вы осознаете, происшествие нас весьма расстраивает, а потеря этого «двуногого» отзовется глубокой болью в сердце каждого из нас. — Окружающие коты синхронно закивали. — Мы выражаем заинтересованность в скорейшей поимке злодея и готовы способствовать всеми способами. Корма, валериана — за этим дело не станет.
В момент, когда у Ричи не было достаточно сил заниматься расследованием, дело начало идти само. Четверо дворовых котов хотели и могли дать ему информацию. Говорил преимущественно Фрейд, и за полчаса он подробно и с грустью рассказал о жизни ветеринара. Этот «двуногий» действительно вызывал симпатию у многих из кошачьего — и не только — сообщества. За то, что он делал для животных, те отплачивали ему весьма щедро. Вокруг его дома никогда не было грызунов, ни один вор также не рисковал подойти к дому, сад и небольшой огородик на заднем дворе всегда были в идеальном виде, по утрам в выходные ни одна птица не чирикала раньше 10 утра. Об этом заботились. И не только об этом.
Старый кот говорил долго, так что Ричи несколько раз пришлось бесцеремонно обрывать его, задавая краткие и точные вопросы, чтобы направить его мысль в нужном ключе. К сожалению, о жизни «двуногих» кот знал поверхностно, однако даже из этого Ричи сумел вычленить важные факты. Его догадка относительно Лины подтвердилась. Отношения у супругов были хорошие, никаких крупных ссор или тайн (все тайное между «двуногими» никогда не тайна для котов).
Со всеми остальными, вхожими в дом Вощинского, дело обстояло так же. Безусловно, ветеринар не был душкой, а, напротив, по мнению людей, достаточно упрямым и с твердой волей, однако открытых врагов у него никогда не было. Пожалуй, присмотреться стоило только к бывшей жене Марии, ее дочке Машеньке и кошке Жуле. Фрейд рассказал, что в последнее время они часто приезжали к Вощинскому просить деньги. Конфликтов или скандалов он не отметил, «двуногие» вели себя пристойно, но отношения между ними были явно натянутыми.
— Они последние года три до развода, конечно, собачились, смотреть было грустно, — кивал головой второй кот, тощий, с острыми ушками. — Мария орала на него, во всех смертных грехах обвиняла. И сел не так, и встал не так, и пришел поздно, и ушел рано. Григорий вымотался весь, издергался. А вот потом даже как-то и наладилось. Хоть общаются вежливо.
— Но глаза-то у нее еще по старой памяти иногда молнии мечут, — добавил белый пушистый кот, нервно подергивая хвостом. — Видно, что уже нет у нее прав Григорию нервы трепать, а хочется.
— Наиболее всего нас огорчает то, — закончил пожилой кот, расфуфыриваясь от своей значимости, — что «двуногие», как нам показалось, подозревают молодую жену Григория, Лину. Мы не успели к ней привязаться, поэтому не хотели бы высказывать свои мысли заранее. Да, бывало, они ругались друг на друга, но мы все понимаем — в семейной жизни без этого невозможно. Хотелось бы одного — чтобы восторжествовала справедливость.
После этих слов котектив понял, что получил зацепку. Он вежливо поблагодарил Фрейда и его спутников за помощь, пообещал приложить все усилия для поимки злоумышленника и попрощался.
Зацепка приободрила. Ричи чувствовал, как бессилие этого дня потихоньку уходит. В голове формировался последовательный план. Тем не менее торопиться с действиями и умозаключениями не стоило. Он еще пару часов незаметно походил вокруг дома, наблюдая и слушая.
В самой лечебнице было людно. В гнетущей атмосфере, практически молча, толпились «двуногие» и животные. Лина, жена Вощинского, выпускала животных из амбулаторных помещений, клеток, переносок.
То и дело всхлипывая, женщина раскладывала ветеринарные карты, собирала рецепты, прикалывала выписки и передавала все вместе людям. На счастье, ни одного тяжелого случая не было — большинство пациентов уже были осмотрены и получили план лечения. Никто не ругался, не пытался отстаивать свои клиентские права и требовать дополнительных процедур. Отравление главврача лечебницы в тихом коттеджном поселке настолько всех потрясло, что скандалить или злословить никому не хотелось.
Пристроившись на подоконнике и прикрывшись полупрозрачной шторкой, Ричи наблюдал, как, раздав документы и всех домашних животных, Лина села в смотровое кресло и тяжело вздохнула. Ей предстояло заняться пациентами, которых некому было отдать. Похоже, эта «двуногая» испытывала к ним искреннее сострадание. Почти столько же вольеров, сколько занимали платные «пациенты», были отданы бездомным животным, которые либо сами пришли к лечебнице, либо их подобрал и принес Григорий, а иногда и добросердечные обитатели поселка. Такая деятельность не приносила прибыли, и для Ричи это был факт, подтверждающий, что эволюция «двуногих» все-таки выше, чем принято считать. В мире людей Вощинский был известен как человек твердых убеждений и даже упрямый, но для четвероногих у него всегда находилось время и возможность помочь. Это что-то значило. Больше, чем можно было объяснить фактами. Кошки, собаки, птицы с перебитыми крыльями, ставшие ненужными и выброшенные на улицу домашние питомцы и просто бродяжки. Главный врач при смерти, лечить их будет некому, так что всех их ждала улица. Кому-то лежал путь обратно на помойку, кому-то в лапы к живодерам, кому-то на заброшенный Птичий рынок через убийственный МКАД. Ричи знал, судьба недолеченных животных будет тяжелой.
Похоже, молодая жена Вощинского тоже это понимала. Она открыла первую переноску, не глядя, достала худенькую кошку и разрыдалась:
— Хорошики мои, милые, что же нам без Гриши делать? — механически гладила она маленькую притихшую пушистку. — Что же нам делать, миленькие? Как же мы теперь с вами одни…
Ричи слышал в ее в голосе такую горечь, такую опустошающую боль, что сам прослезился, как бездомный котенок.
Та искренность, с которой женщина горевала, ощущалась под шкурой, улавливалась вибриссами, проникала в самое сердце. Франсуаза была права насчет своей хозяйки, та не могла совершить преступление, слишком уж сильно она любила мужа.
Задумавшись, Ричи по привычке стал ходить по подоконничку взад-вперед, чем привлек к себе внимание Лины.
— А ты кто, котик? Пришел за помощью, маленький? — сквозь слезы проговорила она и нагнулась к Ричи. В тот момент он выглядел таким несчастным, что расстроенная женщина начала его гладить: — Что такое, хорошик, тоже заболел? Что у тебя болит, давай посмотрю. Все будет хорошо, маленький, все наладится, не переживай.
Затем взяла Ричи на руки, приговаривая слова утешения, которые больше были нужны ей самой, и понесла в соседнюю смотровую.
— Нет больше с нами Гриши, врачи говорят, он не выживет. Кто вас теперь, маленьких, полечит? Карпович? Да ни в жизни он бесплатно лечить не станет! Но ничего, ничего, справимся. И мы справимся, и Гриша справится. Выкарабкается!
Продолжая бормотать, Лина посадила Ричи на стол, взяла в руки папку с файлами, положила на край стола, потом подобрала с пола чей-то ошейник, открыла пустой вольер, закрыла. Котектив понял, что пришло время уходить. «Двуногая» больше не плакала, а занялась делами, пусть пока и совсем рассеянно. На нее смотрело несколько десятков сочувственных глаз. Было понятно, животные присмотрят за несчастной женщиной и не дадут бестолковой «двуногой» пропасть. Он тихонько спрыгнул со стола и пошел к выходу. Последнее, что услышал, покидая клинику, были всхлипы и причитания Лины о том, что надо все продавать и уезжать домой — в деревню Чаадаевку. На родину.
Глава десятая,в которой котектив видит то, чего не видят другие
Он крался, как пантера, черной тенью скользя над притихшей перед грозой травой. Под его могучей лапой не скрипнула ни одна веточка, ни один листик не шелохнулся от дыхания. Жалко, в подмосковном саду не было тропических лиан. Уж тогда он показал бы высший пилотаж… А что? Почему бы не помечтать, а заодно и потренироваться. В конце концов, под мягким уютным брюшком скрываются стальные мышцы, горячее сердце и рефлексы самого настоящего хищника!
Так фантазировал Ричи, снова направляясь к дворику Лыжина. Черной бесшумной молнией пересек двор, пробежал по цветочной клумбе, по пути выдернув пару дурно пахнущих несъедобных растений, и затих, укрывшись под садовой скамейкой. Прапор, скорее всего, спал в доме, а вот его «двуногий» отдыхать не собирался. Он сидел под окном, стол был завален бумагами, на подоконнике остывал чай и вкусно пах ливером надкушенный пирожок. Но Лыжин уткнулся в записи и не реагировал ни на что. Хм… Он, наверное, не заметил бы даже пропажу пирожка… Ричи уже протянул лапу из-под стола, но тут капитан треснул по столу ладонью и, подскочив на стуле, воскликнул:
— Черт-те что! Ничего не понимаю! Клинику закроют, значит, Лина отправится домой, в Чаадаевку… Получается, ей совсем не выгодна смерть супруга. — Он выдернул из стопки какую-то бумагу и подслеповато прищурился, вглядываясь в текст. — Хотя… При определенных обстоятельствах… В принципе, клинику могут и не закрыть. А что, если Лина только разыгрывает из себя убитую горем жену? Сбивает меня с толку разговорами про то, что ей ничего не нужно, а в последний момент — раз, и!.. И что? Если она сейчас не станет ничего делать… — Лыжин взял со стола другой листок. — Если она сейчас ничего не сделает, клинику ей уже не видать. Стоп! А это что? — Так, так. Мария Самсонова? Бывшая жена. Это интересно. Получается, земля частично ее? — Он быстро разложил перед собой ворох бумаг. — Ну, правильно! Получается, ей принадлежит… Почти 30 % всей клиники! Ничего себе! Вот это поворот. Надо срочно ехать!
Капитан в очередной раз вскочил и чуть не наступил на хвост Ричи. Кот успел отскочить в последний момент.
— О, Ричи! А ты к Прапору, что ли? А у него живот опять разболелся. Весь вечер в доме лежит пластом. Хочешь, иди проведай, а мне ехать нужно. Тут такой поворот намечается в расследовании. У этой Самсоновой есть мотив! Ну наконец-то хоть у кого-то здесь есть мотив! Видишь, это документы Вощинского, и вот здесь все сказано. Эх, если б ты еще что-то понимал, четвероногий…