Надо было подобрать наблюдательный пункт, окопаться, приготовиться к завтрашнему дню, ко всем неожиданностям, которые могли замышлять немцы. Чуть слева от того места, где мы лежали с Сауком и связистом, при вспышке ракет виднелся бугор почти у самой воды. Поползли втроем туда. И хотя в темноте трудно было разобраться в местности, выбрать удобные позиции, командиры стрелковых рот тоже что-то искали, выбирали.
Немцы обнаружили выдвижение батальона. Видимо, скорректировали огонь и опять обстреляли из шестиствольных минометов как раз то место, где окапывались стрелковые роты. Как только утихли разрывы, послышались крики и стоны раненых.
На пути к бугру мы наткнулись на капитана Новикова.
— Вы куда?
— На бугор.
— Ну и угодите прямо черту в пасть, — предостерег Новиков. — Я думаю назад отойти.
— Только вперед. Надо до предела сжать нейтралку, иначе нас тут перемешают с землей. Ближе к воде.
— Где ты видел воду?
— Впереди должна быть.
На этом военный совет закончился. Мы побежали дальше к бугру, а Новиков назад. Бугор тянулся вдоль речки на левом фланге батальона и, как мне показалось, был удобным для наблюдательного пункта. Стрелковые роты окапывались метрах в ста позади нас.
— Копаем здесь, — сказал я Сауку.
— Мы — впереди батальона, товарищ старший лейтенант? — удивился Саук.
— Зато хорошо видно, как с вышки.
— Видно-то видно, да как бы мы в «языки» не угодили. Тесля, — позвал Саук, — тяни сюда связь.
Ротный связист с катушкой сразу пропал в темноте, а мы усердно копали с Сауком, подальше отбрасывая землю.
— Будем вместо боевого охранения, — заметил про себя сержант.
— А поэтому копать надо поглубже, Днем весь батальон будет как на ладони.
Немцы сидели где-то совсем близко, на той стороне речки. Легкий ветерок доносил обрывки немецкой речи. Каждый раз нам приходилось ложиться на землю, когда вверх взвивалась ракета. Это замедляло нашу работу, но давало зато возможность осмотреться вокруг. В таком положении находился весь батальон, а немцы чувствовали себя безнаказанно. Оставив Саука одного, я разыскал Новикова и попросил его выдвинуть вперед один расчет для прикрытия НП. Новиков согласился смотреть за нами, но выдвигать пулемет вперед не стал.
Скоро застучал один из пулеметов Новикова. Его поддержали стрелки. Батальон начал огрызаться, а у нас пока что не было связи с ротой, и минометчики молчали.
К рассвету мы вырыли узкий глубокий окоп — наш НП, протянули связь на огневые позиции. Минометы стояли метрах в пятистах от нас в овражке. Я хотел было прилечь, но пришел Новиков посмотреть на речку. Его интересовала ее ширина. Он внимательно изучал противоположный берег. Умудренный жизнью, не раз побывавший в огне, из которого, по его словам, выходили только те, кто родился в рубашке, Новиков был опытным командиром, добрым человеком, умелым рассказчиком. Место для своих пулеметчиков он давно определил, и они уже рыли окопы, но Новиков добродушно ворчал:
— Мне должен командир батальона указать рубеж для занятия обороны и как лучше расставить огневые средства.
— Рубеж — речка. Комбат скоро появится для проверки.
— Здесь придется сидеть несколько дней. Позиции наши крайне неудачные, — рассуждал спокойно Новиков. — Немцы с той стороны все видят. Они вверху, мы внизу. На наше счастье, колбасники тут не полезут на нас, но из шестиствольных ребра нам могут посчитать.
— Что же делать?
— Я не комбат, но полагаю, что тебе надо охотиться за шестиствольной батареей, если дотянешься. И за пулеметами.
Из дальнейших рассуждений Новикова выходило, что на нашем участке немцы обязательно отойдут, так как на них нажимают с флангов. Там сосредоточены наши основные силы, а мы в центре.
— Вам бы сидеть где-нибудь в штабе и разрабатывать стратегические операции, — высказал свое мнение Саук.
— Договаривай, — сказал Новиков.
— Я серьезно, товарищ капитан.
— Я всего-навсего командир пулеметной роты, но в прогнозах не ошибаюсь. Если мои предсказания не сбудутся, забросаете меня камнями.
Новиков ушел. Ночь прошла на нашем бугре спокойно. Под утро я даже вздремнул на дне окопа. Когда рассвело, мы обнаружили, что вокруг окопа чернела земля, а редкий бурьян был нами вытоптан. Только теперь я понял, как рискованно было ночевать на этом месте. Справа, позади нас, виднелись мелкие окопчики наших стрелков, вырытые для лежания. Впереди — густые заросли и узкая неподвижная полоска воды. День обещал быть солнечным. До темноты нам предстояло сидеть в этом окопе.
Начали пристрелку. Немцы пока молчали. На участке соседа я заметил какое-то передвижение. До роты пехотинцев гуськом уходило к горизонту в тыл немецкой обороны. В бинокль трудно было разобрать принадлежность этих людей. Позвонил комбату.
— Не сосед ли выдвигается вперед?
— Связи с соседом нет, — отвечал комбат. — Не может быть, чтобы сосед так далеко оторвался от нас. Это фрицы обнаглели. Ну-ка, пусти парочку вдогонку!
Пока подсчитал, выдал команду на огневые, меня кто-то опередил. Облачка разрывов появились недалеко от замеченной мною цели. Две наших мины разорвались с другой стороны, ближе чужих разрывов. Никакой реакции противника.
— Вижу, — услышал я в трубке комбата. — Хорошо. Подожди. Надо разобраться, а то своих перебьем.
Я прекратил огонь. В нашу сторону просвистели первые утренние снаряды немцев. Началась их пристрелка на участке нашего батальона орудием среднего калибра. Все ближе и ближе снаряды подтягивались к нашему окопу. Несколько раз мы с Сауком приседали на дно. От разрыва одного из снарядов на нас посыпалась земля. Значит, совсем рядом разорвался.
Пристрелка велась по всем правилам. Я успевал встать, вскинуть бинокль, чтобы посмотреть на ту сторону и на нашу упрощенную буссоль на бруствере, как слышался свист очередного снаряда и доносился глухой хлопок выстрела.
— Неплохо, — сказал я Сауку.
— Да… — протянул он. — Впереди целый день. Не унести нам отсюда ноги.
Очередной снаряд был настолько неожиданным, что плюхнулись мы в окоп почти одновременно с разрывом. Теперь уже довольно крупные комья земли били по нашим спинам. В ушах звенело.
— Батарея где-то стоит недалеко, выстрелы слышны, только отсюда ее не увидеть.
— Вот прицепился… — отозвался Саук. — И точно, к нам…
Он, конечно, был прав. После пристрелки нашего бугра или нашего окопа батарея в любое время могла накрыть несколькими снарядами место, где мы сидели. Я объяснил Сауку, что наш окоп теперь, наверное, уже не так выделялся, так как кругом нас обложили черными свежими воронками. Обстрел не давал нам возможности как следует вести наблюдение, пристрелять намеченные ориентиры, выявлять цели. Из-за речки временами трещал пулемет, захлебывались автоматы, где-то сидели снайперы: раздавались их одиночные хлопки.
Решили обстрелять кусты на пригорке за речкой. Там наверняка могли сидеть фрицы. После небольшой корректировки мины рвались прямо в кустах. Довольный Саук что-то приговаривал. Поставили перед собой задачу: во что бы то ни стало обнаружить пулемет и уничтожить его. А до обнаружения обстреливать вероятные цели в полосе батальона. После небольшой паузы опять начался обстрел нашего бугра. Некоторые снаряды отклонялись и летели в расположение стрелковых рот. Дважды проиграли шестиствольные минометы. Мины перелетали через нас и рвались где-то в районе огневых нашей роты.
Саук сегодня уже не раз прощался с этим светом, сначала в шутку, а потом всерьез. Даже предлагал покинуть окоп, отползти в сторону и там обосновать новый НП. Его предложения были неприемлемы: узкая глубокая щель укрывала нас от обстрела, из нее хорошо просматривалась прилегающая местность. В Сауке заговорил инстинкт. Ему хотелось куда-то уйти, найти такое место, которое находилось бы в стороне от обстрела. Такого места не было, и притом даже отползти вряд ли удалось бы. Я об этом ему сказал и посоветовал заняться поиском пулемета. Послышался резкий свист снаряда над головами.
— Бывайте, скоро увидимся… — под трескучий разрыв сказал Саук и не успел даже присесть. Потянуло гарью от воронки. Заложило уши. Саук смотрел на меня широко открытыми глазами.
Не сразу услышав писк зуммера полевого аппарата, я решил проверить слух. Взял трубку.
— Не слышите, что ли? — кричал комбат.
— Слышим.
— По склону, по кустам… Понял?
— Понял.
— Действуй.
Вместе с нами усилили обстрел позиций противника и полковые батареи. Саук не отрывался от бинокля. Злился, что с самого утра ничего не выявил. Всему помехой он считал обстрел нашего окопа. Спустился на дно окопа, погрыз сухарь, запивая теплой водой из фляги.
— Война войной, а есть хочется. Сытому как-то веселее, — рассуждал Саук. — А вы не хотите? До вечера еще далеко. Обед принесут в темноте. Смотрите, где солнце.
Солнце было еще высоко, но есть мне не хотелось. Хорошо, что у Саука появился аппетит. Значит, наступил перелом. Он опять принялся искать пулемет. Кажется, мы проглядели все глаза, но ни одного живого существа на той стороне не обнаружили. По теории Саука, цели начнут появляться во второй половине дня.
— Часа в два зашевелятся. У них же начнется миттагэссен. Обед, то есть. Вот тут не проглядеть…
— Присмотрись к краю кустов, которые ближе к нам. Что-то там есть.
— Так… Один момент. Точно. Копошатся. Двое. Даже в окоп не залезают. Вот гады.
— Наблюдай.
— Лежат за пулеметом. Посмотрите. Обнаглели…
Я еще раз присмотрелся. Первая настоящая цель за весь день. На огневые позиции роты Саук передал команду. Мины ложились недалеко от цели. Наконец, все восемь минометов одновременно выпустили по одной мине. Когда дым рассеялся, никакого движения, никаких признаков поражения мы не обнаружили.
— Смотрите, смотрите, двое с носилками бегут…
Как только они приблизились к тому месту, где стоял пулемет, еще восемь мин выпустила рота. На этот раз цель была накрыта точнее.