Скука и пустота. Сожаление и чувство вины. Том вытащил карманную Библию, которую потихоньку взял со стола медсестры, и принялся изучать предметный указатель. Он состоял из трех частей: ПОМОЩЬ — Гнев, Гордыня, Грех и так далее; ЖИТЕЙСКИЕ ПРОБЛЕМЫ — Беды, Волнения, Тревоги; ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ КАЧЕСТВА И ДОБРОДЕТЕЛИ ХРИСТИАНИНА — Долг гражданский, Невинность, Мужество, Полнота жизни, Прилежание, Удовлетворенность. Из любопытства он отыскал рубрику Критическая ситуация, где обнаружил сначала отсылку к псалму 120: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя», а затем к Евангелию от Матфея 6:28: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут».
«Полевые лилии? О чем это?» — удивился Том. Он посмотрел на Превратности судьбы: «Не две ли малые птицы продаются за ассарий?» Развод: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучает». Беспокойство: «Не заботьтесь о завтрашнем дне». Несчастье: «Межи мои прошли по прекрасным местам». Грозящая опасность: «Перьями Своими осенит тебя». Потерпевшему неудачу: «Но за Тебя умерщвляют нас всякий день». Арестант испражнился, и Том поспешно натянул резиновые перчатки, вставил в нос затычки и надел хирургическую маску. Он открыл дверь и принялся обследовать фекалии при помощи специальной пластиковой палочки. Никакого кокаина он не обнаружил.
— Думаю, можно возвращаться, — сказал он заключенному и сунул ему пачку стерильных салфеток.
Том вышел в коридор, выбросил палочку и перчатки в бак для использованных материалов, расписался за одежду заключенного и отнес ее своему подопечному.
— Одевайся, — сказал он.
— Черт! — сказал заключенный.
— Вымоешься, когда вернемся в главный блок, — сказал Том.
Они вышли из камеры. Том заполнил в регистрационном журнале графы «Время» и «Результаты осмотра фекалий» и поставил свою подпись. Выйдя из санчасти, они бок о бок пересекли двор. Моросил мелкий дождь; в черноте за колючей проволокой и сторожевыми вышками и в высоких освещенных стенах тюрьмы было что-то средневеково-тевтонское. Варвары-готы в волчьих шкурах, штурм крепостного вала, котлы с кипящей смолой.
— Значит, зря тебя истязали, — сказал Том.
— Вот именно, — сказал заключенный. — Я же говорил. Но меня никто не слушает.
— Меня тоже.
— Это другое.
— Но я и не надеюсь, что кто-то будет меня слушать.
— Я же сказал: это другое. Ты ни черта не понимаешь.
— Ну-ка, ну-ка? — заинтересовался Том. — И чего же я не понимаю?
— Ни хрена. Как ты можешь что-то понимать!
— Я не понимаю ни хрена?
— Именно так.
— Скажи, чего именно. Назови что-то конкретное.
— Мне тебе не объяснить. Ты здесь не был.
— Но сейчас я здесь.
— Твоя смена закончится, и ты уйдешь.
— И все же я в тюрьме.
— Ты можешь уволиться.
— И что дальше? — спросил Том. — Скажи, что?
— Все что угодно. Все, что делают на воле. Чинить крыши, мастерить зонтики. Продавать резиновые сапоги. Или плащи.
— На воле делать нечего.
— Там всегда есть что делать.
— Так чего же, по-твоему, я не понимаю? Объясни.
— Не могу. Мы говорим на разных языках.
— А ты постарайся.
— Не могу. Ты на воле. Когда человек на воле, все хорошо. Ясно, парень? Там все здорово.
— Ошибаешься, — сказал Том.
— Будь по-твоему, — сказал заключенный.
Рядом с четвертым блоком Том остановился и дал знак охраннику в будке. Тот кивнул и нажал кнопку, чтобы открыть дверь.
— Что, если я отпущу тебя на волю? — спросил Том заключенного. — Но при одном условии: перед этим я сломаю тебе шею. Ты будешь свободен, но не сможешь шевельнуть ни рукой, ни ногой.
— Сломаешь мне шею?
— Ты слышал, что я сказал.
— Сломаешь мне шею?
— Отвечай на вопрос.
— Это одни разговоры. Пустая болтовня.
— Тогда не говори, что на воле все здорово, ясно? Проблем везде хватает.
— Все равно ты ни хрена не понимаешь.
Сидя в рабочем помещении, Том подождал, пока заключенный принял душ, после чего запер его в камере. Он и еще один охранник, по имени Марвин Мэриуэзер, — на протяжении семи лет он был лесорубом, как и Том, а потом проработал еще семь лет монтажником — в четыре утра заступали на вахту во втором блоке, где содержались малолетние преступники. Убийцы, насильники, грабители, поджигатели, которым еще не исполнилось восемнадцать, некоторым не было и пятнадцати. Их нельзя было держать вместе с остальными заключенными, поскольку те били и насиловали малолеток. Том старался говорить с ними поменьше, предпочитая соблюдать дистанцию и держать их в страхе. Он вел себя с напускным безразличием, его редкие замечания были холодны и угрюмы: «Будешь ныть как девчонка, с тобой будут обращаться как с девчонкой. Не ищи сочувствия. Рассчитывай только на себя, остальным на тебя плевать».
Том и Марвин Мэриуэзер коротали время вместе: они стояли в коридоре и разговаривали. Общие знакомые. Техника для лесоповала. Знакомые места. Канатная установка «Тандербёрд», тягачи с прицепом, Фрэнк Коумс, отец Марвина Мэриуэзера, — поначалу он занимался монтажом оснастки трелевочной мачты, а потом руководил другими монтажниками. Сестра Марвина. Она вышла замуж второй раз, у ее нового мужа две дочери, шестнадцати и восемнадцати лет, они живут в Винлоке, муж водит тягач с прицепом и без ума от мотоциклов «Харлей-Дэвидсон». Сын Марвина второй сезон плавает на краболовном судне в Беринговом море, там он потерял ухо. Футбол, игры в финале. Колено Марвина. Протез тазобедренного сустава Глайда Уильямса. Бестолковый тренер школьной баскетбольной команды. Сын Сонни Шмидта, что играет в защите, три года назад его брат тоже был защитником. Ни тот ни другой не видят площадки, вечно ведут мяч, уткнувшись носом в пол. Как ловить форель на спиннинг. Как солить лосося. Как выслеживать по насту белохвостого оленя. В пять тридцать один из заключенных заявил, что болен. Связавшись с дежурным в будке, они выпустили его в рабочее помещение. Длинноволосый белый парень в шортах, с толстыми волосатыми ногами и татуировкой на плечах, согнувшись, держался за пухлый живот; он сидел за то, что вместе с приятелями насмерть забил бездомного; он твердил, что его сейчас вырвет, и, как только его выпустили в рабочее помещение, его и вправду вырвало на пол, после чего он потребовал, чтобы его отвели в душ, а потом к доктору.
— Отличный план, — сказал Том, — но я придумал кое-что получше. Сейчас ты вымоешь пол, а потом мы запрем тебя в камере.
— Да ладно, ты же видишь, меня колбасит почем зря.
— Надо было блевать в унитаз, — сказал Том.
— Брось, — сказал парень.
— Нет, — сказал Том.
— Я серьезно болен, чувак, — заскулил парень.
— Тот, кто блюет дома, вытирает за собой, — сказал Том. — Почему бы тебе не сделать то же самое?
— Мне плохо, — не унимался парень.
— Случается, что кого-то вырвет ночью, — сказал Том, — но из-за этого никто не мчится к доктору в пять утра. Все нормальные люди после этого ложатся в постель и потихоньку приходят в себя. Не думай, что ты особенный.
— Так и быть, можешь принять душ, — добавил Мэриуэзер.
Мэриуэзер ушел за ведром и шваброй, Том остался с заключенным. Малолетка положил голову на стол, точно школьник, заснувший за партой, и Том стал разглядывать его татуировки, среди прочих там была свастика.
— Знаешь что, — сказал Том, — запру-ка я тебя в камере, пока не принесут тряпку и швабру.
— Что?
— Пойдешь назад в камеру.
— Черт! Хватит!
— Хочешь поспорить?
— Брось, чувак!
— Мне показалось, ты чем-то недоволен?
— Я болен, слышь, ты.
— Я сказал — в камеру.
Парень не шелохнулся.
— Ладно, — сказал Том. — Три раза я попросил тебя по-хорошему. Упрекнуть меня ты не вправе.
Он взглянул на дежурного в будке. Тот наблюдал за Томом с ленивым любопытством. Том наклонился к микрофону переговорного устройства:
— Хочу запереть его в камере, — сказал он.
— Давай, — ответил охранник в будке. — Сейчас открою дверь.
— Слушай, — сказал Том, — это твой последний шанс.
Парень продолжал сидеть, опустив голову на стол. Том схватил его за волосы на затылке, а другой рукой завел руку парня за спину.
— Черт, — сказал парень, поднимаясь из-за стола.
— Или пойдешь сам, или будет еще больнее.
— Черт, — повторил парень.
— Если я поведу тебя силой, — сказал Том, — будет очень больно.
— Скотина.
— Я могу нечаянно вывихнуть тебе плечо.
— Сказано тебе, я болен.
— Пока посидишь в камере.
— Отвали, чувак!
— Отвалю, если пойдешь сам.
— Я пытаюсь.
— Я тебе помогу, паршивец. — Том подтолкнул парня к двери камеры.
— Пусти, — сказал парень.
— Будешь слушаться, отпущу.
— Я пытаюсь.
— Нет, не пытаешься. Если с тобой что-нибудь случится, будешь сам виноват, — сказал Том.
— Ты сломаешь мне плечо, — сказал парень.
— Сам напросился, — сказал Том и ощутил крепнущую радость, ликование палача при виде страданий жертвы. — Надо было делать что говорят.
Парень закрыл глаза.
— Что с тобой, чувак? — спросил он.
— Со мной ничего.
— Я же вижу, ты не в себе.
— Не смей, — сказал Том, — не смей так со мной разговаривать!
Он выкрутил парню руку сильней, чем требовали обстоятельства. Он знал, что нарушает должностную инструкцию. Но это было приятное ощущение. Это было то, чего он хотел. Чтобы воцарилась тьма.
— Я не желаю это слышать, — сказал он парню. — Я не желаю слышать, что я не в себе.
Корчась от боли, парень не посмел возразить. Том смотрел на него с усмешкой. Вошел Марвин Мэриуэзер с ведром на колесах, шваброй и охапкой тряпок. Он глянул на Тома и деликатно кашлянул.
— Том, — сказал он, — я принес швабру и тряпки. Отпусти его. Пусть приберет.
— Ладно, — сказал Том, отпуская заключенного. — Можешь подтереть свою блевотину.
В восемь утра смена закончилась. Том шел, сунув руки в карманы, Мэриуэзер — потирая лоб. Начинало светать. На улице по-прежнему моросил дождь, едва ощутимый, точно сон. За тюремными стенами во влажной дымке виднелись неясные очертания холмов, завитки тумана просачивались сквозь ветви деревьев, опускаясь на лесистые склоны. На западе между двумя сторожевыми вышками была видна вырубка, аккуратный прямоугольник в сорок акров, который оставила лесозагото