Дым и пыль еще не успели осесть на японском логовище, как заговорили сотни наших орудий различных калибров. С шипением проносились снаряды пушек, спокойным шелестом вторили им снаряды гаубиц. Тонны раскаленного металла вгрызались в землю, с визгом и громом рвали ее на куски, оставляя глубокие воронки…
Мы в это время заканчивали завтрак.
Начальник тыла младший лейтенант Жоголев пытался объяснить причины опоздания кухни, но командир подразделения не дослушал его.
— Ладно. Знаю, что по-пустому не сидел. Главное сделано, бойцы поели во-время.
Жоголев облегченно вздохнул.
— Я чуть было с ума не сошел от обиды, — продолжал он. — Неужели, думаю, в такой момент оставлю бойцов голодными? А машина села, проклятая, в грязь по самый дифер. Толкал, толкал я ее — не двигается ни взад, ни вперед. Вижу невдалеке артиллеристы везут снаряды. Я к ним. «Товарищи, — говорю, — не оставьте бойцов голодными, помогите вытащить кухню». Остановились они, посмотрели. «Что ж, давай, только ведь и мы торопимся, и тоже пищу везем, только для японцев». Зацепили буксиром и вытащили…
— А почему вы раньше не выехали?
— Это-то «раньше» нас и погубило. Поторопились, выехали затемно, а дороги не видно. Вот и засели…
Полтора часа длился ураганный огонь нашей артиллерии. А потом взвились в воздух зеленые ракеты, и наши командиры сказали:
— Товарищи, настал решительный час! Смерть подлым провокаторам войны! За Родину! За Сталина — вперед!
— Вперед! Смерть японским гадам!
— За Родину!
— За Сталина!
И мы пошли в наступление. Так начался штурм».
В начале боев сопка была зеленой и кустистой. Почти на самом гребне ее были чуть заметны следы японских оборонительных работ. Южный ее скат, обращенный к нам, оставался на первый взгляд неукрепленным. Пулеметчики и снайперы противника были тщательно замаскированы, они, как змеи, забились в норы, прикрывшись небольшими кустами и травой.
После 20 августа сопка совершенно перестала походить на «Зеленую». Это уже был пепельносерый, продолговатый холм, с прибитой землей и сожженной растительностью, пятнистый и корявый…
Японцы огня не вели. Забившись глубоко в блиндажи с мощными перекрытиями, они отсиживались, спасаясь от артиллерийского огня, и следили за каждым нашим шагом. Наше подразделение, развернувшись, продвигалось к сопке, охватывало ее с флангов. Артиллерия прекратила стрельбу.
Когда противник заметил продвижение нашей пехоты, он открыл бешеный огонь. Сопка вдруг ожила. Ее «гарнизон» отбивался всеми средствами: минами, снарядами, пулеметами. Звонко, с оглушающим сухим треском рвались мины, разбрасывая песок. Со свистом и противным жужжанием полетели в нашу сторону пулеметные очереди.
Роты залегли за песчаными буграми. Было приказано не продвигаться дальше, чтобы не иметь бесцельных потерь, а окопаться на достигнутых рубежах. За работу взялись при данные нам артиллерийский дивизион и противотанковая батарея. Пушки выкатывались на открытые позиции и прямой наводкой били по обнаруженным огневым точкам, а гаубицы громили обратные скаты.
Японцы снова замолчали. Около двух часов непрерывным шквалом огня поливалась сопка «Зеленая». Вырывались вместе с землей и сгорали последние остатки растительности Темносерыми тучами дыма заполнялись лощины. Далеко в японском тылу что-то горело в нескольких местах. Нещадно палило солнце, хотелось пить.
Взвились зеленые ракеты. Артиллерия умолкла. Мы стали опять продвигаться вперед. Но будто из-под земли вырастали новые огневые точки врага. Снова заработали его ручные и станковые пулеметы, а затем стала отплевываться минометная батарея. Одна наша рота, действовавшая на правом фланге, продвинулась и заняла выгодный рубеж, напоминавший земляной вал перед крепостью. Теперь сопка была на расстоянии 70—100 метров от наших рот. Обе стороны разделяла глубокая лощинка, которую японцы простреливали фланговым огнем. Поступил приказ, запрещающий продвижение вперед. Артиллерия снова принялась разрушать сопку. Бой длился до вечера.
Когда стало темно, к нам пришла кухня. Выставили дозоры и полевые караулы. Чаю и воды было вдоволь. Все хвалили повара за вкусный обед.
Ночью наша артиллерия время от времени стреляла по сопке, сковывая врага. Бойцы немного отдохнули.
Наступил рассвет, и снова на штурм. После двухчасового артиллерийского огня продвинулась на левом фланге рота Малашкевича. Около двухсот японцев, не выдержав натиска с левого фланга, выбежали за сопку в лощину и беспомощно заметались. Наши станковые пулеметы расстреливали их в упор. Командир гаубичной батареи стал бить по лощине осколочными снарядами. Группа противника была уничтожена. Наши роты накапливались для атаки.
Теперь снаряды нашей артиллерии рвались совсем близко впереди нас. От порохового дыма душил кашель. Слышно было, как свистят осколки. Впрочем, уши каждого бойца уже привыкли к этому хаосу звуков. Люди даже перестали замечать его, а объяснялись друг с другом знаками.
Враг все еще сопротивлялся. Надо было переставить пулеметы на новый рубеж, чтобы обеспечить нашей пехоте, приготовившейся к атаке, поддержку огнем.
Во время переброски пулеметов я почувствовал, как что-то меня толкнуло в плечо. Защемило. Что-то влажное и теплое стало расползаться по всей руке. Я заметил на рубахе две дырочки. С рукава по кисти руки бежала кровь. Рука все-таки двигалась. Я понял, что ранен пулей навылет, и кость цела. Писарь Дьяков перевязал мне рану.
В это время роты пошли в атаку.
— Вперед, вперед! Ура-а-а!
— За Родину! За Сталина!
Могучее красноармейское «ура» прокатилось по лощине. Густая трескотня ружейных и пулеметных очередей заполнила воздух. Несколько храбрых бойцов, прорвавшись на сопку, забросало траншеи и окопы противника ручными гранатами. С обратных скатов по ним застрочили японские пулеметы. Японцы выбрасывали гранаты из своих нор и разбрызгивали какое-то воспламеняющееся вещество. На одном бойце загорелась одежда.
Штыками и гранатами было уничтожено много японцев и разрушены некоторые пулеметные гнезда. Но сопка еще не была взята. Бой длился до вечера.
В этой атаке в третий раз был ранен командир роты старший лейтенант Лунегов. Когда санитары отвели его в безопасное место и сделали перевязку, он недовольно махнул рукой и сказал:
— Не везет мне в бою, чорт бы его взял…
Моя рука распухла к вечеру, стало больно двигать ею. Военврач 3 ранга Немцев, человек заботливый и внимательный, пользующийся большим уважением бойцов, все время не отходил от передовой линии. Он предложил мне горячей каши с мясом, а после ужина поикал мне руку и сказал:
— Поезжайте, отдохните немного. Рана хоть и не слишком опасна, но может осложниться. Да и что это за командир с одной рукой? Ни стрелять, ни гранату бросать…
Уже за Халхин-Голом, поднимаясь в гору, я видел вспышки выстрелов и взрывов. Ночное небо прорезали ракеты. Я мысленно прощался с друзьями — до скорого свидания, товарищи!..
Находясь в госпитале, я каждый день, как и все остальные раненые, с нетерпением ждал последних известий с фронта. Скорее хотелось знать, что делается под сопкой Зеленой.
Наконец, пришли газеты, где сообщалось, что сопки Зеленая и Песчаная взяты, что идет последний штурм сопки Ремизова. Враг окружен и почти полностью уничтожен. Появились раненые, участвовавшие в окончательном разгроме японцев.
В нашей «команде выздоравливающих» начались дни торжества и веселья. Даже давно заброшенная гитара без струн — и та приняла посильное участие в общем концерте, с успехом заменив бубен.
Комиссар Крупенко провел митинг, посвященный разгрому японских захватчиков. Все выступавшие жалели, что не смогли участвовать в последних боях. Их лица сияли радостью за победу товарищей. Каждый гордился, что в этой победе была и его доля.
Батальонный комиссар И. АСТАПЕНКОБАИН-ЦАГАНСКОЕ ПОБОИЩЕ
Навсегда останется в памяти эта зеленая гора, с огромного лба которой видна степь на десятки километров. Навсегда останутся в памяти крутые стометровые обрывы горы, а внизу — красивая долина реки Халхин-Гол в зеленых курчавых кустах. Здесь, на вершине и на скатах горы, 3 июля произошло упорное и кровопролитное сражение. Здесь, на горе Баин-Цаган, японцы узнали всю мощь советских танков.
Как известно, японцы решили переправиться через Халхин-Гол, захватить гору Баин-Цаган, укрепиться на ней и затем полностью отрезать, окружить и уничтожить наши войска, находившиеся на правом берегу реки.
Этот план генерала Камацубара «по окружению и уничтожению» оказался бы вполне реальным, если бы японцы имели перед собой слабую, неорганизованную армию.
Генерал Камацубара не учел, с кем имеет дело. Армия, воспитанная партией Ленина — Сталина, оснащенная первоклассной техникой, оказалась способной вести бой с превосходящими силами противника, и разбить его.
События развивались так. Чтобы обмануть нашу бдительность, японцы вечером 2 июля повели наступление на нашу оборону в центральном участке. Они бросили сюда танки.
Хлестал проливной дождь. Для большего эффекта японцы пустили свои танки с зажженными фарами, но «психическая атака» им не удалась. Наши части стойко сдерживали натиск врага.
В то же самое время на нашем» левом фланге под прикрытием ночи японцы навели мост через реку Халхин-Гол и начали переправляться на гору Баин-Цаган. Там занимали оборону незначительные отряды Монгольской народно-революционной армии. Под давлением явно превосходящих сил противника монгольская кавалерия отошла влево. Японцы быстро переправлялись через реку и двигались в разрыве между нашими и монгольскими частями.
К утру 3 июля на гору Баин-Цаган успели выйти два японских полка — 71-й и 72-й. Вместе с пехотой переправилась многочисленная артиллерия и множество пулеметов, в том числе и крупнокалиберные.
Заняв гору Баин-Цаган, японцы стали здесь лихорадочно готовить оборону: рыли окопы, устанавливали противотанковые пушки, пулеметы.