— Костя, займись! — Леший кивнул в сторону Блюмера. — Антибиотиков не жалей. Возьми из всех аптечек. Видал ведь, эти твари сплошная гниль и зараза.
— Что делать-то будем, командир? — пробираясь к Блюмеру, поинтересовался капитан.
— А что делать, это мы сейчас выясним, — с этими словами подполковник ФСБ наконец глянул в смотровой прибор.
До этого я не вмешивался в процесс, предоставляя Андрюхе спокойно командовать своими людьми, но теперь… Теперь следовало решать главную задачу.
Глянув в небольшой перископ, тот самый, через который до этого наблюдал Ертаев, я обнаружил мертвый, абсолютно неподвижный пейзаж. Ни одного живого упыря.
— Будем выбираться! — не сговариваясь, мы с Загребельным одновременно отдали один и тот же приказ.
— Из болота выедем. Это без проблем, — пообещал я. — А вот через дохлых трупоедов…
— Хочешь или не хочешь, а дорожку надо будет расчищать, — Загребельный пожал плечами. — Другого выхода просто нет.
— Это означает, что кому-то придется выйти наружу, — вклинился в разговор майор милиции.
— А как же этот… Хозяин леса? Он ведь там, — Клюев престал наматывать бинт на свою разбитую голову и показал взглядом в сторону правой бронедвери.
— Похоже Ипатич был прав, — я с болью поглядел на лежащего ничком старика. — Хозяин не желает нам зла. Скажу больше, он нас спас. И пришел ведь! Оставил свое прибежище, свой лес!
— И сейчас он там, снаружи, — прапорщик ВДВ упрямо гнул свою линию.
— Да не видать что-то, — Загребельный доложил о своих наблюдениях.
— А может он с другой стороны? — Клюев повернул голову к левому борту, приборы на котором были разбиты полностью.
— Все, хватит думать да гадать! — Леший взялся за рукоять двери. — Надо выходить.
— Командир! — Ертаев остановил Андрюху. — Плохо ему. Очень плохо. Боюсь вот-вот помрет. — Казах засовывал под промокшую от крови одежду Серебрянцева марлевые салфетки из медицинского пакета.
— Муратик, ты у нас тут один фельдшер. Так что это твоя работа, — с железом в голосе проскрежетал Загребельный. — Вот и занимайся!
— Не фельдшер я, а сын фельдшера, — Мурат тяжело вздохнул и полез за новой порцией промедола.
— Пошли! — Леший кивнул мне, вскинул автомат и распахнул стальные створки.
Оказавшись снаружи, я и Загребельный ошеломленно замерли. Цирк-зоопарк, ну и война была! Сколько же тварей мы тут покосили?! Сотню? А может полторы? Вся проезжая часть, обочины, пустырь перед кладбищем были усеяны трупами упырей. Сейчас они превратились в скользкие серые лужи. Лишь только человек с фантазией и бурным воображением мог разглядеть в них черты тех отвратительных созданий, которые всего несколько минут назад шли на приступ нашей крохотной крепости.
— Да-а-а… — протянул Загребельный. — Хорошо, что упыри, прямо скажем, не гиганты, да к тому же особой живучестью не отличаются, а то бы в жизни не отбились.
— А мы и не отбились. Нам кое-кто помог, если ты, конечно, не забыл, — я перестал пялиться на отвратительные останки трупоедов и настороженно огляделся по сторонам.
— Чисто вроде, — то ли спросил, то ли констатировал очевидный факт Андрюха.
— Да как сказать… — я зябко поежился. — Есть здесь что-то… Как будто в самом воздухе… Тебе не кажется?
Ощущение было такое, будто вокруг нас сейчас находился не легкий невесомый воздух, а жидкость, правда такая же легкая и невесомая. Ее можно было почувствовать только лишь совершив резкое движение. Тогда невидимая субстанция создавала едва уловимое сопротивление, которое проявлялось не только в давлении, но и в слабом покалывании, потрескивании электрических разрядов, словно при какой-нибудь физиотерапевтической процедуре.
— Думаешь, это он… Хозяин? — Леший поводил стволом Калашникова из стороны в сторону, из чего следовало, что Андрюха тоже почувствовал, и это нечто необъяснимое насторожило моего приятеля.
— Раньше я с таким не сталкивался, — уклончиво ответил я.
— Убираться отсюда надо, и поскорее, — подвел итог нашей короткой разведке подполковник. Не дожидаясь моего ответа, он тут же переспросил: — Так говоришь, из болта выберешься?
— Постараюсь, — я глянул в сторону черных луж, которые аляповатым узором покрывали поросшую мертвым кустарником низинку. — Да и не болото это. Похоже речушка здесь какая-то текла. Труба под дорогой засорилась, вот и она разлилась.
— Да мне насрать, ручей, болото, хоть океан, лишь бы мы тут не засели! — Загребельного нервировала неизвестность и шаткость ситуации. Ведь в любой момент могло произойти что угодно.
— Выберусь, — повторил я уже более уверенно.
— Хорошо, — у Андрюхи слегка отлегло от сердца. — Теперь надо подумать, как эту липкую дрянь с пути убрать.
— У меня две лопаты имеются, — вспомнил я.
На том и порешили. Загребельный взял себе на подмогу Соколовского и Клюева. Двое должны были расчищать путь, третий страховать и достреливать тех тварей, которые все еще могли оставаться в живых.
Прежде чем забраться на водительское сиденье, я быстро оглядел всех оставшихся внутри БТРа людей. Сквозь открытые двери проникало достаточно света, чтобы увидеть их лица, вглядеться в глаза, понять состояние и настроение. Самым пасмурным и хмурым пожалуй был Мурат. Он понимал, что ничем не может помочь смертельно раненому старику, и эта мысль, эта тяжесть многотонной глыбой накатывала на него, плющила, заставляла сутулиться и прятать глаза.
Недалеко от Ертаева ушел и Блюмер. Он сидел на одном из ящиков, прижав к груди окровавленную культю, и тупо, обреченно уставился в пустоту перед собой. Я ужаснулся, лишь только представив себе, что сейчас творится на душе у этого человека. Он практически свел в могилу Серебрянцева, потерял руку, лишился нашего доверия и расположения. Он сейчас самый настоящий изгой, от которого все отвернулись.
В отличие от неподвижного аспиранта Нестеров проявлял завидную активность. Он пытался разобрать завалы из инструментов и по большей части разбитого оборудования. Все, что уцелело, складывалось и увязывалось. Все, что не подлежало ремонту и восстановлению, летело за борт. Встретившись с майором взглядами, я кивнул, молодец, мол, продолжай в том же духе.
Однако мой самый долгий и самый внимательный взгляд был адресован конечно же Лизе. Она уже достаточно пришла в себя, чтобы заняться братом. Девушка уложила Пашку поудобней, сняла с себя куртку и засунула ему под голову.
— Не приходит в себя, — Лиза подняла на меня глаза, в которых застыл ужас.
— Мурат, ты пацана смотрел? — я тут же повернулся к казаху.
— Смотрел, товарищ полковник. Пока без сознания.
— Вижу, что без сознания! А дальше-то что? Когда очнется?
— Череп у него вроде целый, только шишку здоровенную набил. Так что, скорее всего, сильное сотрясение. Я тут ничего поделать не могу. Нету у меня средств, чтобы его вывести. Даже нашатыря нет. Ждать надо.
— Ладно, черт с тобой, лекарь хренов! Будем ждать. — Наклонившись к Лизе, я предупредил: — Сейчас машину дергать буду. Ты проследи, чтобы Пашку не очень мотыляло. Ему покой нужен. Я знаю, у меня уже такое было.
Лиза кивнула, и я поцеловал ее в лоб.
— Вот и умница.
Когда я пробрался на место водителя, то обнаружил, что часть приборов разбита. Осколки гранаты угодили в аппарат переговорного устройства, разгрохали несколько указателей и контрольных ламп на щитке приборов, досталось и одному из ТНПО-115, который располагался в левом скуловом бронелисте корпуса. Вообще-то могло быть и хуже. Поздравив себя с минимальными потерями, я запустил двигатель.
Как и было обещано, «302-ой» своим ходом выбрался из зловонной черной жижи. Далее я понемногу сдавал назад, а мои компаньоны расчищали путь. Их брезгливые вопли и чертыхания слышались даже сквозь рокот мотора. Да уж, в том чтобы лопатами черпать все это дерьмо, и впрямь нет ничего привлекательного.
Добравшись до проезжей части, где трупы упырей, вернее то, во что они превратились, лежали не так густо, у меня наконец получилось развернуться. Надумай я сделать это раньше, и группе поддержки довелось бы перекидать с пол тонны отвратительной, источающей запах смерти и разложения массы.
Все это мероприятие заняло минут пятнадцать. Очень быстро для такого объема работ. Да оно и понятно, каждого из нас подгонял страх. Нет, это был конечно же не тот липкий ужас, от которого цепенеют руки и ноги, это было какое-то смутное беспокойство, ощущение чьего-то присутствия, настороженного оценивающего взгляда. И ведь черт его знает, с какой целью на тебя пялятся. Оценивают твои поступки? Хорошо, если так. Ну, а вдруг решают жить тебе или нет?
Наверное, как раз когда я задавал себе этот вопрос, кто-то другой, там, на небесах, подбросил медный пятак, выясняя тот же самый вопрос. «Орел» — жить, «решка» — нет. Выпала «решка», и это означало, что для одного из нас жизнь оборвалась.
— Товарищ полковник, — меня резко дернули за плечо.
— Что? — я обернулся и увидел хмурое лицо Ертаева.
— Конец… — Мурат опустил голову. — Старик умер.
— Он же только что шевелился! Я видела! — простонала рыдающая возле тела ученого Лиза.
— Судороги, — пояснил казах, даже не поворачиваясь к ней. — Это были предсмертные судороги.
— Но ведь он же столько вынес, столько пережил! Как же так? Нельзя же так!
Горе придало девушке силы. Теперь она кричала уже во весь голос, и этот крик разбудил ее гнев. Правда Лиза еще не очень понимала на кого хочет его обрушить. То ли на Блюмера, из рук которого вывалилась злополучная граната, то ли на Мурата, который не смог спасти старика. Должно быть, вера в Ертаева угасла еще не до конца, поэтому Лиза и бросилась именно к нему.
— Да сделай же что-нибудь! — моя подруга замолотила кулаками по спине казаха.
— Все уже! Кончено! — Мурат перехватил ее руки. — Я чудес делать не умею!
Чу-де-са. Произнесенное Муратом слово, будто заблудилось в лабиринте моих извилин. Оно стало плутать там, тыкаться в тупики и взывать о помощи. Чу-де-са! Чу-де-са! Все громче и громче звучало у меня в голове. Кто умеет делать чудеса? ОН! Чудеса умеет делать только ОН! Ответ пришел из самой глубины сознания, оттуда, где обычно зарождаются наиболее безумные идеи и планы.