Вронский захрипел, как будто перехватило горло, но внятного слова не смог извлечь. Он только пригладил пробор и вжался в дверной косяк.
– И ведь как эта история похожа на судьбу барышни Карповой, – продолжил Ванзаров, разглядывая, что лежит в углу. – Помните ее? Она три месяца на тросе провисела. Ну, это не в счет. Главное, что она на втором месяце была… Так сказать, удачно прослушалась…
– Это не я… – прохрипел Вронский, сцепив руки за спиной.
– Помню, говорили. Верная кандидатура – Морев Федор Петрович. Наверняка и в этот раз озорничал?
Вронский торопливо кивнул.
– Я готов был принять вашу версию… Да только такая незадача вышла: господина Морева сегодня нашли с проломленной головой. Лежит на ковре своего номера.
Великий режиссер замахал так, как учил актрис отгонять приведение в спектакле: выразительно и плавно.
– Нет… Нет… – пробормотал он.
– К сожалению, это правда… Тело его уже в мертвецкой 1-го участка Московской части. – Ванзаров бесцеремонно выдвинул верхний ящик стола. – Что об этом толковать?.. Давайте лучше к Савкиной вернемся…
Такого желания у Вронского не было. Только деваться некуда, за спиной дверной косяк.
– Что говорит логика? – спросил Ванзаров, не требуя ответа. – Логика говорит, что вы покинули «Аквариум» позже пяти часов. Это подтверждает мой филер, который поставлен для наблюдения… Около шести он имел честь застать вас с дамой в ресторане «Парижа». Какой же вывод?
Вывод Вронский знать не желал. Он глубоко вздохнул, оторвался от дверного косяка и принял независимую позу.
– Ваши наветы полностью отвергаю…
Ванзаров нагнулся, он что-то рассматривал в нижнем ящике стола. Когда он выпрямился, держал в руках два снимка.
– Эти фотографии искали и никак найти не могли? – спросил он. – Карпова и Савкина подарили вам портреты с любовью и надеждой? Вспомнили про них и захотели уничтожить единственную улику?
Вронский попятился. Створка подалась, он выскользнул в коридор. В решительные моменты режиссер умел действовать. Он выхватил ключ, захлопнул дверь и запер замок с той стороны. Убегал Вронский так быстро, как заяц не бежит от гончей.
Фокус удался. Ванзаров аккуратно спрятал снимки, выданные профессором Греннинг-Вильде. Бегать за режиссерами, даже великими, намерения не было. Это актрисам пристало за режиссерами гоняться. Никуда не денется. Сыскная полиция везде достанет.
Обходя снимки, Ванзаров подошел к двери и легонько надавил плечом. Замки в театре никуда не годятся. Хлипкие, как господа артисты.
23
Побежав к гардеробу, Жанетт остановилась на полпути. Угар схлынул, она вдруг ясно увидела, что делает: собирается украсть вещь хозяйки. Конечно, это шутка, все кончится хорошо, как в оперетте, но не совершает ли она глупость? Глупость, о которой предупреждала ее бедная матушка. Глупость, свойственную молодым барышням без родительской опеки: она доверилась первому встречному, пусть и графу! Стала безвольной игрушкой в его руках.
Лицо пошло пунцовыми пятнами. Жанетт прикоснулась ладошками: кожа горела. Зачем поддалась? Зачем согласилась на глупую игру? Она представила, что будет. Мадам возвращается из театра и требует нужную вещь. Горничная ищет, ищет и не может найти. Случается грандиозный скандал, какие мастерица закатывать Кавальери. И вдруг вещь находится. Что скажет мадам? Разве поймет шутку? Жанетт ясно увидела лицо Кавальери, перекошенное от гнева. И, конечно, поток брани выльется на ее голову. Нет, мадам не поймет. Жанетт немедленно выгонят без рекомендаций и больше никуда не возьмут.
Ради чего она рискует? Ради надежды, которую подарил граф? Но ведь он ничего не сказал. Даже не намекнул. А платья, шампанское, катания – все это дым. Дым рассеется, граф бросит ее, и Жанетт останется у разбитого корыта… Какая страшная участь для девушки в чужой стране! Нет, она никому не позволит разрушить свою жизнь.
Обмахнув лицо шалью, как веером, Жанетт успокоила дыхание, твердым шагом пошла к двери, выскочила в коридор и прижалась к двери спиной, словно держа оборону. Граф удивился тому, что она ничего не вынесла. Жанетт строго сказала, что не станет играть в эту игру. Она бедная девушка, ее некому защитить. Для графа это шалость, а она лишится места. Жанетт ждала, что ее будут уговаривать, и уже приготовила разумные ответы. Сдаваться она не собиралась.
Вместо уговоров граф взял ее руку, нежно поцеловал и объяснил:
– В нашем роду есть традиция: невеста, прежде чем стать новой графиней Диамантской, должна выкрасть шляпу. И принести ее будущему мужу. Таких шляп, краденных моими бабками и прабабками, скопился целый шкаф у нас в замке… Я не хотел говорить вам, дорогая, раньше времени, но обстоятельства меня вынуждают… Да, это глупая традиция моих предков. Но мы, поляки, чтим наши традиции. Раз у нас украли нашу страну… Ничего другого нам не осталось. Сейчас я прошу будущую графиню Диамантскую не нарушать семейную традицию… Если это не составит для вас слишком большого труда, милостивая пани…
Жанетт не могла поверить: ее назвали будущей графиней Диамантской! Это почти предложение руки и сердца. Золушка дождалась своего графа. Ее мечта исполнилась. Будущей графине не страшна какая-то итальянская певичка. Больше ей не нужны ничьи рекомендации. Скоро она сама будет набирать себе гувернанток. Она была так счастлива, что не потребовала клятвы, о которой говорила ее бедная матушка. Жанетт бросилась на шею графу, страстно поцеловала его в губы и побежала поддерживать традицию рода. Скоро в замке будет храниться шляпа, которую украла молодая графиня. Как же это чудесно, что сказки случаются наяву!
24
Главное, не перепутать дверь. Ванзаров постучал. Ему ответил гортанный крик: «Кто там?!»
– Азардов, – сказал он, подчиняясь обстоятельствам.
Отеро распахнула дверь, будто ждала именно его.
– Заходите, герой! – сказал она с повелительным жестом.
В гримерной комнате было не продохнуть. Звезды состязались, сравнивая не только статус любовников, количество дорогих подарков, успех у публики, но и букеты. Цветы покрывали все свободное от мебели пространство. И мебель тоже. Продавцы цветов, если бы у них была совесть, что вызывает большие сомнения, должны были бы повесить портреты Отеро и Кавальери во всех своих лавках. Тут была собрана половина урожая петербургских теплиц и садов. Цветочная пыльца буквально витала в воздухе.
Как ни крепился Вазаров, но все-таки чихнул.
Отеро еще не сменила платье, в котором предстала перед репортерами. Уперев руки в боки, она обошла вокруг него, будто чиновник сыска был статуей.
– Как жаль, что меня там не было, – проговорила она. – Какое счастье, что есть настоящие мужчины, готовые лечь под пулю… Как повезло итальянской потаскушке… Почему все лучшее достается ей?.. Почему не мне?
У исполнителя роли статуи не было желания объяснять, что убийца вовсе не подослан мафией, а действовал по зову любящего сердца. Да и вообще стрелял в себя. К счастью, неумело. И Ванзаров только сказал, что никакой опасности не было. Чем еще более возвысил себя в глазах Отеро: ничто так не украшает мужчину, как скромность. Скромность и деньги. Без денег скромность для мужчины не так хороша. А вот деньги без скромности вполне подойдут. Этот закон Отеро выучила на собственном опыте.
– Что привело вас ко мне, герой? – спросила она.
– Разыскиваю господина, который может прятаться у вас, – ответил Ванзаров, оглядывая цветник. Спрятаться тут было где.
Отеро не скрывала удивления.
– Кому придет в голову прятаться у меня?
– Господину Вронскому, вашему режиссеру.
– Невозможно! – Отеро взмахнула рукой, как саблей. – Он должен быть на сцене, заниматься моими декорациями. Ему, человеку с низкой душой, тут нечего делать…
Ванзарову хотелось заглянуть в темный угол, заставленный вазами, за которыми мог прятаться взрослый мужчина. Но в гримерную постучали.
– Кто там?! – грозно воскликнула Отеро. Ей не хотелось, чтобы кто-то застал ее наедине с полицейским. Совсем не то знакомство, каким можно гордиться.
– Это Азардов, мадам! – донеслось из-за двери.
Теперь Ванзарову было впору прятаться. Отеро взглянула на него и приложила палец к губам.
Шереметьевский считал необходимым хотя бы раз в день отмечаться в театре. Все-таки охраняет звезду и несет обязательства перед великим князем. Такая служба ему чрезвычайно нравилась: хлопот никаких, уважение высшего начальства капает. Для визита он надел лучший сюртук, чистую сорочку и даже купил новый галстук. Чтобы блистать перед звездой. Он рассчитывал, что Отеро пригласит его в гримерную и он когда-нибудь станет рассказывать домашним, как запросто сиживал у знаменитостей.
Однако господина «Азардова» не пустили дальше дверей. Отеро даже не изволила пошире раскрыть проем, в котором стояла. Шереметьевский заметил только море цветов. Ему показалось, что в зеркале трюмо отражается знакомая фигура, но такое могло только показаться, поскольку фигура эта плывет на корабле в Грецию. Шереметьевский спросил, нет ли каких беспокойств, не надо ли кого посадить в тюрьму. Отеро явно хотела отделаться от визитера и отвечала резко и кратко. Он счел, что исполнил долг в достаточной мере, и начал кланяться, прощаясь. Дверь захлопнулась прямо перед его носом, и Шереметьевский глубоко вздохнул, раздосадованный, ведь он собирался испросить контрамарку на завтрашний бенефис. Теперь придется доставать билеты. Оправив сбившийся галстук, начальник сыскной полиции покинул «Аквариум». Он был в раздумьях: стоит написать краткий доклад великому князю или подождать личной аудиенции…
– Кто этот скользкий, гадкий мужчина? – спросила Отеро, вернувшись к Ванзарову, который по оплошности отразился в зеркалах.
Скрывать правду о фальшивом «Азардове» не было смысла. Ванзаров сказал, что это начальник сыскной полиции собственной персоной.
– Хотите, сделаю так, что этого… Шер-мер-тыр-ского, – сложная фамилия Отеро не давалась, – уволят в два счета, а вас назначат на его место?