Форд и Кейт спешились и привязали лошадей к ограде загона. Форд в знак приветствия поднял руку. Бегей жестом поманил их к себе.
– Познакомьтесь: доктор Кейт Мерсер, заместитель руководителя проекта «Изабелла».
Бегей, глядя на Кейт, приподнял шляпу. Кейт подошла и пожала ему руку.
– Вы физик? – спросил навахо, с сомнением рассматривая Кейт.
– Да.
Бегей удивленно приподнял бровь, повернулся к гостям спиной, уперся плечом в бок лошади, поднял ее заднюю ногу и стал примерять подкову к копыту. Потом вновь положил подкову на наковальню и несколько раз ударил по ней молотом.
Форд молча наблюдал за работой индейца. Кейт же сказала его клетчато-синей спине:
– Мы приехали побеседовать с вами.
– Ну беседуйте.
– Хотелось бы смотреть вам в глаза, а не в затылок.
Бегей бросил подкову и выпрямился.
– Знаете что, мэм? Я вас не звал и сейчас занят!
– Я вам не мэм. У меня есть степень – кандидат наук.
Бегей кашлянул, отложил инструменты и с бесстрастным выражением лица повернулся к непрошеным гостям.
– Так и будем стоять на жаре? – спросила Кейт. – Или вы все же пригласите нас на чашечку кофе?
Во взгляде Бегея промелькнуло раздражение, смешанное с весельем.
– Ладно, пойдемте.
Форд снова очутился в бедно обставленной гостиной с фотографиями на стене. Бегей стал разливать кофе, а Кейт и Форд сели на коричневый диван. Сам хозяин, покончив с хлопотами, опустился в сломанное кресло.
– Женщины-ученые все такие?
– Какие?
– Как вы. И как моя бабушка. Ответа «нет» для нее не существует. И для вас тоже, верно? А вы, случайно, не из наших?.. – Он подался вперед, вглядываясь в лицо Кейт.
– Я наполовину японка.
– Ага. – Бегей откинулся на спинку кресла. – Все понятно.
Форд молчал, ожидая, что Кейт начнет разговор. Она всегда умела найти верный подход к людям, как, например, сейчас, с Бегеем. Форду было любопытно, как она продолжит обрабатывать индейца.
– Меня всегда занимал вопрос: что конкретно означает слово «знахарь»? – произнесла Кейт.
– Это что-то вроде врача.
– Серьезно?
– Я провожу разного рода церемонии, лечу людей.
– Какие церемонии?
Бегей не ответил.
– Простите, если я чересчур любопытничаю, – сказала Кейт, одаривая индейца обезоруживающей улыбкой. – В каком-то смысле это моя работа.
– Ну, раз вы спрашиваете не из праздного любопытства, тогда я не против. Я провожу «Путь благодати», «Путь врага» и «Путь падающей звезды».
– А для чего все эти церемонии?
Бегей что-то проворчал себе под нос, сделал глоток кофе и вновь откинулся на спинку кресла.
– «Путь благодати» вновь наполняет жизнь человека красотой и гармонией – после проблем с алкоголем, наркотиками или после тюремного заключения. «Путь врага» – для воинов, вернувшихся с войны. Эта церемония снимает следы убийств. Если кого-либо убиваешь, частица зла остается с тобой, даже если это происходит во время войны, где стрелять в людей разрешено – вернее, необходимо. Если не провести эту церемонию, зло мало-помалу сожрет тебя.
– Наши врачи называют это посттравматическим стрессовым расстройством.
– Да, – сказал Бегей. – Возьмем, например, моего племянника, Лоренцо, который служил в Ираке… Прежним ему уже никогда не стать.
– «Путь врага» помогает отделаться от ПТСР?
– В большинстве случаев.
– Очень, очень интересно. А «Путь падающей звезды»?
– Об этой церемонии мы не распространяемся, – сказал Бегей.
– А для человека со стороны, не навахо, вы могли бы провести церемонию?
– Имеете в виду для вас?
Кейт засмеялась:
– «Путь благодати» мне бы очень пригодился.
Бегей взглянул на нее с обидой:
– Не думайте, будто все это очень просто. Во-первых, к церемонии надо серьезно подготовиться. Во-вторых, чтобы она подействовала, необходимо в нее верить. Многие Bilagaana не способны принимать на веру то, чего они не могут увидеть или пощупать. Другие, например последователи «Нью-эйдж», просто не любят долгих приготовлений. Очищение в парной, пост, воздержание от половых связей – все это не для них. Однако, если потребуется, я проведу церемонию и для Bilagaana. Цвет кожи для меня не имеет значения.
– Да нет, не подумайте, что я смотрю на это свысока или насмешливо, – сказала Кейт. – Просто… вот уже долгое время раздумываю, зачем все это. То, что мы тут делаем…
Бегей кивнул:
– Не только вы над этим раздумываете.
После продолжительного молчания Кейт произнесла:
– Спасибо, что обо всем рассказали.
Бегей сложил руки на коленях.
– В нашей культуре высоко ценится обмен информацией. Я поведал вам о своей работе, теперь хотелось бы послушать о вашей. По словам мистера Форда, при помощи «Изабеллы» вы исследуете нечто под названием «Большой Взрыв»?
– Совершенно верно.
– Я долго размышлял об этом. Скажите, если Вселенная возникла после Большого Взрыва, что же было до него?
– Никто не знает. Многие физики полагают, что не было ничего. По сути, не существовало и никакого «до него». Бытие возникло непосредственно с Большого Взрыва.
Бегей присвистнул.
– Чем же тогда был вызван этот Взрыв?
– Очень сложно объяснить это не физику.
– А вы попробуйте.
– Согласно квантовой механике, те или иные явления могут происходить сами собой, без каких-либо предпосылок.
– Иными словами, вам эти предпосылки неизвестны.
– Нет, их может вообще не быть. Внезапное происхождение Вселенной не нарушает никаких законов, не противоестественно и не противоречит науке. До Взрыва не было совершенно ничего. Ни пространства, ни времени, ни жизни. Потом вдруг все переменилось, и возникло бытие.
Бегей посмотрел на Кейт изумленным взглядом и покачал головой.
– Вы рассуждаете, как мой племянник Лоренцо. Он умный парень, выиграл стипендию и бесплатно учился в Колумбийском университете, на математическом отделении. Но там испортился. Весь этот мир Bilagaana совершенно заморочил ему голову. В итоге его исключили, он поехал в Ирак, отслужил там и теперь не верит ни во что. В прямом смысле – ни во что. Метет себе крохотную церковь и получает за это жалкие гроши. Точнее, мел, пока не сбежал.
– Вы обвиняете в этом науку? – спросила Кейт.
Бегей покачал головой:
– Нет, я ее не виню. Просто ваши рассуждения о том, что мир возник из ничего, напомнили мне о бреднях, которые выдает Лоренцо. Как мироздание могло возникнуть ни с того ни с сего?
– Попробую объяснить. Стивен Хокинг предположил, что до Большого Взрыва времени не существовало. А без времени ничто не может существовать. Хокинг сумел математически продемонстрировать, что небытие тоже обладает неким пространственным потенциалом и что при определенных необычных условиях пространство может превратиться во время и наоборот. Если же ничтожно малая часть пространства преобразовалась во время, то вполне вероятен Большой Взрыв, ибо появилась возможность движения, предпосылок, последствий, энергии. Для нас Большой Взрыв представляется взрывом пространства, времени и материи. Однако есть в этой теории и нестыковка. Если попытаться заглянуть в самую первую долю мгновения, убеждаешься в том, что это вовсе не начало всего. Кажется, что время существовало всегда. Словом, предположение о Большом Взрыве содержит в себе противоречие: с одной стороны, утверждает, будто время возникло в определенный момент, с другой – будто у него нет начала. То есть будто время вечно. И то и другое верно. Как только всерьез задумываешься над этим, становится ясно, что когда-то между бесконечностью и мгновением не было разницы. В общем, если время проникло в бытие, значит, оно существовало всегда. Периода без времени просто не было.
Бегей тряхнул головой:
– Это же чистой воды бред.
В убогой гостиной воцарилось неловкое молчание.
– А у навахо есть миф о сотворении Вселенной? – наконец спросила Кейт.
– Да, Dinе Bahanе. Сказание это нигде не записано, его передают из уст в уста. Чтобы его рассказать, а точнее, пропеть от начала до конца, требуется девять ночей. В этом и заключается ритуал «Путь благодати». Вдобавок это сказание исцеляет больных.
– Вы знаете его наизусть?
– Конечно. Мне передал его родной дядька. На обучение ушло пять лет.
– А я примерно столько училась на кандидата, – пробормотала Кейт.
Бегею это сравнение явно польстило.
– Не споете нам хотя бы несколько строк?
– «Путь благодати» не поют впустую, – сказал Бегей.
– По-моему, наш разговор отнюдь не пустой.
Индеец внимательно посмотрел на Кейт:
– Да, наверное.
Он закрыл глаза и высоким вибрирующим голосом завел мелодию, основанную на пентатонической шкале. Непривычный звукоряд и язык навахо – знакомы были только отдельные слова – всколыхнули в душе Уаймана тоску по чему-то неопределимому, но желанному.
Минут через пять Бегей замолчал. В его глазах стояли слезы.
– Это самое начало, – спокойно произнес он. – Более прекрасных стихов не сочинял никто и никогда. Во всяком случае, на мой взгляд.
– А перевести их для нас вы не могли бы? – попросила Кейт.
– Ох, лучше не просите. Ну да ладно… – Бегей глубоко вздохнул.
Он раздумывает об этом, раздумывает.
Давным-давно он об этом раздумывает.
О том, как возникнет мрак, он раздумывает.
О том, как возникнет Земля, он раздумывает.
О том, как возникнут голубые небеса, он раздумывает.
О том, как возникнет желтый рассвет, он раздумывает.
О том, как возникнут вечерние сумерки, он раздумывает.
О росах на мхах в ночной тьме он раздумывает, и о лошадях он раздумывает.
О порядке он раздумывает, о красоте он раздумывает.
О том, как все умножится и ничто не убавится, он раздумывает.
Бегей на миг умолк.
– На английском звучит неважно, но перевод примерно такой.
– Кто этот «он»? – спросила Кейт.
– Творец.