Маверик наконец подавила рыдания.
Во входную дверь уперлись с наружной стороны. Сурта видел, как вздрогнул крючок, сдерживая медленный, почти незаметный натиск.
Тварь скреблась, осторожно, почти неуверенно, будто колебалась, правильно ли поступает.
Ольга Сурта попятилась в соседнюю комнату, не в силах видеть, как нечто сдерживает лишь тонкий кусочек металла. Анин шагнул к боковому окну, но часть веранды он не мог рассмотреть и богомола не заметил.
Сурта пытался определить, в каком месте двери находится тварь. Один патрон, стучало в мозгу, всего один выстрел.
В какой то момент он подумал, что давления на дверь с наружной стороны нет. Не мерещится ли ему?
Легкий шорох на веранде. Мгновенный звук рассеченного воздуха.
Анину показалось, он заметил на веранде движение, но сказать ничего не успел.
Сурта весь сжался.
Шкаф в кухне тяжело заскрипел, царапая ножками пол.
Ольга истошно завизжала. Ее муж, оцепенев на секунду-другую, рванул из переднее к кухне. Его обожгла мысль: не успел, не успел.
Шкаф отодвинуло на метр от окна, не меньше. Он шатался, словно в любое время мог опрокинуться. Из-за его дальнего торца что-то мелькнуло.
Ноги богомола! Тварь почти освободила себе путь в дом!
И еще раз.
Олег Сурта не выдержал. Уже спуская курок, он слышал, как завопил внутренний голос, требовавший прицелиться наверняка. Но было поздно. Понимая, что это была опасная поспешность, рожденная отсутствием хладнокровия, Сурта все-таки выстрелил.
Зарядом вырвало большую часть стенки шкафа и снесло торец. Сурта не видел, как богомол успел отпрянуть в сторону, но он это почувствовал. Богомола он не зацепил.
Зато израсходовал последний патрон.
Грохот выстрела встряхнул оцепеневший, изможденный дом. Окна, выходившие во двор, вздрогнули, и казалось удивительным, что они выдержали и не лопнули.
Остов старого шкафа напоминал скелет какой-нибудь тварь из юрского периода, хрупкий скелет, не имеющий шансов долгое время выдерживать вертикальное положение. Теперь кухонное окно ничто не закрывало.
Олег Сурта держал, бесполезное ружье, лицо его исказилось от боли — отдачей чувствительно ударило в плечо. Он стоял, и до него медленно, словно проявляющееся очертание человека, приближающегося в мутном вареве снежной пурги, доходил результат выстрела: больше он уже не выстрелит.
Анжела Маверик сжала ладонями голову и опустив ее, присела на корточки.
Ольга Сурта замерла с широко раскрытыми глазами и ртом.
Ее муж попятился от кухни. Обернулся. Обезумевший взгляд жадно, требовательно ощупал каждого, будто Сурта молил убедить его в том, что он только что не выстрелил. Девушки пялились в кухню. Похоже, они находились в шоке и еще не осознали, ЧТО ПРОИЗОШЛО!
Только не Сергей Анин. Сурта встретился с ним взглядом на какую-нибудь секунду, но сомнений у него этот мимолетный зрительный контакт не оставил — Анин знает. Сурте показалось, из глубины этих застывших глаз поднимается ил настоящего ужаса, прежде пребывавшего на самом дне.
Слабость оказалось молниеносной. Словно кто-то выстрелил зарядом, содержащим специальный газ. Раз — и все. Сурта почувствовал, как сначала отказал низ спины, и его повело назад. Он прислонился к стене, после чего ноги стали какими-то неплотными, почти невесомыми.
Он начал сползать по стене.
— Олег! — всхлипнула Ольга, она протянула руки, но не подошла, ноги перестали ей подчиняться.
Сурта сопротивлялся, пытался не оседать.
— О… черт, — прохрипел он. — Черт…
Анжела Маверик вскинула голову, впилась в Сурту взглядом и… все поняла. Секунду она изучала парня, его лицо, руки, ружье, которое он крепко сжимал, затем застонала и вскочила на ноги. Стон перешел в короткий крик, девушку шатало. Сурта выплевывал искаженные слова, словно застрявшие в зубах кости:
— У нас… я… ни одного… последний патрон. Я не…
— Олег! — Ольга вцепилась в него, чуть приподняла, прижимаясь, будто хотела, чтобы муж забрал у нее часть начинавшейся истерики.
Сурта опять смотрел в кухню, и по его реакции казалось, что там затаилось нечто, готовое вот-вот прыгнуть на него.
Анин стоял, не шелохнувшись. Несколько минут выпали из реальности. Возможно, подсознательно он ждал продолжения — богомол совершит еще одну попытку проникнуть в дом, и тогда все кончится. У них выпали последние зубы, и огрызаться уже нечем. Ждать, только ждать, смысла дергаться нет.
Прежде, чем он понял, что пауза затянулась, перед глазами возникла картинка: богомол, атакующий одного из них, остальные выбегают из дома. И тут же наслоилась другая: он, Анин, выбегающий из дома и попадающий богомолу прямо в «тиски» с тремя рядами шипов.
Кое-как его мозг переработал передышку: богомол прервал атаку, и Анин первым справился с шоком. Он шагнул к Сурте и его жене.
— Тихо! — потребовал он. — Только не кричите.
Это подействовало только на Ольгу. Она вся напряглась, сжалась, но замолчала. Ее муж продолжал невнятное бормотание — шок не оставлял его.
Богомол не показывался. Не слышалось и звуков рассекаемого воздуха. К Анину возвращалась способность рассуждать. Они были живы, тварь решила выждать, и значит, шансы оставались. Глупо было бы просто так сесть и ждать.
Богомол не мог знать, что это их последний выстрел!
Анин, следя за окном, чувствуя, как при каждом вздохе страх комьями заполняет легкие, прошептал:
— Стоп, хватит, — это предназначалось прежде всего Олегу Сурте. — Твари нет, она затаилась. Только не кричите, прошу вас.
Анин едва не добавил «чтобы богомол не догадался».
Сурта затих, взгляд стал осмысленнее. Как и Анин, он смотрел в кухню, в окно, зиявшее, как отверстие гигантского дула.
— Давайте… — пробормотал Анин и запнулся, не в силах предложить что-то дельное, хотя нужно было действовать. — Я не…
— Окно бы чем-то закрыть, — нашлась Ольга Сурта.
— Да! — Анин едва сдержал крик. — Давайте! Диваном.
В следующие несколько минут они почти израсходовали весь свой потрепанный остаток мужества. В основном из-за ежесекундного ожидания, что богомол ворвется в дом в самый последний момент, и их суета не даст ничего.
Все вместе они подняли старый скрипучий диван и внесли его в кухню. Протиснули боком, и ближе других к окну оказались Маверик и Анин. Оказавшись на кухне, девушка посмотрела в окно так, словно заглянула в бездну, куда ее что-то непреодолимо толкало, ее руки резко ослабли, и Анину пришлось напрячься, чтобы не выронить переднюю часть дивана.
— Быстрее, — прошипел Анин; он был почти уверен, что богомол вот-вот атакует одного из них, невероятным усилием парень поборол желание отпустить диван и выскочить из кухни.
Под их натиском остов дивана заскрипел, и после хлипкого сопротивления его бросило влево, в угол за печкой. Старое дерево затрещало, разваливаясь на обломки. Торец дивана невероятно точно закрыл собой оконный проем чуть ниже середины.
Еще одно усилие, чтобы диван плотнее вошел, — и они, не сговариваясь, отпрянули.
Верхняя часть окна оставалась свободной.
— Тварь может пролезть, — сказал Сурта.
Анин заметил:
— Пролезть, но не пролететь.
— Один черт, — процедил Сурта, махнув рукой, жест полный отчаяния.
Девушки пятились от кухни вглубь комнаты, к самому окну, выходившему во двор. После нескольких минут суетливой, зарождающейся надежды, слабой, как мерцание свечи в ночном тумане, Анин осознал, что их потуги бессмысленны. Они спасутся, если только выиграют время до следующей вылазки богомола. Необходимо громадное везение, чтобы тварь опять затаилась на многие часы, только так, от них самих уже ничего не зависит.
Анин испытал полнейшую опустошенность, ему вдруг стало все равно. Абсолютное безразличие. Если раньше они как-то могли отбиться, сейчас это исключено. Возможно, сказалось, что он был изможден.
Это понимал не только он.
Анжела Маверик неожиданно разрыдалась. Ольга Сурта перевела взгляд с мужа на Анина и обратно и после недолгого колебания обняла Анжелу, попыталась успокоить ее.
Анин хотел было попросить девушек притихнуть, не в силах избавиться от наваждения, что богомол догадается об их истинном положении именно поплачу, но у него не хватило моральных сил. Анин заметил, что Ольга тоже плачет, только бесшумно, слезы тем не менее обильно катились по ее щекам.
Так продолжалось минут пятнадцать.
Анин сидел в центре комнаты и ему казалось, что внутри он пустой. Несмотря на ситуацию, он чувствовал сонливость. Сурта стоял между кухней и передней, подпирая стену, тупо глядя в кухонное окно. Анжела Маверик плакала, правда, все тише и тише. Ольга оставила ее, уперлась головой в стену и разрыдалась.
Они как будто оплакивали свою участь. Заранее. Пока есть возможность.
Ольга Сурта затихла через минуту. Похоже, она была измучена настолько, что попросту не могла даже плакать.
Маверик повело, как пьяную, и ей пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть. Ноги девушки подкосились в буквальном смысле. Ольга поддержала ее, помогла плавно опуститься на пол.
— Анжела, что с тобой?
В голосе Ольги сквозил испуг. Сквозил, несмотря на то, что они все уже были покойниками. Сурта испытала страх, заметив странные симптомы поведения подруги.
Маверик часто-часто задышала, глядя в потолок каким-то остановившимся взглядом, лицо сильно побледнело, на лбу выступили крупные капли пота.
— Анжела?
Маверик скользнула взглядом по девушке, поддерживавшей ее.
— Голова что-то закружилась. И тошнит.
— Анжела, — Сурта оглянулась на мужа и Анина.
Взгляд Олега казался безучастным. Анин, физиономия которого почему-то казалась заспанной, пробормотал:
— Это от голода. Меня тоже мутит.
— Я пить хочу, — сказала Маверик.
— Я тоже, — призналась Ольга.
— От голода, — повторил Анин.
Олег Сурта снова смотрел в кухонное окно. Анин не смог бороться с мыслью, что скоро все кончится, и голод, и жажда, все, с чужеродной мыслью. Он безвольно проглотил ее, даже не попытавшись отогнать, и разжевывал, разжевывал.