ют. На этуалей не тянут: так, серая посредственность… Им бы замуж за приказчика, детей рожать, а не на сцену бежать… Вы же всех допросили. Никого не скрываем, все нараспашку… Что хотите делайте…
Порыв был слишком искренним. Хозяин «Аквариума» переживал глубоко. Но не новую смерть, а неприятности, что сыпались на его голову.
– У вас в театре есть призрак, который по ночам поет, – сказал Ванзаров. – Голос волшебный, изумительный, гипнотический…
Александров только хотел разоблачить театральных сплетников, но тут вмешался пристав.
– И тут призрак? – спросил он. И, не считаясь ни с кем, выложил историю, как три месяца назад около сада была сбита женщина, а городовой слышал волшебный голос. И так его голос пронял, что сам не свой ходил три дня, пока не покаялся. Александров всегда относился к Левицкому как к человеку недалекого ума. Но тут Евгений Илларионович превзошел сам себя: при Ванзарове сморозить такую чушь несусветную! Надо будет отказать ему в бесплатных билетах и в ресторане.
Против ожиданий, Ванзаров отнесся к истории с большим интересом. Настолько большим, что потребовал немедленно призвать городового. Удивленный не меньше Александрова, пристав отправил Турчановича на пост…
Халтурин явился на сцену и на всякий случай встал по стойке «смирно». Левицкий начал объяснять, что от него требуется, но Ванзаров попросил не вмешиваться.
– Когда вы слышали голос на уличном происшествии?
Городовой покраснел от натуги, поглядывая на пристава, чтобы не ляпнуть лишнего. Ему кивнули, чтоб говорил без утайки.
– Девятого мая, ваше благородие, – отрапортовал он.
– Опишите, как это было…
Немного стесняясь, но все более входя во вкус, Халтурин рассказал, как лошадь сбила женщину, как собралась толпа и как зазвучал голос, которого городовой долго забыть не мог.
– Что голос пел, можете вспомнить?
Мелодиям городовой был не обучен.
– Если голос услышите, вспомните?
Как такое забудешь?! Разбуди Халтурина во сне – узнает.
– Не помните, бабочка там не летала?
Халтурин решил было, что над ним подшучивают, но господин из сыска был серьезен. Городовой доложил, что не может знать: на мошкару внимания не обращал.
– Георгий Александрович, у вас в театре кто лучшее сопрано?
Вопрос был столь неожиданный, что Александров ответил не задумываясь: Марианна ля Белль, Лиана де Врие и мадемуазель Горже. Стоило словам вылететь, как он пожалел об этом. С Ванзаровым надо держать ухо востро. Того и гляди руку откусит. От хозяина театра потребовали, ни много ни мало, срочно вызвать сюда трех граций. Или этуалей, не важно.
Сопротивляться Александров не мог. Он только взял с Ванзарова честное слово, что эксперимент с опознанием на дамах проводиться не будет. У них от нервов голоса пропадут, а им на летней сцене выступать. Ему было обещано, что тело будет лежать себе в сторонке. Под опекой господина Лебедева.
Выбора Александрову не оставили. Он пошел искать певиц по гримерным, искренне надеясь, что в такой ранний час они спят по своим постелям. Или по тем, в которые занесло после вчерашнего представления.
5
Для своих лет Платон обладал исключительными способностями дипломата. Уже зная, что в театр пожаловала полиция, не зная, по какой причине, а Левицкий и Турчанович и сами не того не знали, он не показал виду, что взволнован.
Сопровождая Кавальери от входа до гримерной комнаты, он был любезен, весел, насколько мог, и даже галантен. При этом он спешил сообщить, что господин Александров ценит их дружбу и готов предоставить на следующий год и сезон куда более выгодный контракт. Сообщил, что на двойной бенефис уже раскуплены все билеты. Рассказал, что нечестные торговцы перепродают билеты на балкон по цене первого ряда партера. И даже такие билеты отрывают с руками. Все потому, что публика жаждет видеть свою любимицу и звезду – мадемуазель Кавальери.
Любимица и звезда публики слушала лепет юноши с покровительственной улыбкой. Ей было все равно, что думает публика. Что думают репортеры, ее злобный враг Отеро и даже что думает господин Александров. Главное, что думает один-единственный зритель. Его подарки были бесценны в самом прямом смысле. Считать Кавальери умела.
Они дошли до гримерной. Кавальери поблагодарила за доброе отношение господина Александрова к ней и обещала пригласить владельца театра к себе в самое ближайшее время. «Чтобы разрешить все вопросы», – как она выразилась. И перед носом Платона захлопнулась дверь. Юноша, несмотря на строгий вид, еще не достоин такой чести – быть приглашенным к звезде.
Платон и не настаивал. Он разгладил рукав, который примяла прекрасная ручка, и только собрался заглянуть на сцену, как дверь снова распахнулась. Горничная была испугана, умоляла зайти. Платон шагнул в комнату и огляделся.
Перед трюмо стояла Кавальери. Лицо ее было бледным как мрамор и походило на камень. Немигающий взгляд уставился в букет.
– Что случилось? – прошептал Платон.
– Мадам как увидела букет, так и замерла перед ним статуей, – ответила Жанетт, на всякий случай утирая сухой глаз. – Надо вызвать доктора… Вдруг это удар?..
Кажется, прямой угрозы здоровью Кавальери не было, и Платон не знал, что предпринять. Не бежать же за дядей, когда в театре полиция. Надо что-то делать…
– Мадемуазель… – вежливо проговорил он.
Она вздрогнула и обернулась на голос. Взгляд ее был пустым и мертвым.
– Кто это принес? – спросила она.
– Какой-то юноша, ваш соотечественник… Привез привет с родины, так сказать… Хотел видеть вас лично, но не стал ждать… Только передал букет… Там записка для вас…
Походкой сомнамбулы Кавальери подошла к софе и буквально рухнула лицом вниз. И не издала ни звука. Платон одними глазами спросил: «Что это значит?» Горничная была поражена не меньше его, она пожала плечами. В таком состоянии видеть хозяйку ей еще не доводилось.
– Найдите Фон-Сарофф… – раздался с софы приглушенный голос.
Платон не разобрал, что от него требуется.
– Простите, мадемуазель, кого желаете?
Она развернулась, как кобра перед броском. Только у Кавальери не было столь гибкого тела.
– Найдите Фон-Сарофф!!!
Ее крик звенел в ушах Платона, даже когда он вышел в коридор.
Исполнить каприз звезды – что может быть проще?
6
Мечта исполнилась. Мечта каждой из них. Или одна общая мечта на всех. Они стояли на большой сцене. И пусть их глаза были повязаны платками, но это ерунда. Первый шаг сделан. Три этуали, имена которых печатали на афише, но не пускали дальше летней сцены, стояли рядышком у рампы, спиной к зрительному залу. На их счастье и к отчаянию Александрова, их занесло в театр. Такое невероятное событие говорило только об одном: Ванзаров знается с магическими силами. Или он потомок колдуна. Ничем иным невозможно объяснить, что певицы, любящие поспать, оказываются с утра в театре, когда это требуется сыскной полиции.
Александров спросил, что исполнить. Ванзаров потребовал каватину Нормы. Три грации партию знали. Выучили на всякий случай, так сказать. И готовы были блеснуть мастерством. Оттягивая неизбежное, Георгий Александрович сказал, что такую партию исполнить без оркестра невозможно. Но Ванзаров был готов слушать без оркестра. Каждую в отдельности. Ничего не осталось, как дать отмашку к началу.
Барышни старались, прикладывали усилия. Они так хотели остаться на большой сцене! И, в общем, исполнили вполне недурно. Только Лебедев после второго исполнения начал морщиться и вынул сигарилу.
Поблагодарив, Ванзаров отпустил всех троих. Они уходили с надеждой в глазах. Но ни один голос и близко не походил на тот, что звучал ночью. Городовой согласился: никак нет, не похоже. Эти глотку дерут, а там кровь в жилах стыла… Зато приставу все понравились. Особенно черненькая…
– Других сопрано в запасе, случайно, нет?
– Желаете вызвать мадемуазель Отеро или Кавальери? – пошутил Александров, опять не подумав: а если бы ему сказали, что желают? Как бы выкручивался?
Ванзаров был снисходителен. Звезды его не интересовали. Он даже отпустил Халтурина. Пристав, обиженный тем, что о нем забыли, удалился в зал и сел, демонстративно закинув ногу на ногу. Дескать, посмотрим, как вы без нас справитесь. На эти обиды Александрову теперь ровным счетом было наплевать. Он подошел к Ванзарову, который шептался с криминалистом.
– Разрешите вас на два слова… – и указал на противоположный карман сцены, подальше от чужих ушей.
– Господин Ванзаров, вы гений сыска, а мы простые антрепренеры, – начал Александров. – Вы сделали невозможное, уговорили Кавальери вернуться, за что вам земной поклон… – Он поклонился по-крестьянски, коснувшись сцены. – Найдете ее брильянты, так по гроб жизни будем обязаны… А еще хотите спасти нас от убийцы, что барышень развешивает. Благодарность моя безмерна… Но прошу вас, не делайте из нас клоунов… Знаете, какая волна теперь пойдет?
– Господин Александров, поясните о поющем призраке вашего театра, – будто не слыша дружелюбного обращения, сказал Ванзаров.
– Я скажу вам, чей этот голос…
– Буду благодарен…
– Это голос фантазий Морева… Федор Петрович что-то слышал с пьяных глаз и разнес на весь театр. Теперь все боятся на сцену выходить…
– Варламов слышал.
Хозяин отмахнулся.
– Нашли кому верить. Он не такое наплетет. Больше ведь никто не слышал!
Ванзаров не стал испытывать Александрова на прочность: скажешь, что сам слышал, так ведь решит, что издевается чиновник сыска.
– Слух о призраке появился с конца января. До этого ничего подобного не было?
– И что с того? В театре все время что-то случается…
– Городовой Халтурин слышал нечто подобное…
Выражение лица Александрова говорило: вы бы еще пьяного извозчика допросили, они тоже всякие голоса слышат.
– Мадемуазель Вельцева просила ангажемент?
Александров брезгливо поморщился:
– Кто еще такая? Первый раз слышу… Что за провинциальная переделка великой Вяльцевой… Очередная этуаль?