«Все-таки что-то здесь не так, — подумал Ричи. — Класть пустые пакетики под подушку? Лина, может, не самая умная «двуногая», но такой бессмыслицы явно не станет вытворять. Зачем? Зачем ей хранить этот мусор? А пакетики могли ей подложить. И мог это сделать тот же самый кот, что похитил их через окно в сарае. Кот. Или кошка? Ближе всех к объекту преступления была Франсуаза. Сначала так рыдала… потом всех очаровала… Атос о ней мурчал без умолку… Даже Прапор при ее появлении подтягивал свое жирное брюхо… Но зачем ей это?» — Он вздрогнул от внезапного тычка в бок.
— Что-то ты слишком задумался, сосед, — дыхнул на него валерианой Прапор. — А надо бы понять, что там в голове у этих самок? Мышиная горошина вместо мозгов — точно тебе говорю! Ты же слышал, как она ворчала от всех этих бесконечных рептилий, сер-бен… бернаров и прочей живности. Что в ее тараканий мозг может прийти? Хозяина травануть, свалить все на хозяйку, и оп-ля! Одна сама себе хозяйка на всю клинику! Ну, или в саааамом худшем варианте вернется, жалобно мяуча, к прежней «двуногой». Все просто, сосед! Просто как етот, как его… Лафавит!
А Лыжин лучился самодовольством. Его физиономия аж лоснилась от сознания собственной важности и гениальности. Казалось, что в его глазах уже сверкают очередные звездочки на погонах, а в ушах звучит хвалебная речь от начальства. Он небрежно швырнул мобильник на стол и повернулся к «двуногому» Ричи.
— Не кисни, дядя, — хлопнул он писателя по плечу с видом знатока жизни и умудренного опытом вояки. — Все уже ясно, дело раскрыто. Остается только надеть браслеты на эту… как ее? А! Лину. И дело в шляпе. С этими бабами всегда так: пригреешь ее на груди, потратишь на нее все деньги, квартиру на нее перепишешь, будешь с ней носиться, как дурень с кошкой, а она — ррраз! — и нож тебе в спину всадит. Найдет кого-нибудь помоложе, попригляднее и с толстым кошельком — только ты ее и видел. Как и квартиру, и все свои вложения… Тут именно такой случай, нечего думать-размышлять. Бабы по натуре своей змеюки. И то, что она своего мужа отравила, только лишнее тому подтверждение.
Прапор, с умным видом слушая излияния своего «двуногого», согласно кивал на каждое слово, отчего становился похож на китайского болванчика. Его шерсть топорщилась в подтверждение важности момента и радужных перспектив, и полосатый котище казался еще толще.
«Все-таки правду говорят, — думал про себя Ричи, стараясь скрыть ироничный блеск глаз. — «Двуногие» со временем становятся отражением своих котов. Хотя, может, они просто изначально выбирают тех, кто видит мир так же, как и они сами… Нда, вопрос. Но, судя по тому, что и как говорит уважаемый капитан, от женщин ему в жизни досталось. Уж он-то не способен выбрать себе подходящую пару. Бедолага».
Сочувственно-академические размышления котектива прервал голос писателя, который, как ни странно, решил в этот раз возразить своему самодовольному соседу:
— Нет, вы не правы, господин капитан, не правы! — Он даже встал и поставил на стол стакан, который держал в руке. — Нельзя так о женщинах отзываться, и думать так о них нельзя. «Бабами» они становятся только из-за глупых и слабых мужчин, которые рядом с ними и которые не способны повзрослеть. А девушки и женщины по внутренней своей организации прекрасны и добры! Они лучше, сильнее и добрее мужчин! Они способны дарить по-настоящему глубокую и преданную любовь и идти на огромные жертвы ради тех, кого любят. Я уверен, что Лина никогда не хотела и уж тем более никогда не участвовала в чем-то, что могло нанести вред доктору. Я миллиард раз их пару видел, да и саму Лину знаю не первый день. Она любила своего мужа. Они были счастливы вместе! Ругались, да, все ругаются! А любили! Любили друг друга! — Он еще раз стукнул стаканом о стол. — И никакого повода у нее не было, чтобы так подло и низко расправиться с ним… К ядам прибегают те, кому не хватает смелости и душевной силы взглянуть правде в лицо. Лина не такая. Она хороший человек, и я считаю, что вам необходимо еще раз тщательно все проверить. Уверен, вы найдете других людей, кто на самом деле виноват…
Горячее выступление писателя прервал громкий раскатистый смех Лыжина:
— Ну, вы даете, сеньор писатель! Я бы сказал, что вам книги строчить надо с такими-то идеями… — И капитан зашелся еще сильнее, буквально складываясь пополам.
Прапор вторил ему, тряся толстыми боками и встопорщивая длинный полосатый хвост.
Ричи смотрел на них, сморщив морду. Пусть его «двуногий» и наивный поэт в душе, но, по сути, сказал все верно… И честно… Да, он страдает за свою честность, но, может быть, за это кот его и любит?
Только эти два армейских идиота не способны оценить ничего, что находится чуть дальше их коротких носов и куцего понимания мирового порядка. Есть «баба»? Надо ее схватить и наказать, потому что какие-то другие сто лет назад обидели бравого капитана и его кота. Тьфу, гадость!
— Ты не обижайся, старик, — наконец-то немного успокоился Лыжин и утер рот тыльной стороной ладони. — Но твоя парафия — красивые слова, а моя — преступники. И я на них уже не одну собаку съел. Чаще всего все оказывается очень просто, без заговоров и подстав. Просто люди хреново живут вместе. Кому-то хочется денег, власти, влияния, а кому-то не хочется этим делиться. Семья — это проекция общества, а общество наше мало отличается от первобытного: сильный жрет слабого, а хитрый глупого.
— Вы все верно говорите, — обхватил голову руками писатель, — но это совершенно не значит, что именно Лине ее муж стоял поперек дороги, ведь могли быть и другие…
— Какие другие? Ну какие другие? Кот его отравил, что ли, которому он некрасиво царапину на морде зашил? — И капитан, приходя в восторг от собственной феерической шутки, снова заржал на весь дом.
— А? Не такой уж мой «двуногий» и дурачок, — повернулся Прапор к Ричи с видом триумфатора. — Мыслит здраво и четко… Чего о твоем, уж прости, дорогой котектив, не скажешь.
Тот молчал в ответ на выпады жирного котяры. На морде Ричи не отражалось никаких эмоций, кроме предельной вежливости. Правда, если бы кому-то посчастливилось заглянуть сейчас за этот «фасад», он бы увидел, какие ядерные реакции происходят в гордой душе усатого сыщика. Он бы с большим удовольствием зарядил лапой по самодовольной физиономии Прапора и натыкал его носом, как тупого котенка, во все глупости Лыжина, но… Это бы не возымело никакого действия — слишком недалеким умом наградил кошачий бог и этого полосатого обжору, и его «двуногого».
К тому же Ричи просто не мог себе позволить сейчас рассориться с толстяком — это был его единственный шанс повлиять на события и спасти Лину. Так что придется наступить на горло своей мартовской песне и потерпеть. Пусть капитан с Прапором потешаются над ним и над писателем — надо правильно расставлять приоритеты. И сейчас гордость должна промолчать. Вот закончим это расследование, тогда и посмотрим, кто из нас дурачок, а кто мыслит «здраво и четко».
Лыжин, отсмеявшись, еще раз хлопнул мрачного, как осенняя туча, писателя по плечу:
— Ты оставайся, отец, а я ненадолго. Оформлю только молодую жену — и назад. Думаю, через пару часов обернусь — отпразднуем счастливое завершение дела. — Увидев, что лицо «двуногого» Ричи помрачнело еще больше, капитан немного притушил свое безудержное веселье победителя: — А ты не кисни, не кисни. Ни в ком нельзя быть уверенным, так что и убиваться так не стоит. Ты сильно доверчивый, а бабы этого не заслуживают. Помяни мое слово, поэт, не заслуживают. И я рад, что хоть одной из них достанется по справедливости… Вот так вот.
И, нахмурившись, Лыжин затопал к своему автомобилю.
— Ну, и мне пора, — поднялся на все четыре лапы Прапор. — Прослежу, чтоб дело завершилось как надо.
Котектив уже собрался скрепя сердце, попросить капитанского любимца об услуге, как тот сам остановился на полушаге и повернулся:
— Ты, это… Не хочешь с нами прокатиться? Убедишься во всем сам, а то я же вижу, какой ты расстроенный… Прямо как твой «двуногий».
Ричи внутренне усмехнулся. Капитанский любимец явно не воспылал к нему внезапным сочувствием, а просто боялся, что Лыжин может все-таки обкотиться. Ну-ну, дружочек, «не такой уж дурачок», говоришь? Сам-то ты в это веришь?
Однако сейчас важно было совсем другое: представлялся чудесный шанс закончить дело именно так, как оно и должно быть закончено. И наказанным обязан стать именно виновный, а не молодая самка, которая просто не понравилась следователю.
— Спасибо, друг мой. Я с благодарностью воспользуюсь твоим предложением.
«Мышов Атос! — внутренне хихикнул Ричи, в очередной раз ловя себя на том, что в моменты напряжения переходит на «высокий штиль» речи, который так забавлял его в аристокоте. — Хорошо еще, что не сказал «щедрым предложением», а то даже до Прапора дошло бы, что я его подначиваю».
Но следовало выбросить из головы все посторонние мысли. Развязка близилась, а полной и ясной картины преступления у котектива так и не было. Преступника только еще предстояло вычислить. И хотя Ричи был совершенно уверен, что это не Лина, чтобы доказать это недалекому Лыжину, придется попотеть. Спасти от ареста «двуногую» может только одно: придется предоставить капитану альтернативу — настоящего виновника отравления Вощинского. Ну, или хотя бы убедительные доказательства того, что могут быть и другие подозреваемые.
Глава двадцать первая,в которой «двуногий» понял то, что он ничего не понимал
В свои светлые времена усадьба Вощинского была довольно красивым и легким строением. Но теперь над ней словно нависла какая-то темная туча, которая не позволяла насладиться приятной архитектурой трехэтажного здания из белого кирпича. Ричи даже показалось, что над всей территорией витает какой-то незримый дух запустения, будто хозяева покинули загородный дом уже давно и не собираются сюда возвращаться.
Но Лыжин и Прапор, видимо, ничего такого не замечали. Оба с настороженной целеустремленностью пялились через лобовое стекло, будто набираясь смелости сделать неприятный, но необходимый шаг. Капитан всю дорогу что-то бурчал себе под нос, а его полосатый компаньон временами так же нечленораздельно поддакивал. Котективу было тоскливо, и напряжение по мере подъезда к усадьбе отравленного ветеринара все возрастало.