— Ну, — говорит, — добрый конь, послужи так мне, как служил дедушке!
Он и сговорил человеческим голосом:
— Ну, Иван Царевич, я очень истощал; спусти меня погулять на семеро сутки в зеленые луга и на шелковые травы! А ты в то время на меня золотое седло изладь!
Вот этот Иван Царевич спустил коня на семеро сутки в зеленые луга и на шелковые травы. Седло и стали на него работать сто мастеров. Вот сделают седло либо мало, либо велико. Несколько, несколько седел переделали, ни одно седло не поладится на этого коня. Пошел по городу, задумался. Попадает навстречу та же старуха.
— О чём, Иван Царевич, — говорит, — задумался?
— Да вот, бабушка, — говорит, — коня нашел, да седла не приладить! Либо мало сделают, а нет, дак велико!
— Не печалься, Иван Царевич. В какой конюшне коня брал, пойди, там на левой руке в углу и седло висит, все мохом обросло. Ты возьми и вызолоти! Аккурат подойдет и ладно будет.
Он сошел к конюшне, как старуха говорила, дак сейчас и нашел седло. Взял это седло — оно и правда все мохом обросло. Вот он нанял мастеров, вызолотили ему. Прошли семеро сутки, и он вышел в чистые поля, в зеленые луга, свистнул по-молодецки, крикнул по-богатырски, — конь бежит, дак земля дрожит.
Привел этого коня домой, надел на него седло, а седло с него, дак и поладилось на него. Вот приходит ко своей матери.
— Ну, маминька, я отправляюсь воевать!
Оболокся как следует, по-богатырски.
— Мне не надо войско, я один попробую, перво съезжу!
Вот дал знать этому поганому Бурзачилу, а у него сила выставлена видимо-невидимо. Ну, теперь приезжает в эту самую рать. Въезжает и начал помахивать во все четыре стороны. Не столько сам топчет, сколько конь топчет копытами. Вот всю эту рать перебил до единого и самого царя этого Бурзачила в плен взял. Вот его тоже хотел убить, а он и взмолился:
— Иван Царевич, не бей меня, а лучше привяжи к стремени своего седла и отвези в свое царство, посади меня в темницу и давай скудную пищу, только не бей!
Вот он так сделал: привязал к своему седлу и отвез в свое царство. Вот эта мать-государыня обрадовалась, что этакой молодой сын все хорошо обделал, самого царя в плен привез. Встретили его с честью. Вот этот Иван Царевич посадил его в темницу, и стали служанки носить ему пищу. Много ли, мало ли время сидел он в темнице, все служанки носили ему пищу. Вот потом снесли в один день, а он и не принял от них.
— Пущай сама государыня принесет! — говорит.
Вот этой государыне не хотелось идти. Подумала, подумала и говорит:
— Что же, можно мне снесть самой!
Вот и понесла ему пищу сама. Пришла в темницу, а он вздохнул, Бурзачило поганое, а она в него и влюбилась. Вот и стала об нем думать каждый день. Каждый день и стала носить пищу, которую ему лучше изладить. Много ли, мало ли время носила она ему пищу, все-таки сына опасалась маленько: он не знал, что она носила ему пищу туда. Потом стала замышлять с Бурзачилом поганым, чтобы убить сына своего. Вот и стали толковать с Бурзачилом, какое средство найти, чтобы убить его. А этот Бурзачило — страшный колдун, все везде знал. И говорит государыне:
— Придайтесь больные вы, государыня! В такой-то стране есть змей трехглавый.
Призови своего сына и скажи ему, что вот мне снилось, что будто бы ты, Иван Царевич, убил этого змея и достал из него легкие печени, и этим печеням помазалась, и будто бы с того мне легче село[43].
Вот Иван Царевич:
— Рад стараться, — говорит, маминька, для вас. Вот и пошел к своему коню. Вышел в чистые поля, в зеленые луга, вот свистнул по-молодецки, крикнул по-богатырски, — конь бежит, земля дрожит.
— Что, Иван Царевич, угодно? — говорит.
Он рассказал:
— Вот, добрый конь, так и так! Маминька в такую-то сторону посылает.
Конь-то ему и сказал, что она влюбилась в Бурзачило.
— Вот, — говорит, — Иван Царевич, надевай на себя трое латы чугунные! Все-таки благословит — не благословит вас мать, а сходите, чтобы вас благословила.
Он и пришел к своей матери.
— Маминька, благословите меня в путь-дороженьку!
А она и говорит:
— Вот еще, какое тут тебе благословенье! Поезжай знай!
Вот он приходит к коню, и отправились в путь дороженьку. Вот этот конь бежит, земля дрожит, горы и долы перескакивает, реки и озера хвостом покрывал.
— Вот, Иван Царевич, — говорит, — мы ещё трех верст не доедем, а огнем начнет палить.
Так верно и село. Трех верст не доехали, и начало жечь огнем. Версту переехали, а латы одни с Ивана Царевича уже стекли, сожгло огнем. Потом другую версту переехали, другие латы стекли. Вот этот конь и к говорит Ивану Царевичу:
— У меня в гриве есть золотая волосинка. Ты гляди на эту волосинку, она корчится, корчится, а ты маши на левую руку мечом.
Вот и остатнюю версту едут, остатные латы тают, а он пристально в гриву глядит на эту волосинку. Вот она корчилась, корчилась, спрыгнула. Он махнул на эту руку — все три эти головы и смахнул сразу. Подошел к этому чудовищу, вынул легкие печени. Конь ему сказал, что нарочно эта матка послала его на смерть. Он вынул легкие печени, на коня и домой.
Приезжает во свое царство. Вот этот Иван Царевич первое зашел в темницу к Бурзачилу.
— Видно ты, — говорит, — Бурзачило, смеешься надомной?
А он и говорит:
— Что ты, Иван Царевич, не ты бы говорил, не я бы слушал.
Ну он из темницы к матери своей отправился. Матери не очень было любо, что он живой воротился.
— Извольте, матушка, я привёз вам, чего вы желали!
Она, конечно, как здоровая, взяла выкинула в нужник. Сама опять к этому Бурзачилу в темницу и пошла. Приходит.
— Живой, — говорит, — приехал Иван Царевич! Чего бы с ним сделать?
— Пошли его сейчас же! В такой-то стороне есть змей о шести головах, оттуда, я знаю, ему живому не приехать!
Вот Иван Царевич приехал. Коня спустил в зеленые луга, а сам не успел ещё откушать, а служанки опять бегут за ним. И говорят:
— Иван Царевич, маминька помирает, вас зовет туда к себе!
Он знает, что она нарочно, но что станешь делать! Не хотелось идти, а надо. Пошел к своей матери. Приходит.
— Что вам, маминька, угодно? — говорит.
Она на его сбраннила, всяко его стала ругать и говорит:
— Вот, разбойник, пьешь да гуляешь, а мать умирает!
— Мне, — говорит, — и поесть ещё не пришлось! Ито вам угодно, маминька?
— Да вот поезжай в такую-то землю, есть там змей о шести головах. Мне снилось, будто бы ты убил этого змея и привез легкие печени, я бы помазалась и будто бы мне легче село от этого лекарства.
— Рад стараться, — говорит, — маминька, за вас, только благословите, маминька, — говорит.
— Ну, вот тут тебе ещё благословенье! Поезжай знай!
Он вышел опять к своему коню и обсказывает. Конь и говорит:
— Ну, Иван Царевич, надевай на меня шестеро латы железные и на себя железные!
Шесть верст не доедем, а огнем начнет палить.
Вот он так и сделал, как ему конь говорил. Вот и отправились опять в путь-дороженьку. Шести верст ещё не доехали, а огнем начало уже палить. Как версту проехали, одни латы стаяли. Как все эти пять верст проехали, стаяли все латы. Как доехали, конь и говорит:
— Смотри на волосинку! Корчится, корчится, а как спрыгнет, ты маши на правую руку!
Вот он так и сделал: махнул на правую руку — все шесть голов и смахнул. Вынул опять эти легкие печени и отправился взад. Приезжают. Они не думали, что он живой воротится, а он и приезжает. Приехал в свое царство и опять зашел в темницу и говорит:
— Верно ты, Бурзачило, смеешься надо мной?! Он и говорит:
— Ах, Иван Царевич, не ты бы говорил, не я бы слушал!
Приходит к своей матери, дает ей опять эти печени. Ну, опять таким же образом выкинула эти печени. Он опять спустил коня в зеленые луга. Только сам сел кушать, не поспел ещё кончить обеда, за ним опять кухарки бегут. Ей опять сказал Бурзачило:
— Пошли в такую-то сторону, там есть змей о девяти головах. Тому уже живому не уехать!
Вот кухарки за ним побежали:
— Иван Царевич, маминька помирает!
Не горазно любо ему, а все-таки надо мать послушать. Отправился к ней. Она лежит, охает такую беду, а сама хоть бы что. Опять начала его бранить:
— Пес, разбойник, всё пьешь да гуляешь, а не знаешь, что маминька помирает!
Ну он ей и говорит:
— Что вам, маминька, ещё угодно?
— Да вот в такой-то стороне есть змей о девяти головах. Вот мне снилось, что если бы ты съездил и привез легкие печени, я бы помазала, то здорова бы была.
Он и говорит:
— Рад бы, маминька, стараться, да благословите, — говорит, — меня!
А в те разы, как мать не благословит, он пойдет к крестной матери, та и благословит. Так и в этот раз пошел к ней, она и благословила. Он опять вышел в чистоте поля и крикнул своего добра коня.
Вот конь прибежал. Он опять ему обсказал, какую службу ему задали. Он ему и говорит:
— Надевай железны латы на себя, девять оплаты [44] железные на себя и на меня, потому что девять вёрст не доедем — огнем начнет палить!
Вот он так и сделал, на себя девять надел и на коня. Вот и отправились в путь-дороженьку. Вот этот добрый конь бежит, земля дрожит, горы и долы перескакивал, реки и озера хвостом покрывал. Вот ещё девяти верст не доехали, а огнем уже начало жечь. Что версту переедут, то латы стают. Так восемь верст переехали, восьмеро латы сгорели. Вот этот конь и говорит опять:
— Смотри на эту же золотую волосинку! Корчится, корчится, а как спрыгнет, так и маши на левую руку!
Вот он все глядел на эту волосинку. Корчилась, корчилась, — спрыгнула, — он левой рукой все девять голов и смахнул.
А эта царица, как он уедет, к этому Бурзачилу в темницу да с ним и любезничает. Вот и сошла к нему и разговаривает:
— Теперь не воротится живой!
Вот как он смахнул эти девять голов, а этот змей махнул хоботом