Я доложил командиру полка о выполнении приказания.
— Молодцы! — услышали мы его похвалу.
То была для нас высшая награда. Мы готовы были выполнить любой его приказ.
Кравчук так и не вернулся. Спустя время до нас доходили разговоры, что его кто-то видел на рассвете. И будто бы он пытался отогнать в тыл корову, которая, несмотря ни на что, паслась на огородах сожженной деревни. Но фактически никто ничего не знал.
Мы с Петром переживали по-своему исчезновение Кравчука и не теряли надежды на то, что он вернется. Слишком мы привыкли к нему, и нам он уже казался близким человеком.
Недели через три пришел новый начальник мастерской. Нас оставалось всего четверо. При последней чистке тылов в стрелковую роту перевели дядю Васю. Но через неделю его тяжело ранило, и след его потерялся.
11
Уже больше месяца я находился в стрелковой роте, которая занимала оборону вдоль крутого склона над речкой с мутной, коричневой водой. Наши траншеи извивались среди густых зарослей малинника, кое-где спускались к самой воде. По траншеям можно было пройти всю оборону, не выходя на поверхность и не показываясь ни на секунду немцам. На участке в это время установилось затишье, но с той и с другой стороны усиленно охотились снайперы. От них нас защищали не только глубокие траншеи, но и хорошая естественная маскировка. Мне приходилось ежедневно бывать то в одном, то в другом конце растянутой обороны. Числился я прикомандированным к роте для поддержания в исправности вооружения. С этой задачей не так уж трудно было справиться. За месяц я изучил назубок каждую винтовку и пулемет, каждый диск к ручному пулемету. Потом выяснилось, что командир роты старший лейтенант Юрченко преследовал и другую цель, когда просил прикомандировать меня к роте. Он вменил мне в обязанности еще и проводить занятия с прибывающим пополнением по изучению оружия, особенно автоматического. Мне нравился коренастый, добродушный старший лейтенант. Я даже досадовал немного, что в нем мало военного, слишком он покладист и сговорчив.
Первые занятия с новичками из пополнения, которые раньше не служили в армии, командир роты открыл сам. Он достал из полевой сумки потертую газету и сказал:
— Вот послушайте, что говорится в приказе наркома обороны и почему мы это дело затеваем: «Рядовым бойцам — изучить винтовку в совершенстве, стать мастерами своего оружия, бить врага без промаха, как бьют его наши славные снайперы, истребляя немецких оккупантов!»
Командира слушали со вниманием. Он сложил газету, засунул ее в полевую сумку и продолжал:
— Нарком в первомайском приказе обязывает изучить винтовку. Не часто такое бывает! — Старший лейтенант поднял многозначительно вверх палец. — Приказ наркома, товарищи бойцы, надо выполнять. Он, — указал на меня командир роты, — будет с вами проводить занятия. Слушайте его внимательно и запоминайте.
Так я стал в отделениях заниматься с бойцами изучением стрелкового оружия.
Химинструктор батальона просил на занятиях не забывать об устройстве противогаза, а политрук советовал иметь всегда за голенищем вместе с ложкой и газету. Я воспользовался советами политрука. В заключение занятий вытаскивал из-за голенища газету и взволнованно читал чеканные строки из статей Эренбурга:
«Боец, стой, и ты остановишь немца. Стой, и от тебя отступит смерть. Товарищу скажи: «Стой!» Другу скажи: «Не уйдем!» Родине ответь: «Я здесь — на посту!» Бей немца! Немец, убитый на правом берегу Дона, не перейдет на левый. Немец, утопленный в Дону, не полезет на Кубань. Бей, как можешь и где можешь! Стой и бей! Бей и стой!»
Командир роты был доволен моими занятиями и попросил начальника артснабжения полка оставить меня в роте еще на один месяц. Жил я вместе с ним в просторной хате, которая стояла в глубокой ложбине метрах в трехстах от окопов. За ней тянулась целая деревня пустых крестьянских домов. На ночлег я забирался на печку, куда натаскал травы. Трава сохла, и хата наполнялась ароматом сена. Командир роты занимал комнату за перегородкой, а связной и писарь хозяйничали в огромном пустом зале с рублеными стенами.
Нередко эта пустая деревня подвергалась обстрелу, но наша хата, как в заколдованном кругу, оставалась всегда целой и невредимой. На соседних участках вспыхивали жестокие бои, а у нас было сносно. В окопах солдаты сходились на том, что немец готовится нас обойти, а здесь в лоб не решается идти потому, что мешает речка с крутыми берегами.
В роте тяжело переживали сообщения о продвижении немцев на Дону, к Волге. Сводки Совинформбюро встречали молчаливо, ненависть к оккупантам достигла предела. Подолгу и также молчаливо курили бойцы крепкую махорку.
— Пришел приказ, — в один из этих дней сказал мне командир роты. — Пойдем со мною. Услышишь такой приказ, какого еще не было и больше никогда не будет. Вспоминают знаменитый петровский приказ перед полтавским сражением, но и этот за всю войну — особенный и навсегда останется в истории! Исторический приказ!
Я верил и не верил командиру роты. А он шел и повторял про себя:
— Какой приказ, какой приказ! Давно был нужен. Вот это приказ… Всем приказам приказ.
В землянке и прилегающей траншее собрался первый взвод. День выдался мягкий, солнечный. Не хотелось заходить в землянку. В узкой траншее бойцы с винтовками плотно стеснились вокруг командира роты.
— «Приказ наркома обороны номер 227», — читал вполголоса старший лейтенант. Временами перестрелка заглушала его слова, и он повторял прочитанное, а при паузах всматривался в лица бойцов, таких разных по возрасту, по своим довоенным занятиям, по своему характеру. Но, слушая слова грозного приказа, для каждого из них одинаково звучало его требование:
«Пора кончать отступление. Ни шагу назад! Таким должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляясь за каждый клочок советской земли, и отстаивать его до последней возможности».
— Какие есть вопросы ко мне? — спросил командир роты притихший взвод.
Мы все молчали, пораженные прямотой и суровостью приказа.
— Все ли ясно? — опять спросил старший лейтенант.
— Ясно, ясно, — послышалось с разных сторон.
— Кто хочет сказать?
— А чего говорить? Ясно, что надо стоять насмерть! Хватит нам отступать. Как сказано в приказе: «Ни шагу назад!» Яснее не скажешь, — говорил старший сержант, помкомвзвода. Он заверил командира роты, что взвод не подведет и приказ наркома выполнит.
Командир роты добавил, что надо бить врага наверняка и уничтожать его на каждом шагу, понять всю опасность, которая нависла над страной.
Он встал, сделал паузу и закончил свою краткую речь словами:
— Я доложу командованию, что мы выполним приказ Родины: «Ни шагу назад!»
В ответ взвод не совсем дружно и громко, но искренне вслед за командиром взвода заверил:
— Клянемся!
Старший лейтенант пожал руку командиру взвода и со своим связным пошел по траншее во второй взвод. Мы остались вдвоем с командиром взвода, с которым у меня еще раньше установились дружеские отношения. Он был лишь года на два старше меня. Мы стояли с ним у входа в землянку. Он срывал с нависших кустов спелую малину и бросал в рот.
— Не жизнь, а малина, — сказал взводный. — Пойдем ко мне, я тебя угощу малиной. Целое ведро насобирали!
Мы уселись у ведра в землянке, где только что слушали приказ.
— Больше отступать не будем, — уверенно сказал командир взвода и посмотрел мне в глаза. — А это значит: стоять насмерть и истреблять всех арийцев на нашей земле, хотя они и сверхчеловеки.
Я хотел ответить (приказ очень взволновал нас), но тут на пороге землянки появился связной командира роты и объявил, что меня вызывают в штаб полка, просил подождать старшего лейтенанта в «штабной хижине». Так связной именовал хату, в которой размещался командир роты.
— Не знаешь, кому я там понадобился? — спросил я у связного.
— Как говорит наш старшина, «знаю все в масштабе роты». А старшина наш — гений в масштабе роты, — подмигнул связной. — Мне тоже выше не положено и не дано, как говорится! Вот когда буду адъютантом у командира полка, тогда…
Распрощавшись с командиром взвода, я направился сначала в «штабную хижину». Ротный писарь подтвердил, что был звонок к ним из штаба полка. Я ломал себе голову по поводу необычного звонка и ничего не мог придумать, что же он мог для меня значить. Собрал уже свой вещмешок, инструмент и поджидал командира роты.
— Собрался? Поедешь на учебу, — объявил мне командир роты. — Звонил мне полковой писарь Рыбальченко и просил отправить тебя побыстрее. Приказ командира полка. Тут уж надо выполнять, хотя я и хотел бы еще месячишко придержать тебя.
Старший лейтенант развязал свой вещмешок и достал оттуда хлопчатобумажный белый свитер.
— Возьми. На память.
Я удивился и не знал, что ему сказать. Никак не ожидал такого доброжелательства. У меня даже слезы навернулись на глаза.
— Товарищ старший лейтенант, большое спасибо, но мне неудобно брать. Он вам самому пригодится.
— Дают — бери. Знаешь?
Командир роты едва ли не силой сунул свитер мне в руки. После этого я уже не мог отказываться.
— Учись и не забывай стрелковую! — грустно воскликнул он.
— Я тоже не отказался бы побывать на учебе, — не удержался связной.
Я обещал старшему лейтенанту вернуться в полк. Он крепко пожал мне на прощание руку.
По дороге в штаб полка вспомнил давнишнюю беседу с Рыбальченко, в которой он предложил поехать на учебу. Я тогда не возражал, если меня отпустит Сушко. Видимо, он все же дал согласие.
На следующий день нас, пять человек, построил Рыбальченко на лесной поляне у шалашей штаба полка. Помощник начальника штаба осмотрел каждого из нас в новом обмундировании и доложил командиру полка, майору, сменившему недавно подполковника. Я видел его впервые. Майор напутствовал нас хорошо учиться, не подвести полк, который в такое трудное время, когда каждый че