Хантер все-таки хотел что-то сказать, но получилось невнятное мычание.
– Что? – Коперник шутовски наклонился вперед, приставив к уху ладонь, сложенную лодочкой. – Вы что-то хотите сказать? Я не слышу. Хотите поспорить со мной? Пообещать, что никому ничего не расскажете? А вы и так не расскажете. – Снова свист, который в этот раз быстро оборвался. – Я преподавал английский в Лодзи. Я – школьный учитель. У меня был сын Франек. Да, у меня был сын… Почему он рос без матери – не ваше дело. Я дал ему нужное воспитание… Я дал своему сыну все необходимое, чтобы он вырос достойным человеком… Ему было двадцать лет, он уже учился, он собирался стать учителем, как и я… Но учителя мало зарабатывают, даже если преподают такой популярный в мире язык, как английский… И я встал за барную стойку. У меня получалось, мой сын не стеснялся меня, он меня уважал – ведь я, его отец, смог заработать и купить Франеку отдельную квартиру. Он давно хотел самостоятельности… Молодой человек должен иметь крышу над головой, свою крышу, куда он может привести девушку… Не одну – много девушек, чтобы одна из них оказалась достойной быть его женой…
Коперник еще немного помолчал, опять куда-то улетев в своих мыслях, но быстро вернулся, и голос его зазвучал громче:
– Франек привел в дом девушку. Она стала его женой, и мне она показалась очень скромной панной – сама отказалась от громкой свадьбы. Был прекрасный вечер в ресторане, пришли друзья моего сына, какая-то подружка его невесты, очень невзрачная девица. На ее фоне молодая жена Франека казалась яркой красавицей. Сын уходил в университет, молодая жена сначала сидела дома, потом сказала, что устроилась работать в какой-то офис. Мой сын доверял ей, а мне совершенно не было дела до того, кем работает девушка, которую любит мой сын. А она оказалась шлюхой.
В глазах Коперника блеснули слезы – настоящие.
– Ей хватало тех часов, что сына не было дома. Она успевала принять нескольких клиентов за день. Она была хищницей – выбрала моего мальчика только потому, что он жил отдельно, имел свою крышу над головой. Это я обеспечил той курве такие условия. Я виноват. И виноват вдвойне, что застукал ту дрянь за работой, – у меня были ключи от квартиры сына, я решил сделать ему подарок и заехал, никого не предупредив… Я виноват даже трижды, потому что не смог скрыть то, что случилось, от своего мальчика.
Коперник вытер влажные глаза. Хантер увидел – собственные слезы, собственная слабость еще больше разозлили бармена.
– Франек оказался мужчиной. Он выгнал шлюху из своего дома. Но что-то сломалось… История как-то просочилась в газеты, и сын не выдержал… Он повесился… Повесился в своей квартире, которую подарил ему я и которая убила его… Его брак продлился без малого пару месяцев. Семь недель. А случилось это год назад… Теперь вы поняли? Я справляю тризну по моему мальчику. И эту историю слышат перед смертью все шлюхи – они должны понять, за что расплачиваются. Они умирают каждую неделю. Их должно быть семь. Их почти семь…
Теперь голос Коперника не дрожал. Судя по всему, он закончил свою исповедь, так и лившуюся из него. Хантер не сомневался, что именно в чем-то подобном все это время нуждался несчастный отец.
– Я уехал из Лодзи. Продал имущество и уехал. Хотел забыть обо всем – не смог, я слишком во многом виноват перед своим сыном… Ну, кажется, все. Если вы пришли сюда за этим, из чистого любопытства, то, думаю, удовлетворили его. Или не вполне? – Он, по-прежнему сжимая нож, снова подошел к Хантеру и наклонился к нему: – Не вполне… Да, конечно, эти порезы… Странные порезы… Пускай полиция думает, что убийства ритуальные или что-то в этом духе. Пусть ищет в этом смысл, связь, след, ключ, систему, что там у них еще… За год я хорошо подготовился, и теперь вот выпал случай поставить точку. Неожиданный случай, вы зашли на огонек. – Коперник, похлопав Антона по плечу, вернулся к столику. – Полиция найдет сначала седьмую шлюху. После – ваше мертвое тело. Нож со следами ее крови на лезвии. Шприц, препараты – все, что нужно для закрытия дела. Как это связать с вами, иностранцем? Как пришпилить к седьмому трупу шесть остальных? – Он замолк, потом снова засвистел и, наконец, подытожил: – Знаете, мне самому будет интересно это узнать. История пока громкая, станет еще громче. Мимо меня не пройдет.
Хантер поймал себя на мысли, явно неуместной в этот момент: как и почему он, бывавший и не в таких передрягах, попался именно сегодня и именно этому человеку, который топит свое горе в чужой крови и, если остановится, то уж точно не сейчас.
– Вы не поможете мне выбрать нож? – Коперник в этот момент говорил абсолютно серьезно, даже выглядел слишком озабоченно. – Ничего не надо делать, просто кивайте, если вам понравится. Примите участие, вам же ничего не стоит… Вот этот хотя бы, а?
Он вытянул вперед руку с ножом, который по-прежнему сжимал в руке. Другой рукой подхватил со столика еще один нож, предлагая пленнику сравнить и вынести вердикт.
При этом он снова засвистел.
Тикали часы.
Лезвия тускло поблескивали в свете люстры.
Все это выглядело чересчур нелепо, неправильно, неразумно, чтобы происходить на самом деле.
Ожидая ответа, Коперник как-то по-детски склонил голову набок.
За окном шелестел дождь, капли бились о подоконник, ветер теребил ветви деревьев, они касались оконного стекла.
7
Хижняк все слышал.
Добравшись до пригорода так же, как и Хантер, на такси, Виктор, уже успевший немного изучить местность, велел водителю высадить его раньше, потому Коперник не услышал шума подъезжающей машины. Виктор опоздал к началу того, что определил для себя как моноспектакль. Но услышанного хватило для адекватной оценки ситуации.
Видимо, события этого вечера развивались неожиданно и стремительно не только для них с Антоном Хантером, попавшимся, как цыпленок, но и для маньяка, которого тот хотел и не сумел наказать за подставу. Иначе Виктор не мог объяснить, почему Михал Коперник только прикрыл входную дверь, а не запер ее на замок. Ему не пришло в голову, что замок повредил своей отмычкой киллер, и бармен просто решил не морочить себе голову. Ведь его за полтора месяца уже не абы как успела увлечь начатая им игра против всех. Только вот какая разница, если дверь открылась с легким скрипом, стоило Виктору лишь немного потянуть ее на себя…
Никем не замеченный, он стоял с пистолетом в руке и лихорадочно прикидывал в уме возможные варианты быстрого решения задачи. Неожиданно сложилось так, что Михал Коперник, мстивший гулящим женщинам за смерть своего неуравновешенного, инфантильного сына, – во всяком случае, Хижняк увидел все именно под таким углом – очень скоро, еще и часа не пройдет, сделает за него всю работу. Остается понять, что потом делать с самим Коперником и нужно ли вообще Виктору что-нибудь делать с озлобленным барменом-свистуном. Ведь ему вполне по силам сделать так, чтобы варшавская полиция обо всем узнала, приняла меры и маньяк не ушел от наказания.
Останавливало только одно: судя по всему, Коперник сначала покончит с девушкой, доведя счет до семи жертв. Где она, Виктор не имел представления, но в том, что еще жива, не сомневался – это вытекало со слов самого хозяина дома. И если вмешаться прямо сейчас, тогда придется все-таки заниматься Антоном Хантером лично. Так или иначе, но на этот раз Хижняк хотя бы догнал его, даже увидел краем глаза – жалкого, стреноженного, с заклеенным ртом.
Но события продолжали стремительный бег, и в следующее мгновение Виктор потерял над ними контроль, действуя исключительно по ситуации.
Подумав о чем-то своем и, видимо, определившись с выбором, Михал Коперник резко повернулся, стиснул в каждой руке по ножу, набычился и направился к двери. Времени на раздумья не осталось совсем, и Хижняк шагнул ему наперерез, возникнув в дверном проеме, как фантом.
Если Коперник и растерялся, то лишь на долю секунды. Позже, оценивая случившееся в спокойной обстановке, Хижняк пришел к выводу: за наполненные смертью недели он был в постоянном ожидании опасности, вплоть до появления полиции, в невозможность которой Коперник все это время сам себя так до конца и не убедил. К тому же почти час назад в его доме уже появился один незваный гость, и сюрпризы на этом могли не закончиться.
Потому Михал Коперник с ловкостью, совсем не свойственной мужчине его возраста, отпрыгнул назад, выставил руки перед собой и мгновенно перешел в контратаку. Теперь Хижняку пришлось уклоняться от двух стремительно летящих на него острых длинных лезвий. Места для маневра оказалось немного – он не отступил в коридор, а нырнул влево, одновременно выбросив руку с пистолетом вперед и ударив стволом снизу, метя в грудь противника. Нажимать на спуск пока не собирался – хотел выбрать позицию, с которой можно попасть наверняка.
Удар по ребрам вышел довольно ощутимым. Но Коперник не потерял равновесия, наоборот, развернулся, словно в танцевальном па, и ударил наотмашь, стараясь достать Виктора ножом, который сейчас, казалось, сросся с его рукой, превратившись в пику. Острие пронеслось очень близко от лица, Хижняк даже не ожидал подобной прыти и решил больше не играть – отскочив к стене, он вскинул руку и пальнул от бедра.
Останься противник на месте, пуля нашла бы цель. Но Коперник продолжал двигаться, и то, что он уклонился от пули, можно было считать и редкой удачей, и чудом. А дальше он повел себя и вовсе неожиданно – резко замахнувшись, швырнул в Хижняка один из ножей. Метнул неумело, без надежды попасть, однако, благодаря тому, что Виктор пытался увернуться, выиграл еще долю секунды и рванул через коридор к выходу – путь был открыт.
Хантер, наблюдая со своего места за происходящим, ничего не понимал. Когда прогремел выстрел, на всякий случай повалился на пол, упав лицом вниз. Пока у него не было никакого плана, он просто подчинился инстинкту.
Но все-таки взгляд зацепился за ножи, остававшиеся лежать на стеклянной поверхности столика.