За всю дорогу мне встретились всего три-четыре человека пеших, которые, так же как и я, куда-то шли по заданию. Безлюдная дорога вызывала тоску. Тошнотворный запах болота становился невыносимым. Все вокруг было серым и скучным, но скоро я вышел к деревушке Борок.
На складе разыскал майора, который занимался отпуском боеприпасов. Подойти к нему сразу не удалось, так как он стоял навытяжку перед генералом. Около них были еще несколько офицеров. Я уселся в сторонке на ящик и оттуда наблюдал за майором, поджидая, пока он освободится.
— Горит, — донеслось до меня. Это сказал генерал.
Майор осмотрелся по сторонам и, ничего не обнаружив, пожал плечами.
— Горит, — повторил генерал.
Майор даже позволил себе улыбнуться, видимо полагая, что генерал шутит.
— Вам что, непонятно, майор? Немцы сбросили зажигательные бомбы на склад и подожгли лес вокруг.
Только теперь до майора дошло. Он принялся колотить железным прутом в подвешенную на проволоке к дереву гильзу.
Звон был сильный, пронзительный, но вокруг никто ничего не предпринимал.
Через некоторое время на просеке появилась команда — человек тридцать пожилых бойцов. Их вел строем младший лейтенант.
— Смирно! Равнение налево! Товарищ генерал, рота направляется на ужин, — доложил он по форме.
— Вольно. Не рано ли? — спросил генерал младшего лейтенанта.
— По сигналу, товарищ генерал.
— Что делали?
— Рыли котлованы, чистили боеприпасы, товарищ генерал.
— Да… — протянул генерал. — Здорово у вас тут!
Майор стоял ни жив ни мертв, слушая этот разговор.
— Недавно переехали, не все отработано, товарищ генерал, — оправдывался майор.
Генерал долго смотрел на него, принимая решение, потом сказал:
— Даю вам сутки на размышление.
— Есть, — ответил майор.
Генерал резко повернулся и быстрым шагом направился к шлагбауму, где стояли лошади под седлами. За ним спешили сопровождающие.
Некоторое время я не решался подойти к майору. Он стоял на том же месте. Ему предложили закурить. Он рассеянно свертывал самокрутку. Потом поднесли огонь. Как только затянулся раз-другой, я подошел и изложил просьбу командования полка. Казалось, что майор не слушает меня. После долгого молчания спросил:
— У вас что, частные самолеты в полку?
— У нас есть авиационные пушки.
— В стрелковом полку? Ты что-то путаешь.
— Да нет, ничего я не путаю. Понимаете…
— Понимать ничего не хочу. Нет у меня. А если бы даже и были, все равно бы не дал. Они нужны авиации, а не пехоте.
Возвращался я ни с чем. Дорога только начиналась, а я все чаще садился отдыхать. Силы мои были настолько слабы, что даже небольшой встречный ветерок преграждал мне дорогу. Шел я очень медленно, почти плелся. Облегчения не было даже после долгого отдыха. Тогда я стал намечать себе расстояние, которое упорно старался преодолеть. Выбирал впереди метрах в пятистах ориентир и исступленно шел к намеченному рубежу. У ориентира отдыхал и снова вперед.
Сумерки застали меня на лесной дороге. Дальше идти я не мог. Надо было где-то устраиваться на ночлег, пока совсем не стемнело. Метрах в пятидесяти от дороги нашел заброшенные землянки. В одной из них, сырой и затхлой, я свернулся на старой колючей хвое, достал из кармана половину сухаря и быстро изгрыз его.
Сон долго не брал меня. Хотелось пить. Найти в лесу в темноте воду я не надеялся. Оставалось терпеть до утра. На какое-то время я засыпал и сразу оказывался во власти кошмарных снов, которые заставляли меня вздрагивать и просыпаться. И каждый раз я никак не мог понять, где нахожусь. С трудом прокоротал ночь. Утро было хмурым. В лесу шумел весенний дождик. Я поднял воротник шинели и зашагал по лесной дороге.
Сушко был раздражен сообщением, которое я ему принес, и тем, что я вернулся только на второй день. Но, наверное, мой измученный вид удержал его от подробного разбора моего затяжного похода за боеприпасами.
Одному Петру я рассказал о моих дорожных приключениях. Подкрепившись пшенной кашей, сухарем и кусочком сахара, впервые выданного после долгого перерыва, мы от души с ним посмеялись над противопожарными мерами на складе.
— Перезимовали, — заметил Кравчук довольным тоном, услышав наш смех. — Зачирикали!
Действительно, мы перезимовали, ко многому уже привыкли, и то, что совсем недавно казалось нам невероятным, вызывавшим дрожь во всем теле и изумление, теперь сходило за самое будничное дело.
— Чем можно еще удивить нас после того, что мы уже видели? — рассуждал Петр.
— Записать бы все. Забудется…
— Да ты что? — не согласился он со мною. — Если бы ты даже хотел забыть, и то тебе не удастся. Все останется при тебе навсегда. Гарантирую.
10
Днем два неторопливых бойца принесли с передовой противотанковое ружье. Оно было неисправно, что редко случалось с этим видом оружия. Бойцы отошли в сторону, уселись под кустом и закурили.
Когда мы сделали ремонт, они крепко спали. Мне не хотелось их будить. Оба — пожилые и какие-то домашние, не похожие на солдат. Между собою они говорили так, как будто встретились на сенокосе, с косами на плечах, а не с противотанковым ружьем. Один из них, передавая мне ружье, сказал с одышкой:
— Не торопись. Успеется.
Передовая была в километре, если не меньше. Судя по доносившейся ленивой перестрелке, там ничего особенного не происходило. Совсем не слышно было артиллерии, но пришлось разбудить солдат и вручить им ружье.
— Исправно? — спросил боец, который советовал не торопиться.
Я зарядил, положил длинный ствол на сук сосны и выстрелил вверх.
Бойцы закурили на дорогу, взяли вдвоем на плечи ружье и пошли по лесной дороге в ту сторону, откуда доносилась перестрелка. Я смотрел им вслед, пока они не скрылись. Оба были в обмотках, одинакового роста, сутуловатые, неразговорчивые.
Передо мною стояла доверху нагруженная повозка с винтовками и ручными пулеметами, собранными на передовой за последние дни. Я отбирал винтовки, которые требовали только чистки и смазки, и приводил их в порядок. Иногда эта работа мне порядочно надоедала. Долго приходилось оттирать ржавчину на поверхности и еще дольше доводить до блеска заржавленный ствол.
— Быстро к командиру полка! — услышал я голос Кравчука, который по каким-то делам ходил в штаб.
Я обрадовался вызову, сразу все бросил, но, опомнившись, спросил:
— Что случилось?
Командир полка не часто вызывал меня, хотя знал лично.
— Там узнаешь. Быстро.
Штаб полка был рядом. Командир полка сидел на плащ-палатке под громадной елью и говорил по телефону. Он то слушал, то давал указания. Я ждал, пока он закончит.
— Во второй роте вышел из строя станковый пулемет. Надо немедленно исправить или заменить. Выполняй…
— Есть!
Я ожидал чего-то особенного, а оказалось обычное для нас дело.
— Покажи ему на карте, где обороняется вторая рота, — сказал начальнику штаба командир полка.
Начальник штаба показал карандашом на какую-то точку. Я ничего не разобрал. Он это понял и стал мне объяснять, как найти вторую роту.
— Пойдешь по опушке леса, пока не увидишь баню на огороде. Местность открытая. До бани придется перебежками и ползком. Там найдешь командира роты. Телефонист у него сидит за баней, в окопе.
Что случилось с пулеметом, никто не знал. Не работает, и все. Да я и не стремился выяснить, хотя нужно было бы знать, чтобы прихватить с собою необходимый инструмент и запчасти.
— Что там? — спросил Кравчук, когда я вернулся. Он возился с подбитой 45-миллиметровой противотанковой пушкой, которую следовало бы отправить в дивизионную мастерскую.
В это время вернулся с дивизионного артсклада на двух повозках Петр с минами для минометов.
— Ты куда?
— В роту. По заданию командира полка. — Мне хотелось это подчеркнуть, и я не удержался.
— Можно я с ним? — обратился с просьбой к начальнику Петр.
Кравчук неохотно согласился. Захватив с собой все необходимое, мы направились во вторую роту. Быстро вышли на опушку леса, где стояла наша минометная рота. Отсюда была видна крыша бани.
— Вы куда? — удивился знакомый лейтенант, командовавший на огневой позиции.
— В баню, — ответил Петр.
— Только суньтесь. Он вам поддаст пару!
Бойцы, выглядывая из окопов, подтрунивали над нами.
— Станьте за дерево или залезайте в окоп, — посоветовал лейтенант. — Иначе не бывать вам в бане.
Баня стояла на пригорке у небольшой речушки, и на пути к ней не было ни одного кустика, ни одной кочки. Все кругом просматривалось и простреливалось. Кусты и деревья вокруг минометов иссечены пулями и осколками.
— Подождите до темноты.
— Нет, лейтенант, мы пошли. Приказ командира полка.
— Тогда отойдите чуть влево и ползите рядом с нашим проводом прямо на баню. Наш связист знает, где прокладывать нитку. На пути есть две воронки. Учтите, снайпер никого к бане не пропускает.
Лейтенант вылез из окопа и показал на едва заметный на поле бугорок.
— Видите? То наш сержант лежит. Утром пошел на КП командира роты…
— Что же вы его не уберете?
— Вечером. А то еще кому-нибудь придется рядом с ним лечь.
— Пошли. Сначала перебежками, а ближе к бане по-пластунски.
— Идет, — согласился со мною Петр.
Я побежал стремительно вперед. Бежал до тех пор, пока хватило духу. Упал на какие-то колючки и посмотрел назад. Петр бежал с автоматом и сумкой с запчастями. В моей сумке был инструмент. Пули посвистывали, но где-то в стороне. Меня удивило то, что здесь, на поле, примыкавшем к бане, стоял сильный запах пороховой гари. Я не сразу поверил и потянул носом. Когда Петр упал рядом и отдышался, я тронул его за рукав.
— Понюхай, — сказал я ему.
— Нюхали еще под Москвой. Забыл?
— Я не об этом. Пороховой гарью тянет. Не чуешь?
— Чую.
— Ну, тогда не отставай.
Я опять бросился вперед до стебелька, у которого наметил себе очередной рубеж, но, как только встал, сразу же потерял его из ви