— Что? — прокричал он. — Жалеть? Меня?! Гуманисты, провозвестники Добра в моей цитадели Зла! Да ваша жизнь не стоит и моего выдоха! И я сейчас укажу вам ваше место в эволюции!…
— Витька, ложись! — закричал Фомин и рывком опрокинул опешившего Тимофеева на землю.
Над их головами, шевеля волосы раскаленным дыханием, пронесся шквал ревущего голубого огня.
25. Как побить мировой рекорд
— Ну как? — орал Кощей. — Страшно? А вот вам еще!
Ослепительная вспышка хлестнула Тимофеева по глазам, а накатившая волна горячего воздуха оторвала от земли, скомкала и покатила, будто биллиардный шар. Тимофеев больно ударился обо что-то затылком, зашипел и, ничего не видя, пополз прочь. Скворчание и сухой треск раздались совсем рядом. Тимофеев продрал забитые копотью глаза: огненный палец чертил по обугленному грунту прямо перед ним. Тимофеев отдернул руки от нестерпимого жара подальше и проворно, по-рачьи попятился.
— Верно! Так и живи на четвереньках! Это форма твоего существования! Геройчик, спасительчик…
Кощей, раскорячась, стоял в нескольких метрах от него и сжимал в руках тонкий металлический ствол, из которого нетерпеливо, хищно рвалось на волю раскаленное добела змеиное жало.
— Получай же еще!
И жало с истошным визгом метнулось к Тимофееву.
— Ползи прочь, улепетывай, крутись, бывший будущий историк!
Сквозь марево Тимофеев разглядел гримасу нелюдского наслаждения на плоской физиономии Кощеи. «Вылитый тарбозавр», — непроизвольно подумал он.
И встал.
— Куда?! — завопил Кощеи. — В приматы?! Не-ет, на колени, к зверям, к ящерам!..
— А дулю тебе, — устало сказал Тимофеев. — С маргарином.
— Вот как, — скрежещуще засмеялся чокнутый. — В геройчике проснулся герой. Ну, так сейчас ты умрешь героической смертью. Для этого тебе потребуется лишь сделать шаг в сторону.
Тимофеев оглянулся. За его спиной была клетка со снулым динозавром.
— Редкий экземпляр, — пояснил Кощей. — Жаль будет, если задену его. Ну же, один шажок — и ты в героях!
— Сейчас, — промолвил Тимофеев. — Только соберусь с мыслями.
— Нееет!!!
Тимофеев сразу и не понял, кому принадлежит этот отчаянный крик. Да и Кощей был застигнут врасплох. Он присел и затравленно озирался.
А забытый всеми, невесть куда пропавший Николай Фомин бежал прямо на него сзади и чуть сбоку, и пробежать ему оставалось еще изрядно, добрых три десятка метров, а Кощей уже учуял его и стал быстро, а Тимофееву казалось — невыносимо медленно! — разворачиваться навстречу Фомину всем телом, выставив перед собой мертвенно мерцавший ствол, и приутихшие было огненное жало снова стало вытягиваться, чтобы зацепить, подрубить, располосовать свою жертву, а Фомин бежал изо всех сил, как никогда еще, видно, не бегал, он должен был успеть, опередить Кощея в его простом и коротком движении, опередить шипящий язык белого с синим пламени, потому что от того, успеет он или нет, зависела его жизнь, а еще — жизнь беззащитного Тимофеева, а еще — избавление и опять-таки жизнь девушки Вики, а еще… а еще… и он понесся еще быстрее, до хруста в костях и в жилах, а Кощею оставалось всего ничего, чтобы повернуться наконец и встретить Фомина сияющим лезвием в грудь, и тогда, не добежав еще порядочно, Фомин прыгнул, вытянулся в воздухе в беспощадно разящую стрелу, он пролетел все эти метры, проскользнул над струей огня и влепился растопыренными ладонями Кощею прямо в морду, смял его, свалил и уничтожил как явление.
Когда опомнившийся, вышедший из предсмертного столбняка Тимофеев подбежал к ним, все уже свершилось. Металлический: ствол валялся на пятнистой от ожогов земле, чихая, плюясь и сморкаясь жалкими клочками дыма пополам с огнем, а Фомин старательно топтал его, словно ядовитую гадину. Кощей же корчился рядом, хрипел и кашлял и никак не мог разогнуться словно заржавевший перочинный ножик.
— Коля, ты как? — спросил Тимофеев тревожно.
— А ты?
— Да я-то что…
— Ну и я — тоже.
Они переглянулись и вдруг рассмеялись — с облегчением, от души и не совсем к месту.
— Я сильно боялся, что напорюсь-таки на луч, — сказал Фомин, успокоившись. — Года четыре назад такой кульбит ничего бы мне не стоил, а в студентах я что-то подрасслабился.
— Сильно ты его? — Тимофеев кивнул на поверженного Кощея.
— Ничего, пропыхтится. Может быть, от такой встряски у него шарики на место встанут.
Фомин вдруг огляделся и с живостью и проворно отбежал в сторону.
— Вот отсюда я прыгнул, — сказал он. — Эх, рулетки нет… Думаю, не меньше десятка метров будет. Как ты полагаешь, сделал я Бимона или нет?
— Может и сделал, — раздумчиво сказал Тимофеев. — Да только рекорды в седьмом веке вроде бы не регистрировались.
26. Что есть критерий гениальности
Фомин склонился над сомлевшим Кощеем и пошарил у него в карманах.
— Есть, — проговорил он удовлетворенно.
На его ладони лежала заветная черная коробочка с рядами кнопок.
— А как с этим поступить? — спросил Тимофеев. — С Кощеем? Вдруг у него в запасе еще какие-нибудь сюрпризы. Связать бы его?
— Я за ним пригляжу, — пообещал Фомин. — Все едино у меня что-то ноги ослабли. А ты не отвлекайся, работай. Пора кончать эту историю.
— Ты прав. Будь спокоен, я не подведу.
Тимофеев раскрыл свой чемодан, неторопливо извлек из него набор миниатюрных отверток, выбрал из них самую тоненькую и осторожно вскрыл корпус блока управления. Его взгляду явились непонятные хитросплетения белых трепещущих нитей с отдельными вкраплениями маленьких цветных узелков и радужных пленок.
— Здорово! — пробормотал он. — Биотехника!
Народный умелец призадумался, поигрывая отверткой над живым содержимым блока. Совершенно бесполезно было даже пытаться вникнуть в его суть. На это, пожалуй, ушел бы весь остаток Тимофеевской биографии. Да он никогда и не стремился к скрупулезному подетальному разбору встающих перед ним проблем. Что он — институт какой?.. Ему достаточно было уяснить конечную цель, а затем несколькими, манипуляциями, по воле уникального своего чутья, достичь ее. И ни разу еще он не мог самому себе объяснить, как ему это удавалось.
Тимофеев легонько ткнул отверткой в одну из ниточек, которая отчего-то понравилась ему больше всех остальных, и она послушно отделилась от своего узелка. Ласковым движением Тимофеев подтолкнул ее в другое место схемы, и ниточка охотно подчинилась.
— И всего-то? — шепотом спросил Фомин.
— Все гениальное просто, — сказал Тимофеев. — А наши потомки будут далеко не глупыми.
— В нас пойдут.
— Хорошо бы — не только умом, — усмехнулся Фомин.
Тимофеев закрыл корпус блока, чуть помедлил, набираясь решимости, и нажал самую нижнюю кнопочку, в тот же миг передняя стенка Викиной усыпальницы с хлопком испарилась, и наружу хлынул тяжелый поток дурманящего газа. Перед глазами у Тимофеева все поплыло, веки налились чугуном, захотелось пристроиться прямо на холодном каменном полу и вздремнуть чуток…
— Отставить! — прикрикнул на него Фомин и резко встряхнул за плечо.
— Где мы?.. — пролепетал Тимофеев, трудно поводя квелыми глазами.
— Тимофеич, — взмолился Фомин. — Соберись, пожалуйста! Дома выспишься…
— И перекусить бы, — мечтательно добавил тот, понемногу приходя в чувство. — Бутербродиков. С Колбасой!
Медленно утекали минуты, но девушка вика все так же недвижно лежала на ковре зеленого дерна.
— Неужели обманул этот варан? — свирепо спросил Фомин и поискал Кощея взглядом.
Того нигде не было.
— Да нет, — сказал Тимофеев, мужественно сражаясь с зевотой. — Просто началась новая сказка.
— Какая еще сказка?
— Обыкновенная. О спящей царевне.
Фомин в растерянности полез было за папиросой, но передумал.
— И что нам теперь делать? — осведомился он осторожно.
— Ну чудило! — воскликнул Тимофеев. — Будто не знаешь, как будят спящих царевен?!
27. Как будят спящих царевен
Фомин набрал полную грудь воздуха. Его рука непроизвольно дернулась к голове, чтобы поправить давно отсутствующий форменный берет. К его неудовольствию, попутно обнаружилось отсутствие двух пуговиц, необратимо потерянных где-то в сражениях с погаными чудищами. Бросая беспомощные взоры на подчеркнуто индифферентного Тимофеева, бывший морской пехотинец, староста курса, правильный мужик Николай Фомин ступил на пружинистый дерн и преклонил трясущиеся колени подле спящей Вики. Он испытывал примерно то же чувство, что и перед первым своим прыжком с парашютом.
— Тебя еще недоставало! — сердито сказал он рискнувшего было напомнить о себе голодному желудку, и тот смущенно затих.
Тимофеев хихикнул и тут же с безмятежным видом стал изучать скрытые туманным полумраком своды кощеевой хоромины.
Фомин нагнулся к золотистому облаку и, уже не стараясь унять бешеное головокружение, поцеловал Вику в теплые перламутровые губы. Сердце его скакало в груди, словно молодой барс в клетке. Фомин слегка отстранился, тревожно ожидая, что последует за этим его поступком…
И полетел кубарем от не по-женски тяжелой затрещины.
Застигнутый врасплох таким далеко не сказочным поворотом событий, Тимофеев ринулся на помощь поверженному другу, но некстати зацепился ногой за чемодан и упал головой в ретромотив. Девушка Вика уже не лежала, а разъяренной дикой кошкой нависла над распростертым Фоминым, притиснув его коленом к земле и сдавив ему горло удушающим захватом, при виде которого заплакал бы счастливыми слезами самый изощренный мастер дзюдо.
— Простите, — засипел голосом порожнего сифона Фомин. — Я не хотел…
— Ой, — удивленно сказала Вика. — Это не Кощей… Кто же вы?
— Отпустите его! — орал Тимофеев, пытаясь выпутаться из ретромотива. — Это мой друг, он не при чем! Он хороший человек, а во всем виноват я, давите меня, если угодно!
— Да вас двое, — поразилась Вика, освобождая горло уже посиневшего Фомина. — И я вас где-то видела.