Еще одна приятная новость, так сказать.
– Как «сбежал»? У него монтировка декораций для Отеро.
– Что ему еще оставалось?..
Только теперь смысл сказанного стал доходить до сознания. Александров не мог поверить, что такое происходит в его театре.
– Так это он… барышень… Не может быть… Миша, конечно, ходок по женской части, на это глаза всегда закрывали, но чтоб убийство… Вы ошибаетесь, Ванзаров.
– Одну из барышень лишил девственности, а другая от него забеременела, – нарочито грубо сказал Ванзаров.
– Не может быть…
– Прекрасно, что защищаете своего режиссера, но есть ли другие кандидатуры? Может быть, Глясс – убийца? Он прослушивает не только девушек… Или господин дирижер Энгель? Или ваш племенник Платон Петрович? Или, может быть, вы сами, Георгий Александрович? Признайтесь, облегчите душу…
Александров сделал то, что на его месте сделал бы любой: с нижнего отдела этажерки достал бутылку и два стакана. Налил водки Ванзарову и себе. Не чокаясь, выпил. Соблазн был силен, и Ванзаров поднял стакан. Водка обожгла и согрела, внесла ясность в мысли. Иногда винтики логики требовали смазки. Никакого другого масла они не признавали. Хозяин предложил послать в ресторан за закуской, но Ванзаров отказался.
– Обещаю вам, что поймаю убийцу, где бы он ни прятался, – твердо произнес сыщик.
– Только прошу вас, умоляю, заклинаю: дайте провести бенефис…
– Об этом можете не волноваться. Я дал слово. Слово надо держать.
– Благодарю вас, голубчик! – Александров прослезился и снова наполнил свой стакан.
В кабинет вошел Платон, юноша был собран и строг. Увидев Ванзарова, протянул ему запечатанный конверт.
– Для вас оставили у сторожа…
– Кто оставил? – спросил Ванзаров, отрывая полоску конверта.
– Сторож сказал, что какая-то дама…
– На лице вуалетка?
– Не знаю, спросите сами…
Послание было кратким: «Если хотите узнать тайну голоса, приходите в полночь на сцену. Найдите знак Х».
Подписи не было. Слова и надпись на конверте были выведены печатными буквами по трафарету. Таким гимназисты выводят заголовки на тетрадках. Или купцы на конторских книгах. Невозможно определить, кто писал. Сложив письмо, Ванзаров предупредил, что ночью наведается в театр. Александрова это мало беспокоило. Он предавался тяжким раздумьям о судьбе своего театра.
27
Крик был слышен в гостиничном коридоре. Голос Кавальери дошел до таких высот, что прорезал стены. И смолк, только когда Ванзаров постучал. Открыла Жанетт, заплаканная, но глазки озорно блестели. Гостя впустили, он считался своим. Он попросил не запирать дверь, объясняя, что вскоре подойдут важные лица.
Кавальери сидела в шелковом халате. Гнев исходил от нее волнами, но она нашла в себе силы улыбнуться.
– Мой милый Фон-Сарофф, – проговорила она хрипло. – Простите, что застали за мелкими домашними хлопотами.
– Что-то случилось, мадемуазель?
Она легкомысленно махнула, шелковый рукав сполз, обнажая прелестную ручку.
– Пустяки… Горничная потеряла шляпку… Женские мелочи… Что вас привело ко мне в этот час?
Книжка была не слишком толстой, с мягкой обложкой, напечатана на дешевой желтоватой бумаге; Ванзаров открыл нужную страницу разыскного альбома.
– Вам знаком этот господин?
По причине близорукости Кавальери сузила глаз, оттянув веки пальчиком. На салонном снимке был высокий мужчина благородной стати. Такой должен нравиться женщинам. Особенно горничным.
– Не имею счастья, – сказала она, откинувшись в кресле. Разрез халата совершил движение, от которого Ванзаров отвел взгляд. – А кто этот господин?
– Некий Мацей Кавалерович, знаменитый варшавский вор. Кличка Диамант. Полиция ловит его по всем городам империи. Кличку свою заслужил за неуемную любовь к брильянтам и украшениям. Он их не покупает, а ворует. Талантливо и умно. Чаще всего входит в доверие к женщине, которая сама подводит его к месту, где спрятаны драгоценности. Для этого использует мужское обаяние.
Кавальери повернула голову к Жанетт. Горничная замерла, не смея шевельнуться.
– Это он украл мои украшения? – проговорила мадемуазель, наблюдая за прислугой.
– Сейчас мы это узнаем… – Ванзаров оборотился к входной двери и крикнул: – Заводите!
Диамант улыбался и сиял как истинный джентльмен. Несмотря на малые цепочки[27] на руках и двух агентов Курочкина по бокам. Один из агентов нес шляпную коробку, перевязанную розовой лентой.
– Мы взяли его на выходе из гостиницы, – сказал Ванзаров, любуясь искусством вора ничего не бояться и везде быть в своей тарелке, так сказать. – При нем была шляпная коробка. Помню, что с ней вы покидали гримерную. Как раз когда обнаружилось ограбление вашего неприступного сейфа…
Диамант присвистнул. То ли отдавая долг вору, который его обскакал, то ли выражая презрение инженерам сейфа.
Забрав коробку у агента, Ванзаров поставил ее перед Кавальери.
– Странно, что такой вор покусился на шляпку. Посмотрим, что в коробке?
– Не надо, прошу вас, – тихо проговорила она.
– Мадемуазель Кавальери, я сдержал слово: ваши драгоценности найдены.
Кавальери обхватила коробку руками, как будто ее могли отнять.
– Теперь вам ничто не мешает выйти завтра на сцену, – проговорил он.
– Благодарю вас… мой милый Фон-Сарофф… Благодарю за все… – Она взглянула на него. Прекрасные глазки были в слезах. – Вы никогда не поймете меня… Я не питаю надежды… Но прошу вас, простите… Простите по-рыцарски…
Тяжело быть рыцарем. Ванзаров очень старался. Потому и не стал рассказывать, как хитрая итальянка решила разорить щедрого Александрова, подписав с ним драконовский контракт. А когда сорвалась затея со злодейским письмом, не нашла ничего лучше, как украсть свои брильянты. Только не учла, что тяжесть в коробке оттягивает ей руку, чего не бывает со шляпкой. Ванзаров много имел дел с дамскими шляпками, чтобы не заметить подобную странность. Но говорить об этом было невозможно. И ни к чему.
– Вы не собирались играть бенефис и не заказали декораций, – только сказал он.
– Простите… Простите меня… великодушный рыцарь…
– У вас нет декораций…
– Ерунда… Что-нибудь придумаю… Вы простили меня?
Что можно сказать женщине, которая обнимает шляпную коробку, в которой спрятано драгоценностей на сотни тысяч? Под взглядами агентов и Диаманта.
– Что бы ни случилось, завтра спойте так, чтобы публика поняла, кто настоящая звезда, – сказал Ванзаров, остановив ее порыв бросить коробку и повиснуть у него на шее.
– Благодарю вас… Мой Фон-Сарофф… Что я могу для вас сделать?
– Не увольняйте Жанетт. Она ничего не знала. Хотела повеселить хозяйку в стиле оперетки… Прощение за прощение… Quid pro quo…[28]
Горничная и без того готовилась пасть на колени, моля о пощаде. Ванзаров знал, что в ловле преступников милосердие не менее важно, чем логика. Особенно когда их поймаешь…
28
Уговорить Лебедева и не оказаться в клетке для сумасшедших… О, это был опасный эксперимент. Потребовалось применить весь арсенал хитрости, уловок и даже прямого обмана, имевшийся в запасе у чиновника сыска. Ванзарову нужно было, чтобы великий криминалист услышал голос и, с точки зрения науки, разбил в пух и прах глупые страхи.
Аполлон Григорьевич поломался, дескать, в такой поздний час привык спать в постели, но потом согласился. Версия, которой удалось его заманить, гласила: в театре по ночам раздаются странные звуки. Криминалистика должна установить их происхождение. И возможную связь с убийствами.
Ванзаров теперь проходил на сцену привычно, как к себе домой. Там светила одинокая лампочка. Варламов уже развесил на падугах цветочные гирлянды для мадам Отеро. И натянул задник с изображением испанского города под жгучим солнцем. По углам возвышались бутафорские деревья. Основная часть сцены была оставлена для танцев божественной.
Знак, у которого он должен был встать, был нарисован мелом у авансцены. Он посмотрел наверх: потолок терялся во тьме. Что там, разглядеть невозможно. Если только не включить корабельный прожектор. Ванзаров чуть отступил от меловых полос и приготовился принять голос. Он широко расставил ноги и крепко сцепил пальцы за спиной. Чтобы не потерять себя, когда придет миг.
Прошла минута. Затем другая.
Было тихо.
Где-то шелестел сквозняк, из зала доносилось тихое потрескивание стульев.
Голоса не было.
Ванзаров покрутил головой. Кулисы правого и левого карманов уходили в темноту. Ничто не нарушало тишину.
На всякий случай он кашлянул: дескать, вот он я, на месте, явись, голос.
Голос не являлся.
Зато вместо каватины Нормы появился Лебедев. Аполлон Григорьевич был явно не в духе. Он скучал и грозно поигрывал сигарильей.
– Ну и где ваши звуки? Притащили ночью в пустой театр – ни актрисок, ни шампанского, что за манеры…
Ванзаров хотел уже покаяться, но откуда-то сверху долетел шорох. Звук был тихий, как шуршание змеи. Не думая, а действуя телом, натренированным классической борьбой, он отпрыгнул назад, чуть не задев Лебедева. В следующую секунду на то место, где Ванзаров стоял полсекунды назад, упал мешок с песком, за ним второй и третий. Мешки шлепались об пол сцены и заваливались набок, как лентяи, исполнившие неприятный труд. На них упали веревки и свернулись кольцами.
Самая короткая дорога – через кулисы.
Ванзаров побежал быстро, но вынужден был остановиться. За полотняный задник свет дежурной лампы не проникал. А фонаря у него не было. Почти на ощупь он добрался до деревянной штанги. Разрезанных узлов не было: их развязали. Что объясняло, почему мешок был не один.
Аполлон Григорьевич легонько пинал мешок носком ботинка.
– Ну и порядки в «Аквариуме», – недовольным тоном заявил он. – Не следят за декорациями… Вес порядочный… Упало бы на вашу голову, друг мой, пришлось бы вас вскрывать… Хотя зачем? И так знаю, что у вас внутри: хитрость и жульничество… Так где звуки волшебные?