Рано утром, еще в темноте, мы отправились с Тихонравовым по просеке к походной кухне за завтраком. Стали с котелками в очередь. На утреннем морозе из котла валил густой пар. Повар не спеша наливал в котелки суп. Кухня стояла ближе к тому месту, где всю ночь и утро ухали снаряды. Все мы с тревогой посматривали по сторонам, а повар вовсе не обращал внимания на близкие разрывы и не спеша помешивал пахучий суп в котле. Один снаряд разорвался совсем близко.
— Вот черт, — кто-то выругался в очереди. — Нужно же угодить прямо под ноги!
— Где-то ж ему надо упасть, — заметил спокойно повар.
— Наливай там побыстрее.
— Не торопись, успеешь.
— Как сказать. Не хотелось бы натощак умирать!
После завтрака мы получили у помощника начальника штаба карты и разошлись в разные стороны. Я пошел к соседу слева, а Тихонравов к соседу справа, в тот самый полк, в котором я служил до курсов.
Командный пункт соседнего полка я нашел в лесу, метрах в пятистах от переднего края. В блиндаже собралось много офицеров. Все они толпились у стола. Одни докладывали о готовности, другие уточняли обстановку, получали дополнительные задачи, третьи все еще отстаивали свою точку зрения, спорили. Без конца пищали телефоны, тут же с кем-то связывались радисты по рации. Я доложил о прибытии и стал прислушиваться к докладам и распоряжениям и таким образом входил в обстановку на участке соседа. Время тянулось медленно. Оставалось минут пятнадцать до начала артподготовки, я вышел из блиндажа. Метрах в двадцати на высокой сосне размещался НП командира полка. На крохотной площадке из жердей, выложенной мешками с песком, сидел наблюдатель. Он видел в бинокль весь передний край полка. К наблюдателю тянулись телефонные провода. Саперы спешно подтягивали приставную лестницу к сосне для начальства. Вдруг немцы массированным огнем накрыли район расположения командного пункта полка. Я видел, как прямо надо мной вверху блеснул красный огонь разрыва. Во все стороны брызнули осколки. С головы капитана-сапера, сидевшего рядом со мною на поваленном дереве, слетела на снег шапка, и капитан стал заваливаться на спину. На голове его мелькнула страшная зияющая рана. Все это произошло в одно мгновение, я даже не успел наклонить свою голову.
Подбежали саперы, которые возились с лестницей, зачем-то подхватили капитана, но потом тут же опустили на снег, подобрали шапку и накрыли его лицо. Кто-то настойчиво звал их к лестнице. Я помог саперам прикрепить ее к дереву и забрался по ней к наблюдателю.
Мне хотелось взглянуть оттуда на передний край.
Наблюдатель обрадовался моему появлению и стал вводить меня в обстановку. В это время залп «катюш» возвестил о начале артподготовки. Загрохотали орудия и минометы. Их громовое эхо слилось воедино и загуляло по вершинам леса. Земля содрогалась от внезапно разразившегося урагана. Передний край, сколько можно было видеть в бинокль, затянуло дымом и тысячами разрывов. Вал артиллерийского огня, вздымающего комья земли и вспышки огня, медленно отодвигался в глубину немецкой обороны.
Я спустился вниз, почти уверенный в том, что в таком кромешном аду ничего живого в немецких окопах не останется. В блиндаже все с напряжением ждали той минуты, когда батальоны двинутся на немецкие траншеи. Эту минуту наиболее точно мог бы определить на сосне наблюдатель, именовавшийся «глазами». С ним все время связывались по телефону. И сам он по своей инициативе докладывал то, что видел.
Командир полка и начальник штаба, сидевшие за столом, принимали доклады и отдавали распоряжения.
— Пора, — сказал командир полка.
Приказ немедленно передали в батальоны. «Глаза» доложили, что батальоны выбрались из окопов и пошли по нейтральному полю. Но почти сразу же натолкнулись на сильный встречный огонь.
— Не может быть, — сказал кто-то. — Там все выбито!
Командир полка вызвал первый батальон. Комбат докладывал о сильном огне противника, но одна рота все же прорвалась к немецким траншеям и завязала там бой.
Мне казалось, что командиру полка следовало бы находиться на сосне и давать приказы оттуда, а не из блиндажа. На сосне сидел сержант из полковой разведки. Он видел все, что происходило в эти критические минуты у немецких траншей. Плотный фланговый пулеметный огонь не давал подняться другим ротам. Обстановка осложнялась. Третья рота, ворвавшаяся в немецкие траншеи, не получив своевременной поддержки, застряла в них. Продвижения не было. Под огнем таяли ряды стрелковых рот.
Командир полка связался с артиллеристами и потребовал подавить огневые точки противника. Наблюдая за ним, я заметил про себя его спокойствие и выдержку. Меня даже настораживало его чрезмерное спокойствие. В такой обстановке такое поведение мне казалось неестественным.
— Вот что, — обратился командир полка к обоим помощникам начальника штаба, — давайте в батальоны! После артиллерийского налета сразу поднимайте людей в атаку. Поддержите успех третьей роты!
Тут командира полка вызвал командир дивизии. Все притихли.
— Товарищ Десятый, третья рота ведет бой в первой траншее, — доложил он. — Организуем поддержку, чтобы развить успех.
Командир дивизии, видимо, усомнился в этом и потребовал срочных доказательств того, что одна из рот находится в немецких траншеях.
— Тогда разрешите мне самому пойти и поднять батальон в атаку, — сказал в трубку командир полка.
Что ответил ему комдив, никто не слышал, но, положив трубку, командир полка начал вслух рассуждать о том, что может дать его личное присутствие в цепи атакующих. В ответ в блиндаже возникло молчание, потом кто-то высказал сомнение в такой необходимости.
Командир полка, как видно, испытывал неуверенность и сомнение в успехе как раз в тот момент, когда надо было действовать, поддержать успех третьей роты. Значение каждой минуты все увеличивалось.
— «Глаза»! «Глаза»! «Глаза»! — кричал в трубку начальник штаба. — Докладывай, что видишь! «Глаза»!
Командир полка взял у него трубку и долго слушал доклад наблюдателя, рассматривая карту.
— Продолжай наблюдать. Об изменениях сразу докладывай.
Он подвинул к себе другой телефон, покрутил ручку.
— Двадцатого. Двадцатый? Квадрат 7ДА видишь? — водил карандашом по карте командир полка. — Нашел?.. В ложбине до роты фрицев подтягиваются к траншеям. Понял? Между деревней и ручьем… Видишь? Хорошо. Накрой. Действуй.
Начальник штаба в это время говорил с комбатом, требуя поддержать третью роту. Потом потребовал доставить в штаб полка доказательства, которые запрашивал штаб дивизии.
— Доставьте срочно трофеи из третьей роты. Пошлите нарочного. Ждем.
После повторного непродолжительного артиллерийского налета на огневые точки немецкой обороны пехота вновь не смогла продвинуться. Артиллерия немцев опомнилась и повторила обстрел командного пункта полка. Блиндаж, несмотря на свои накаты, под огнем показался мне довольно ветхим сооружением. Мощные разрывы сотрясали его до основания. Кое-кто в блиндаже невольно приседал на корточки. Снаряд разорвался у входа, и сорванная воздушной волной дверь оказалась в блиндаже. Под жердями, которыми был вымощен пол блиндажа, заплескалась вода.
«Глаза» после налета больше не отвечали. Наблюдатель был убит и свалился с дерева.
Новый наблюдатель доложил, что наши выдвинувшиеся вперед танки застряли у ручья, а другие выжидают на месте. Начальник штаба полка и офицеры приданных частей еще в самом начале прорыва высказывали сомнение насчет танков, так как на участке полка местность была низкая, местами топкая и под снегом где-то притаился незамерзающий ручей.
Из первого батальона доложили, что один из присланных штабом офицеров возглавил атаку, но был ранен и отправлен в госпиталь. Третья рота прочно удерживала немецкую траншею. Это сообщение комбата подтвердил солдат, принесший штык от немецкой винтовки и документы убитого немецкого офицера. Командир полка немедленно доложил о доставленных доказательствах командиру дивизии. Сомнений не было — третья рота вела бой в немецких траншеях.
— Комдив наградил командира третьей роты орденом Красной Звезды, — объявил командир полка и сразу же связался с комбатом, приказав ему немедленно передать об этом командиру роты и всему батальону, но командир роты был ранен. Его уже эвакуировали в медсанбат.
— Хороший был командир роты, — сказал начальник штаба. — Я его сразу узнал.
Солдат стоял посередине блиндажа с карабином. Он чувствовал себя не совсем уверенно. На вопросы начальника штаба отвечал односложно и невнятно. Там, в окопах, в огненном аду, он знал свое дело и свое место и не робел, удерживая кусочек вражеской траншеи с таким упорством, что никакая сила не могла его оттуда выбить, пока он жив. Оказавшись в блиндаже, в крепости, в глубоком для него тылу, в пятистах метрах от того места, где все было изрыто и перепахано с единственной целью — уничтожить все живое, в том числе и его, терялся перед высоким начальством. Начальник штаба, однако, продолжал расспрашивать солдата о подробностях боя и обстановке, но безуспешно. Солдат не мог сообщить всего, что требовалось для оценки положения и принятия решения.
— Товарищ майор, — обратился я к начальнику штаба, улучив паузу. — Я возвращаюсь в полк. Что передать командованию полка?
Солдат облегченно вздохнул, а начальник штаба посмотрел в мою сторону с некоторым удивлением, словно видел меня впервые. Я держался подальше от стола, заставленного телефонами, чтобы не мешать работе. На лице майора было написано что-то вроде: откуда такой появился?
— Передайте, что успеха не имеем. Задачу не выполнили, — неохотно проронил начальник штаба.
Переводчик внимательно изучал офицерскую книжку, принесенную солдатом из немецкой траншеи.
— Ну, что там нашел? — торопил его командир полка. Сам он тоже заглядывал в книжку и хотел помочь переводчику, но его рябоватое лицо не выражало никакого волнения.
— Служил в ветеринарной роте или команде, — объявил переводчик.
Это сообщение вызвало оживление в блиндаже.