— История моей жизни.
— Историю твоей жизни можно прочесть у тебя на коже?
Орсин кивнул.
— Большую часть. Места, где я бывал, по крайней мере. Но история предназначена не для того, чтобы её читали. Для того, чтобы её писали. Человек пишет свою историю в книге мира, Васен. По крайней мере, так я себе говорю.
— Что ж, это хорошая история, — сказал Васен, и Орсин усмехнулся. — Очень хорошая. Хорошая история, в самом деле.
Бирн, Элдрис и Нальб уже подготовили паломников к маршу. Васен и Орсин спустились по берегу и ступили в воду.
— В этот раз прыгать не будешь? — улыбаясь, спросил Васен.
Орсин улыбнулся в ответ.
— Как ты… смог совершить подобное?
Глаза Орсина озадаченно сощурились.
— А как ты заставляешь свой клинок сиять?
— Ты же знаешь ответ. С помощью веры.
— Со мной то же самое. Твоя вера проявляется в виде света. Моя… не так.
— Но твоего бога… нет.
— Да, но моя вера на месте.
— Понимаю.
Они рассекли воду.
— Ты странный человек, Орсин.
— Кажется, ты это уже говорил.
Васен хмыкнул.
— Подумал, что нужно тебе напомнить. Может быть, стоит записать это у тебя на коже?
Орсин засмеялся.
— Прекрасно. Прекрасно.
Когда они вышли на другой берег, Орсин заговорил уже серьёзнее.
— Когда будет время, я хотел бы обсудить с тобой кое–что.
Удовлетворённость Зиада нервировала Сэйида почти так же сильно, как его аппетит. Извергнув свою скверну в юную девушку, Зиад стал чуть ли не легкомысленным. Он насвистывал, пока они шагали по мокнущей под дождём равнине. Коты тоже казались весёлыми. Временно удовлетворив свою жажду крови, они радостно скакали вокруг Зиада, задрав хвосты.
А сам Сэйид не мог избавиться от мерзкого вкуса пожирателя, от воспоминаний о криках девочки, о влажном хрипе брата, когда тот извергал угнездившееся в нём зло.
— Её звали Лани, — сказал он себе, не понимая, почему чувствует нужду произнести её имя вслух.
— Что ты сказал? — переспросил, оглядываясь, брат. Голос был высоким, раздражающим.
— Ничего, — ответил Сэйид, зная, что Зиад не поймёт. — Жалуюсь на дождь.
Коты подозрительно посмотрели на него, их полные клыков пасти казались скорее дьявольскими, чем кошачьими.
Зиад поднял руки, обратив раскрытые ладони к небу.
— Мне нравится дождь. Радует душу.
Сэйид промолчал. Он боялся, что ему больше нечего радовать. Он боялся, что Волшебная Чума лишила его души и оставшуюся моральную пустоту заполнили амбиции брата и его собственная решимость. Он существовал, но не жил. И это будет продолжаться вечно. Он проглотил рождённую этой мыслью печаль.
Зиад остановился.
— Я чую дым из очага.
От предвкушения в его голосе Сэйиду стало дурно.
Сэйид тоже чувстовал запах, слабый аромат домашнего очага. Может быть, готовили завтрак. Когда–то от этого аромата его живот забурчал бы от голода. Сейчас он едва чувствовал вкус попадавшей в рот еды. Если его чувства и позволяли воспринимать что–то отчётливо, то это всегда было нечто мерзкое. Как плоть пожирателя.
— Пошли, пошли! — сказал Зиад, ускорив шаг. — Рядом деревня.
Он хихикнул.
— Наверное, деревня Лани.
От того, что брат вслух произнёс имя девочки, раздражение Сэйида лишь возросло. Он посмотрел на закутанное в плащ тело брата, душа которого была такой же искалеченной, как его тело, и задумался, как можно с такой силой ненавидеть и любить одного и того же человека. Он представил, как его меч пронзает спину брата и выходит из груди во всплеске крови или того мерзкого ихора, что тёк сейчас у брата в венах.
— Пойдём! — позвал Зиад.
Сэйид пришёл в себя и обнаружил, что перед ним уселись трое котов, понимающе глядя на него. Они подняли лапы к клыкастым пастям и слизали грязь с подушечек. Их взгляды не отрывались от лица Сэйида.
— Прочь с моей дороги, — сказал он, но они не шевельнулись, и он обошёл их, вместо того, чтобы переступить.
Запах готовящегося завтрака становился сильнее с каждым шагом. К тому времени, как они достигли деревни, дождь прекратился. На равнине росли около дюжины древних вязов, деревья благородного вида, с широкими, теряющимися в сумрачном воздухе кронами — великаны по сравнению со скромными широколистами, которые заполняли равнины. Должно быть, они были ещё молодыми ростками, когда ударила Волшебная Чума.
В кругу вязов расположился большой пруд и деревня, чей дым они учуяли. Несколько дюжин одноэтажных деревянных домов сгрудились вокруг общего пастбища. Крыши были покрыты гонтом. Из нескольких печных труб поднимался дым. Ограды из обструганных ветвей широколиста отделяли небольшие поля и сады. Тут и там стояли ветхие фургоны, мелкие курятники, загоны для скота. Деревня была такой маленькой, что Сэйид мог пробежать с одного конца в другой, не успев сосчитать до пятидесяти.
Заросшая дорога, по которой они шли, проходила между двумя вязами, образовавшими своего рода естественные ворота. Сэйид услышал голоса, раздающиеся в центре деревни, гул радостных разговоров, пронизанный смехом и периодическими весёлыми возгласами.
— Собрание хибар, — сказал Зиад, презрительно разглядывая деревню. Его хорошее настроение уже исчезало. Наверное, голод начал возвращаться. — Пахнет крестьянами и дерьмом.
В открытой двери промокшего сарая стоял пастуший пёс, смотрел на их, обнажив клыки. Коты Зиада посмотрели на него в ответ, проходя мимо, и пёс поджал хвост и отступил в сарай.
Казалось, вокруг не было никого. Сэйид уже собирался объявить об их прибытии, как было принято, когда из–за забора выбежал мальчик лет, наверное, десяти в слишком большом для него плаще, наброшенном поверх домотканной одежды. Не поднимая глаз, он прицокнул на тощую овцу, которая следовала за ним. Заметив Сэйида и Зиада он застыл, всего в десяти шагах от них, но совсем в ином мире. Овца, опустив голову под дождём, подошла к нему и заблеяла.
— Хо, парень, — сказал Сэйид, поднимая руку в приветствии.
Сонные глаза мальчишки широко распахнулись. Сэйид и Зиад, должно быть, показались ему призраками, явившимися из сумрака.
Сэйид попытался казаться безвредным, несмотря на свои доспехи, меч, неухоженные волосы и бороду.
— Не нужно нас боя…
Мальчик развернулся и побежал к центру деревни, оскальзываясь в грязи.
— Мама! Мама!
Овца слепо засеменила за ним.
— Полетел обратно в гнездо, маленький птенец, — тихо сказал Зиад, и Сэйид знал, что тон брата обещает кровопролитие. — Рядом хищники.
Они последовали за воплями мальчишки к центру деревни. Местные коты и собаки бросались прочь при приближении Сэйида, Зиада и их кошек. Тощий скот мычал и блеял в своих загонах, когда они проходили мимо.
Впереди показалась середина деревни. Под кроной большого вяза стоял поднятый над землёй досчатый помост и колокол на высоком столбе. Казалось, там собрались все жители деревни. Женщины, дети, мужчины сидели на сиденьях из пней или стояли, глядя на помост, где находился крупный, тучный мужчина с реденькими усами, сжимая что–то перед собой. Расшатанная повозка коробейника стояла рядом, по–прежнему запряжённая крупным седеющим мулом. Некоторое из сельчан с улыбкой изучали товары в повозке.
Мальчик, которого напугал Сэйид, стоял на краю собравшейся толпы. Перед ним опустилась на колени женщина, вероятно, мать. Мальчик указывал на Сэйида и Зиада. Его овца щипала траву.
— Видишь! Я же сказал, пришли другие странники! Видишь?
К Зиаду и Сэйиду устремились дюжины вопросительных взглядов. Глаза раскрылись шире, завидев мечи братьев и их неухоженный внешний вид.
Братья прошли к собравшимся крестьянам. Толпа сомкнулась, ожидая их, переминаясь, дети спрятались за родителями.
Торговец на помосте поклонился, сняв шляпу.
— Минсер Коробейник к вашим услугам, добрые сэры. Эта прелестная деревня зовётся Фэйрелмом. И если мне позволено будет говорить за этих добрых людей, мы рады видеть вас.
Крестьяне не стали повторять его приветствие.
Сэйид не стал кланяться в ответ. Его взгляд обшарил селян, выискивая тех, кто мог представлять опасность. Он не заметил никого подозрительного.
— Меня зовут Сэйид, — сказал он. — Это мой брат, Зиад.
Их чужеземные имена вызвали озабоченный шёпот в толпе.
— Доброго вам здравия, — сказал Минсер. Мгновение он ожидал ответного приветствия, которого не последовало, и молчание братьев, казалось, застало его врасплох. Он оглядел крестьян, вероятно, надеясь, что заговорит кто–нибудь из них, но все молчали. Он прочистил горло.
— Ох, да, доброго. Что заставило вас странствовать по сембийским равнинам под этим тёмным небом? На равнинах небезопасно, хоть вы и похожи на людей, знакомых с мечом не понаслышке.
— Мы простые странники, — сказал Зиад.
— Просто проходим мимо, — добавил Сэйид. — Разве не существует традиции предлагать путешественникам кров и угощение?
Никто не предложил ни того, ни другого. Взгляды опустились к земле. Тишина загустела. Наконец, заговорил мальчонка, которого они испугали.
— Странные у вас кошки.
Деревенские нервно засмеялись.
— Они и сами странные, — сказал мужской голос где–то в конце толпы.
Зиад напрягся, наклонил голову.
— Кто это сказал?
Сэйид взял его за руку, но Зиад вырвал её.
Никто ему не ответил.
— Кто это сказал? — повторил Зиад. — Похоже, в этом вонючем нагромождении хибар принято грубо говорить с незнакомцами.
Последовало много гневных взглядов, но люди молчали, пока женщина в стороне не заметила:
— И кто сейчас говорит грубо?
Сэйид и Зиад повернулись, чтобы увидеть, как к толпе идёт высокая, крепко сбитая женщина с длинными рыжими волосами. Сэйид посчитал бы её привлекательной, если бы по–прежнему чувстовал такие вещи.
Коты у ног Зиада зашипели на женщину, когда она приблизилась, и она замерла, глядя на этих существ.
— Следи за языком, женщина, — сказал Зиад. — Иначе…