– Мешок целиком поднимал?
– Зачем же? Приподниму чуток, и назад. Чтобы чужой глаз не приметил.
Поступал Варламов правильно. К нему никаких претензий. Вот только с мешком что-то не так. В кармане было темно, мешок немного расплывался в контурах. Да, с ним что-то не так. Ванзаров коснулся его рукой и сразу отдернул.
– Опускай скорее…
Трос пошел плавно.
– Степан Иванович, опускай люк…
– Это для чего же? – в растерянности спросил Варламов.
– Надо под сцену заглянуть…
Второй раз спуск в подземный мир казался медленным и тоскливым. Ванзаров не дождался, пока люк опустится до конца, и спрыгнул. Но ему пришлось дождаться Варламова с лампой. Под сценой стояла тьма кромешная. А электричество выключено на главном щитке. Бежать далеко и долго.
Пятно керосиновой лампы привело к подъемникам. Внизу что-то чернело. Ванзаров попросил посветить. В основании троса лежал пузатый мешок.
– Это что такое? – пробурчал Варламов.
Ванзаров ударил ногой. Носок ботинка воткнулся в упругий комок песка.
– Оставь лампу и бегом в дирекцию, – последовал приказ.
Мастер сцены все еще не мог понять, что случилось. Пришлось растолковать: передать Александрову, чтобы лично телефонировал приставу. И господину Лебедеву. Сказано было так строго, что Варламов побежал, как не бегает посыльный.
Лампа светила тускло. Приподняв, как можно выше, Ванзаров осветил пол около крепежа подъемника. В прошлый раз он тщательно собрал бабочек. Нарочно проверил, чтобы ни одной не осталось. Но она появилась. Бумажная бабочка откуда-то прилетела. Сквозняком принесло? Он поднял бумажную фигурку. Бабочка помахала ему цветными крылышками. Ярко-желтыми. Ванзаров заглянул наверх. Там, где она лежала, зияло отверстие для троса.
Бабочка спряталась в новый конверт. Хоть на что-то пригодились конверты. Раз не суждено им приносить письма из Греции.
3
Утром Кавальери прислала записку. Звезда сменила гнев на милость: обещала прибыть в театр для обсуждения с г-ном директором и исполнения своих обязательств перед репортерами. Александров от радости чуть не прыгал. Платону еле удалось уговорить дядю не покупать букет размером в собственный рост. Это даст понять, как театр нуждается в ней. Пусть будет скромная встреча. Он лично возьмет на себя непростую обязанность. Александров счел доводы разумными, обнял племянника и впервые ощутил вкус рюмки водки.
Платон стоял у входа. Кавальери должна была приехать с минуты на минуту. К театру шел молодой человек странного вида. Длинное пальто, копна черных вьющихся волос и взгляд, который казался Платону немного безумным. Перед собой он нес огромный букет белых роз. Юноша шел будто по тонкому льду. Вблизи от него стал ощутим запах вчерашнего веселья. Он горделиво кивнул, отчего завитки волос взлетели волнами.
– Простите, – неуверенно сказал он по-итальянски. – Могу я видеть синьору Кавальери?
Перед гастролями Платон выучил немного итальянский. Чтобы понимать то, что Кавальери могла сказать вслух, думая, что ее не понимают.
– Что вам угодно? – ответил он.
Юноша замялся.
– Мне надо передать ей букет… С родины… Там лежит записка, она все поймет. Но я бы хотел вручить синьоре лично…
Платон определил: еще один безобидный сумасшедший. Потратил все деньги ради погони за мечтой. К тому же сверстник, кажется…
– Синьоры Кавальери сейчас нет… Она будет позже…
– Позже… Это будет поздно… – сказал он в глубокой печали.
Влюбленного глупца стало жалко.
– Сегодня в пять вечера синьора Кавальери будет давать интервью репортерам. Вы репортер?
Утопающий схватился за соломинку:
– О да, я репортер, итальянская газета, приехал по поручению… Я смогу ее видеть?
– Сможете, – милостиво обещал Платон. – Зададите вопрос, который интересует вашу газету.
Итальянец прижимал букет и что-то шептал одними губами. Настоящее безумие любви…
– Желаете передать букет синьоре Кавальери?
– О да! Я желаю, – букет был протянут Платону. – Благодарю вас, синьор, за вашу любезность.
Букет Платон принял. Цветы почти не пахли.
– От кого передать?
– Нет, нет, не надо… – Юноша энергично замахал руками. – Я сам поясню… Вечером…
И он заторопился к проспекту. Полы пальто развевались черными крыльями. Как раз выскочила Жанетт, прибирающая гримерную к визиту хозяйки. Платон сунул ей букет, очистил рукава от сора и стал ждать. Кавальери немного задерживалась. Но это было не важно. Главное, чтобы изволила снизойти.
Подкатила пролетка. Вместо звезды из нее выбрался пристав Левицкий, мрачный, как раненый лев. За ним спрыгнул штабс-капитан Турчанович.
«Только этих не хватало», – подумал Платон.
Полицейские сильно спешили.
4
За последние дни его столько раз бросало из пекла в лёд и обратно, что запас эмоций был исчерпан до донышка. Когда ужас становится бесконечным, немного привыкаешь. Ужас повторялся. Почти в деталях. Опять Левицкий строил из себя грозную справедливость. Опять Турчанович топтался с папкой под мышкой. Опять они стояли в левом кармане около подъемников. Снова на тросе что-то висело. И снова Ванзаров был непроницаем. Александров подумал: может, мне это снится? И весь ужас – дурной сон. Но тут на сцене появился энергичный господин с желтым саквояжем. Александров понял: не сон. Нельзя проснуться от жизни. Надо смириться и терпеть. Он так был оглушен новым событием, еще неизвестным, что забыл поблагодарить Ванзарова за чудесное возвращение Кавальери.
Ванзарову было не до благодарностей. Он попросил Варламова закрепить трос так, чтобы низ мешка был на уровне пола. И запретил себе прикасаться к веревочному узлу до Лебедева. Только спросил у мастера сцены: что за мешок? Мешок был из запасов театра, новый. Стопка мешков хранилась в хозяйственной части. Мог взять кто угодно. Да только кому надо? Не картошку же складывать…
Аполлон Григорьевич находился в приподнятом настроении. Его ничуть не смутил ранний вызов, к чему-то подобному он всегда был готов. Мрачный вид пристава и его помощника вызвал у него улыбку. А вот серьезность Ванзарова ему совсем не нравилась. Его друг пребывал в спокойствии бомбы, готовой взорваться. Уж эти привычки сыщика криминалист выучил. Хотя тот искренне считал, что закрыт броней.
Насладившись видом мешка, Лебедев тихонько ткнул Ванзарова в бок.
– Что, друг мой, плохие предсказания всегда сбываются?
– Будьте добры разрезать узел, – ответил он.
Горловина мешка прикрывала петлю на тросе. Веревка стягивала мешок неплотно, Лебедев только поддел ножом, как узел поддался. Мешковина соскользнула и легла комком.
– Твою ж… – выразился пристав, забыв про храм искусства. – Опять молодуха…
В голове Александрова звенело: «Опять-опять-опять», и не умолкало.
– Свеженькая, – сказал Лебедев, разглядывая лицо, руки, одежду. – Новый выверт: в мешок упаковали…
– Это для меня урок, – тихо ответил Ванзаров, за что получил взгляд удивления. – Я поставил ловушку: подвесил на петлю мешок с песком…
– Зачем?!
– Предположил, что убийца подведет к тросу барышню и обнаружит, что петля занята. И не сможет ее убить… Или барышня что-то заподозрит, испугается, убежит… Главное, останется жива…
– Убийца прихватил запасной мешок?
– Нашел ловушку и отрезал под сценой…
– Ну-ну, – только и сказал Лебедев. Некоторые поступки друга он не мог понять. Они приводили его в глубокое изумление. – Вернемся к барышне из мешка…
…Подбородок сильно вывернут. Рот раззявлен, челюсть отвалилась, а глаза ее, широко раскрытые, смотрели в немом удивлении: «Что вы со мной сделали?» Она висела на петле, которую мастер Варламов вязал на запасном тросе для удобства подъема. На той же самой, в которую полезла Карпова. И эта барышня сунула свою голову в петлю без особых сомнений. Резкий рывок, и она не поняла, что умерла. То есть умерла без мучений, как сообщил Аполлон Григорьевич, опыт позволял ему делать быстрые заключения. Призвав Варламова, он сам снял тело и положил у подъемника. Барышня лежала так же, как висела: вытянувшись в струну.
– Время повешенья можно на глаз определить? – спросил Ванзаров, подойдя к криминалисту.
– Не менее пятнадцати и не более восемнадцати часов…
– Значит, примерно тогда, когда мы ловили Диаманта, она уже висела.
– К тому моменту она давно умерла, – поправил Лебедев, не признававший «примерностей».
Ванзаров подошел к Александрову, который предпочел бы, чтобы его оставили в покое.
– Георгий Александрович, у вас в театре произошло второе убийство…
– Что вы от меня хотите, господин Ванзаров? – Вид его был мученическим.
– Эта барышня вчера прибыла в «Аквариум», чтобы получить ангажемент. Ей обещали контракт. И грубо обманули. Первый раз, когда не сообщили, что зимой у вас будет оперетта, а труппа набирается в Москве. А второй – когда заставили сунуть голову в петлю. Под невинным предлогом…
– Желаете закрыть театр? – сухо спросил Александров.
– У вас есть другие предложения?
– Вам не позволят. У наших звезд такие покровители, что лучше не пытаться. Сломаете себе шею. Они ждут двойной бенефис… Тоже своего рода спорт: чья кобылка придет первой… – В безнадежном положении Александров стал откровенен, как никогда.
К ним подошел Левицкий.
– Не помешал вашей беседе? – спросил он, строго поглядывая на Александрова, который вовсе не замечал этих «сабельных» взглядов. – Еще одна неизвестная…
– Не в этот раз, – сказал Ванзаров, обдумав слова Александрова. – Погибшая Лариса Савкина проживает с тетушкой в доходном доме во Второй Роте. Училась пению вместе с убитой Карповой у профессора Греннинг-Вильде.
Пристав присвистнул.
– Ну вы и ловкач…
Больше терпеть Александров не мог. Превратили театр в полицейскую казарму. Его прорвало.
– Поверье, господин Ванзаров, если бы знал, кто это творит, задушил бы своими руками! – Он сжал трудовые кулаки. – В порошок стер бы негодяев. Не глядя на имена. Вы же мудрый человек, ну посудите сами: зачем кому-то из наших убивать барышень? Они ведь из себя ничего не представля