Васен стоял в тыльной части северного двора аббатства, рядом с воротами, скрестив на груди руки. Под плащом его защищали кольчуга и нагрудник. На поясе висели меч и книжал. Рюкзак, набитый припасами, которые потребуются в путешествии, и добавкой для нуждающихся паломников, лежал на земле у его ног. Самая ценная собственность Васена, священный символ розы, подаренный ему Оракулом и принадлежавший святому Абеляру, свисал со шнурка у него на шее.
Воздух пах сыростью, был пронизан обещанием грядущей осени. В чёрном, беззвёздном небе раздался далёкий гром, сотряс землю под его ногами, угрожая открытому двору дождём. Собравшиеся паломники, похоже, не обратили на гром внимания. Сейчас они не видели тьмы. Вместо этого они ожидали света. Они стояли спиной к Васену — молодые и старые, худые и толстые, высокие и низкие — глядя на высокий балкон, ведущий в святилище аббатства, где скоро должен был появиться оракул.
Двор был вымощен старой, потрескавшейся от времени плиткой, которую десятками лет оббивали ноги паломников, таких же, как стоявшие сейчас перед Васеном. Камни в центре двора были инкрустированы цветным кварцем, который складывался в узор солнечной вспышки, неподвластный вечному мраку символ амонаторова света. Ни один из паломников не наступил на этот узор. Вместо этого они окружили его, будто встав на орбиту вокруг своей веры.
С трёх сторон двор окружали розы, сто лет назад превращённые в камень синим огонём Волшебной чумы. Когда–то они были красными и жёлтыми — по крайней мере, так Васену говорили — но сейчас навсегда стали серыми, как небо, застыли навеки, запертые в долине.
Как Васен.
Васен почувствовал чей–то взгляд и обернулся. Рядом стоял Орсин, ранец на плечах которго был даже больше, чем у Васена. Васен не слышал, как он подошёл. Молчание мужчины заставляло почувствовать себя неуютно, как и взгляд похожих на опалы глаз — так, словно это был вовсе не человек и даже не дэва, а какой–то конструкт.
— Ты ходишь тише полевой мыши, — прошептал ему Васен.
Уголки губ Орсина слегка приподнялись.
— Старые привычки, — он прочистил горло. — Позволено ли мне остаться?
— О чём ты?
— Я ведь не принадлежу к вашей вере, — объяснил Орсин. — Я пойму, если ты хочешь, чтобы я подождал за пределами двора и…
Васен покачал головой.
— Нет–нет, останься. Свет Оракула не поблекнет в присутствии затенённой Маском души.
Орсин усмехнулся и опустил свою поклажу на землю.
— Как и в присутствии твоей затенённой плоти.
— В самом деле, — улыбнулся Васен. — В прошлых жизнях ты тоже стоял здесь?
Он хотел пошутить, но Орсин, похоже, воспринял его вопрос серьёзно и огляделся вокруг.
— Не в точности здесь, нет. Но я стоял когда–то в месте чуть правее тебя.
Тени потекли с рук Васена.
— Ты шутишь, да?
Орсин улыбнулся и кивнул.
— Шучу.
— Ты не просто «немного странный». Ты очень странный.
Орсин сложил руки за спину.
— Что ж, в таком случае мы прекрасная пара.
Васен хмыкнул.
— Прекрасная.
Какое–то время они молчали. Васену казалось правильным, что рядом стоит Орсин, и это чувство удивило его. За всю жизнь он никого никогда не звал другом. Товарищем — да. Доверенных союзников, братьев по вере ему хватало. Но друга? Друзей у него не было. Его кровь, липнущие к нему тени, казалось, отделяли его от всех остальных.
Кроме Орсина. И хотя они не были именно друзьями, он определённо чувствовал себя… правильно рядом с дэвой.
Где–то в недрах аббатства раздался звон, и его звук заглушил шёпот пилигримов. Паломники смолкли, звон прозвучал десять раз — по удару колокола за каждый солнечный час в это время года.
— Рассвет следует за ночью и отгоняет мрак, — прошептал Васен.
Звон прекратился, и паломники одновременно расступились. Раздался громкий вздох, когда из арки появился Оракул, рука которого лежала на его собаке, Брауни, и вышел на нависающий над двором балкон второго этажа.
— Оракул, — прошептал один из паломников.
— Посмотрите на его глаза, — сказал другой.
Глаза Оракула, пылавшие от прикосновения Амонатора, в блеклом свете дня сияли оранжевым. Его яркая мантия словно светилась изнутри, ярко контрастируя с унылой серостью вокруг. Он казался более настоящим, чем окружающий мир, слишком ярким для грязного воздуха Сембии, частичкой солнца, сошедшей на землю. Морщины трещинами на теле избороздили его чисто выбритое лицо. На шее висел платиновый священный символ — роза в солнечной вспышке.
Рука Васена потянулась к символу, который носил он сам, к розе, к символу Амонатора в его утреннем обличье Латандера. Роза была тёплой на ощупь, поцелованной солнцем.
Оракул погладил Брауни, и магический пёс улёгся рядом с хозяином на балконе. Положив руки на балюстраду, Оракул посмотрел вниз, на собравшихся пилигримов. Васен представил, что Оракул видит не мир, но вероятности мира. Улыбка раздвинула губы Оракула, обнажая гнилые зубы, и он поднял руки. В ответ склонились головы, включая голову Васена и голову Орсина, и наступила благоговейная тишина.
— Да сохранит вас его свет, — сказал Оракул пророческим, полным силы голосом.
Паломники и Васен, все как один, подняли взгляды и произнесли ритуальный ответ.
— И согреет вас, Оракул.
Присутствие такого количества верующих, как всегда, грело Васену сердце. Его радовало, что его тени хотя бы на мгновение пропали.
— Вы преодолели тяжкий путь к этому аббатству, чтобы увидеть свет, который живёт во тьме.
— Да, Оракул, — отозвались паломники.
— Вам не стоило приходить. Свет живет не здесь, он живёт в каждом из вас. Мы все — лишь скромные слуги отца рассвета.
Улыбки, слова благодарности, кивки.
— Надеюсь, что проведённое здесь время, каким бы кратким оно ни было, раздуло пламя в ваших сердцах.
Снова кивки и слова согласия.
— Всегда носите его в себе, как бы не менялся окружающий мир. Всему Торилу предстоит трудный путь. Будьте светом для других, факелом в глубине, что указывает путь. Вы обещаете?
— Обещаем! — громкий ответ.
Оракул кивнул.
— Я встречался с каждым из вас, заглядывал в судьбу каждого.
Орсин перемнулся с ноги на ногу, и Васен это заметил. Оракул продолжал:
— Я знаю, что вы все хотели бы побыть здесь подольше. Но сейчас вам необходимо вернуться в земли солнца, прежде чем война в Долинах, война, которая многим из вас уже обошлась так дорого, сделает обратный путь невозможным. Идите с его светом и теплом. Будьте светом в мире, которому угрожают война и мрак.
— Будьте благословенны, Оракул, — сказали многие.
— Спасибо, Оракул, — сказали другие.
— Свет в нём, — сказали третьи.
И на этом Оракул отступил от балюстрады. Брауни встал и подошёл к нему. Оракул положил ладонь на плечо крупного пса, и они вдвоём ушли обратно в аббатство.
Когда Оракул исчез из виду, паломники повернулись друг к другу — улыбаясь, смеясь, обнимаясь, озарённые благословением Оракула. Васен повернулся к Орсину.
— Ты как–то странно отреагировал на слова Оракула, когда он упомянул о том, что заглядывал в судьбы. Он смотрел в твою?
— Смотрел, — сказал Орсин. — В первый день моего пребывания здесь.
Васен испытал сомнение.
— В первый день? Но ты же не…
— Не один из верующих? Прекрасно. Он знал об этом.
Васен никогда не слышал, чтобы Оракул делал пророчество для кого–либо не из верующих.
— Тогда что он… — Васен прервал себя на середине вопроса. — Прости меня. Его слова предназначены лишь для твоих ушей. Я просто… удивился, услышав это.
У Орсина было странное выражение лица, может быть, полуулыбка.
— Как и я. И если хочешь, я расскажу тебе о том, что он сказал мне.
Васен поглядел на Орсина, но ничего не сказал.
— В тот день он сказал мне пойти в леса долины, именно туда, где мы встретились.
Тени оплели кожу Васена. Его взгляд обратился к пустому балкону.
— Это он сказал тебе? Орсин кивнул.
— Думаю, он хотел, чтобы мы встретились.
Васен отсутствующе кивнул, задумавшись.
— Когда мы отправляемся? — спросил Орсин.
— Прямо сейчас, — ответил Васен. Он шагнул вперёд и возгласом привлёк внимание паломников.
Лица повернулись к нему, и он увидел, как радость исчезает с них. После того, как они увидели лицо Оракула, озарённое амонаторовым светом, им пришлось смотреть на лицо Васена, со смуглой кожей и жёлтыми глазами.
— Оракул сказал своё слово. Сегодня — самый благоприятный день, чтобы покинуть аббатство.
Помрачневшие лица, кивки.
— Я поведу отряд рассветных мечей, который доставит вас домой.
Тени струились с его кожи клочками ночи, растворяющимися в сумрачном воздухе. Новые кивки.
— Не я привёл вас сюда, но я отведу вас обратно. Я много раз проделывал этот путь. Правила такие же, как по дороге сюда. Держитесь вместе. Вы видели путь сюда и знаете, как просто там заблудиться. Не слушайте голоса духов. Они не причинят вам вреда. Как только мы спустимся с гор, не шумите. Чудовища на равнинах реагируют на звук. Оказавшись ближе к Долинам, нам придётся беречься сембийских солдат. Мы знаем, как пересечь границу. Не бойтесь.
Его слова заставили пилигримов помрачнеть. Васен увидел, как в них проступает страх, смотрел, как страх заполняет пустующие места в их душе, которые не тронула храбрость. В теории паломники всегда знали, что им придётся повторно преодолеть тьму сембийских равнин и вызовы бушующей войны, но то, что это должно было произойти прямо сейчас, спустя всего лишь десять дней в долине, подкосило их дух.
Васен продолжал ровным голосом.
— Внимательно глядите по сторонам. Пока не увидим солнце, будьте очень внимательны. Просигнальте мне или другому мечу, если заметите что–нибудь настораживающее. Что угодно. И если я или другой воин отряда даёт вам указание, следуйте ему без вопросов и без задержек. Ваши и наши жизни могут зависеть от этого. Всё понятно?
Кругом кивки, согласные голоса.