подумал Форд. – Интересно, кого она имеет в виду?»
Информация не исчезает. Когда умирает тело, накопленные этой жизнью данные изменяют структуру и форму, но не пропадают. Смерть – всего лишь информационное перемещение. Не бойтесь ее.
– Что же теряется со смертью? – спросил Форд. – Индивидуальность?
Не задумывайтесь и не горюйте о потерях. Из острого чувства индивидуальности, столь необходимого для эволюции, вытекает множество свойств человеческого существования, хороших и плохих. Страх, боль, страдание, одиночество, равно как и любовь, счастье, сопереживание. Поэтому вам и надлежит расстаться со своим биохимическим существованием. Тирания плоти уйдет, останется лишь то, что вы захотите взять с собой, – любовь, счастье, заботливость и альтруизм. Все отрицательное исчезнет.
– Значит, тебе не по вкусу мысль о том, что бессмертие может быть неким образом дано за счет небольших квантовых флуктуаций, которые генерируются, например, моим существованием, – с сарказмом произнес Форд.
Большое утешение вам принесет новое видение жизни. Информация во вселенной умереть не может. Ваши поступки, воспоминания, печали – ничто не забудется. Вы как индивидуальности потеряетесь в потоке времени, ваши молекулы смешаются. Однако сведения о том, кем вы были, чем занимались, как жили, навсегда останутся в универсальном операционном центре.
– Прости, но это всеобщее существование при «универсальном операционном центре» кажется слишком уж механистическим и бездушным.
Тогда дай этому иное имя. Допустим, назови его мечтой, желанием, чаянием, раздумьем. Все, что тебя окружает, часть невообразимо масштабного и прекрасного вычислительного процесса – все, начиная ребенком, который пытается произносить первые слова, и заканчивая звездой, падающей в черноту. Наша вселенная – восхитительная и непрерывная операция подсчета, которая, основываясь на единственной аксиоме великой простоты, длится вот уже тринадцать миллиардов лет. Так что мы с вами не создаем ничего принципиально нового. Когда вы переместите свое ограниченное плотью мышление на следующий уровень, сами начнете управлять операционными процессами. Тогда и увидите их красоту и совершенство.
– Если все вокруг – вычислительная операция, тогда зачем вообще нужен ум? И мозг?
Разум существует везде, даже в неодушевленном мире. Гроза – гораздо более сложное явление, чем человеческий мозг.
– У грозы нет сознания. А человек осознает, что он – это он. Разница между ними огромная, и это очень важно.
По-моему, я объяснил, что осознание себя – это иллюзия, признак эволюции.
– Но погода лишена изобретательности. Она не может делать выбор. И не умеет мыслить. Метеорологические условия – всего лишь механистическое проявление неких сил.
Может, и ты – механистическое проявление каких-либо сил? Метеорологические условия, подобно мозгу, характеризуются комплексными химическими, электрическими и механическими свойствами. Природа изобретательна. И умеет думать. Просто ее мысли отличны от ваших. Человек пишет на бумаге роман, а природа создает волны на поверхности океана. В чем разница между информацией, содержащейся в слове, и той, которую несет в себе волна? Прислушайся, и услышишь говор моря. А однажды, обещаю, и человек станет писать свои мысли прямо на в