– Чего хотят? Зибоев, переводи, о чем болтают, – поинтересовался Игорь.
– Да они рассуждают, долго ли мы будем сидеть в их кишлаке или, может, скоро уйдем. Получится ли что-нибудь у «шурави» украсть? Решают, что можно выпросить или обменять.
– Зибоев, ты им объясни, что если будут в нас стрелять, то мы тут построим заставу, и пост здесь будет стоять всегда!
– Да, и скажи, что можем тут все вокруг подорвать к чертовой матери, если будут себя плохо вести. Одной ракеты хватит на все их хижины! – хмуро сказал я.
– Они обещают вести себя хорошо и предлагают торговать.
– Как? Они что, нас за матросов Колумба приняли? Жаль, нет «огненной воды», бусы и всякие побрякушки тоже не взяли. А им не нужны пустые цинки и ящики? – спросил Игорь.
– Говорят, нужны, обрадовались. Забрать хотят, – сказал солдат.
– Нет! Просто так, без продуктов, на обмен ничего не получат, и надо быть внимательнее, а то что-нибудь сопрут! Пустые ящики и цинки меняем на рис, – предложил я им.
– Просят на обмен патроны и гранаты.
– Хрен им по всей морде, – рявкнул я. – Сегодня они просят для мирных целей, а завтра в спину стрельнут этими же патронами. Максимум, что можем им дать – канистру солярки.
Короткое совещание афганцев заканчивалось радостными улыбками в нашу сторону.
Мы всей группой отправились к бронемашине и разгрузили два ящика, распотрошили четыре цинка патронов. Самый молодой афганец сбегал в кишлак и принес мешочек риса. В завершение обмена мы сфотографировались с пуштунами на фоне БМП.
Они, афганцы, как малые дети, страшно любят фотографироваться, им сам процесс интересен (фотки-то все равно не получат, никто не привезет). Но с удовольствием позируют и обижаются, если не хватает кому-нибудь места во время съемки.
– Местные интересуются: зачем «шурави» сюда пришли, – перевел вопрос аксакала Зибоев.
– Мы навсегда приехали, поселимся тут, нам нравится все: народ хороший, река, лес, горы. Дукан откроем, белых ханумок для вас привезем, – хитро улыбаясь, ответил Игорь.
– Дукан – хорошо, торговля – хорошо, «шурави»-ханум – хорошо, а солдат – не надо, солдаты – это плохо, – перевел ответ афганца Зибоев.
– Без нас и «шурави»-ханум не будет, – улыбнулся Игорь.
– Жаль, но тогда если с вами, то и ханум не надо, – сердито ответил афганец. – У нас тут работа – дорогу охранять, за каждый километр – мешок риса от правительства.
– А если не пришлют? – поинтересовался я.
– Тогда еще одна колонна грузовиков сгорит, – ответил, нагло улыбаясь, бородач. – И мы свою землю вам не отдадим никогда.
– А на кой черт она нам сдалась – одни камни да колючки, – рассмеялся я.
– Зачем тогда явились? – удивился афганец.
– Позвали нас сами, вот и явились, – ответил я.
– Мы вас не звали, кто приглашал, к тому и езжайте. «Шурави» где живут?
– В России, в Москве, в Сибири, очень далеко отсюда. Про Ленина слышал, наверное? – усмехнулся я.
– Нет, это кто такой?
– Как не слышал? Его весь мир знает. Ты посмотри, Игорь, нам пропаганду еще со школьной скамьи гнали, что портреты нашего вождя даже у африканцев в хижинах висят, а тут люди и про Советский Союз ничего не слышали, – поразился я.
– Ник, прекращай пропаганду вести среди «духов», а то бойцы все политические идеалы растеряют, – ухмыльнулся Марасканов. – Не получается у тебя с аборигенами найти общие интересы, плохой из тебя Джеймс Кук.
– Это хорошо, что Кука из меня не вышло, значит, не съедят, – улыбнулся я в ответ на шутку взводного.
Угостившись чаем с галетами, счастливые, «духи» разошлись по домам, унося трофеи. И вовремя. Буквально через десять минут подъехали два БТРа, облепленных офицерами в касках и брониках. На одном из них важно восседали подполковники Байдаковский и Ромашица. Весь политотдел в сборе! Правда, старшими в этой штабной команде оказались не они, а какой-то незнакомый полковник. Кто такой – черт его знает, но, судя по воплям и матам, большой начальник. Не меньше заместителя командира дивизии. А может, из штаба армии какой босс.
– Что вы тут вытворяете? Болтаетесь по дороге, как говно в проруби! Костер развели, чаи гоняете! Кто вы такие? В чем дело, вашу мать, раздолбаи? Где рота, где батальон? Какого полка подразделение? – выдал тираду полковник. И понесло – мат-перемат, не разбираясь.
– Товарищ полковник, боевое охранение выставлено у рассыпавшихся ракет. Выставлено три поста: один – на этой горке, другой – возле упаковок, третий пост – БМП, – отрапортовал Игорь.
– А сопку с противоположного берега вы контролируете? Нет! Почему там никого? Какой дурак вас тут вообще выставил? Балаган какой-то! – продолжал орать полковник, не слезая с БТРа.
– Пост установил командир дивизии, а в батальоне всего две роты, что ж тут полроты оставлять? – разозлился я, начиная заводиться.
– Сейчас оборудуются эспээсами на горе и в долине, БМП уже обложили камнями, сделали укрытия для стрельбы. Если кто прибудет для усиления – выставим пост и с другой стороны, но двоих людей отправлять за километр – это убийство, – продолжил аргументировать необходимость нашего размещения Марасканов.
Ромашица, видимо, меня сразу узнал и поэтому ткнул пальцем в Игоря:
– Кто такой? Этого лейтенанта я знаю, известный демагог, а вы какую должность занимаете?
– Это кто демагог? – выпалил я, не выдержав оскорбления. – Не нужно старые ссоры и личную неприязнь раздувать с новой силой. Особенно в рейде, товарищ майор.
– Не майор, а подполковник! Протрите глаза! – рявкнул партийный босс.
Я оговорился специально, из желания уколоть секретаря парткомиссии, которого терпеть не мог. Он оказался злопамятен, этот карьерист. Не забыл нашу старую встречу.
– Виноват, вроде прежде вы были майором. Растете на глазах, как на дрожжах, воюете, наверное, много! – ухмыльнулся я.
– Ну а вы, товарищ лейтенант, на своей должности можете и застрять.
– Это вряд ли. Старшего лейтенанта всегда дадут, – усмехнулся я.
– Ну наглец, ну грубиян!
– А почему наглец? Я вас не трогал и никуда не посылал. Все оскорбления и маты только от вас, товарищ майор, извиняюсь, подполковник.
– Я приеду в полк, проверю документацию в роте. Обязательно! Я ничего никому не прощаю, – угрожающе пообещал он, дыша на нас перегаром. – А то как-то забыл я про вас, лейтенант!
Вот черт, попался на глаза мерзавцу, теперь будет опять доставать. Начальники еще немного поорали на Игоря и умчались дальше.
– Алкаши проклятые, еще поучают, солдат бы постыдились, протрезвели бы вначале, – возмутился Игорь.
– Кому война, а кому ступенька на лестнице головокружительной карьеры, – горько вздохнул я в ответ.
Едва пыль перестала клубиться на дороге, как показалась следующая группа БТРов. На головном сидел генерал в полевой форме – новый командарм. Я его узнал по вставным передним зубам и резкому, скрипучему голосу, напоминавшему скрежет металла по стеклу.
– Иди, твоя очередь отдуваться перед начальством, – подтолкнул меня под «пули» Марасканов.
– Кто вы такие? Что стоите тут? – спросил командарм.
– «КамАЗ» перевернулся, и ракеты рассыпались, выставлены охранять, – ответил я.
– Чей «КамАЗ», где он? Кто был старшим машины? – принялся засыпать нас вопросами генерал. Рядом с ним пристроились «шестерки» с блокнотами и планшетами, с готовностью записывая все, что он говорил.
– Не знаем. Машину вытянули и увезли, мы ждем кран и тягач, чтобы погрузили «упаковки», – ответил Игорь.
– Кто старший?
– Наверное, я – лейтенант Ростовцев, заместитель командира роты. Это командир взвода – старший лейтенант Марасканов и семь бойцов восьмидесятой мотострелковой.
«Писарчуки» все записали, делая особые пометки, и что-то зашептали на ухо командарму. Дубовин кивнул и проскрипел нам следующее:
– Х-м, приказываю бронежилеты и каски никому, в том числе и вам, не снимать, следить, чтобы ракеты не уперли.
– Да их, товарищ командующий, вдесятером не сдвинешь, тяжелые, – ответил я.
– Ну-ну, бдительность и еще раз бдительность, скоро вас сменят, сейчас же вызовем технику.
Хорошо, что мы успели надеть броники, а то еще раз получили бы нагоняй.
И весь этот караван машин, обвешанный радиостанциями и облепленный штабными деятелями, умчался, клубя пылью по горной дороге.
– Ты его откуда знаешь? – поинтересовался Игорь.
– На той неделе какое-то мероприятие в дивизии проводилось, я вместо Артюхина ездил от батальона для массовости. Вот этот «кадр» объявил такую хохму: основные потери у нас оттого происходят, что толпа бойцов сидит сверху брони. Машины, мол, как цыганский табор, обвешаны солдатами, а их шальные пули и осколки цепляют. «Приказываю, – говорит, – всех усадить внутрь танков, БМП и БТРов. Каждый должен быть в каске и бронежилете, и если ранили, а защиты не было, то раненому выговор объявить надо вместо награждения медалью или орденом».
– Ну дает! Вот цирк-то! Это как же по такому пеклу сутки трястись в тесноте, да еще и в жестяной коробке? А в Кандагаре – там вообще жара за пятьдесят градусов, меньше не бывает! Помрешь через час!
– Кто-то ему попытался сказать и про подрывы на фугасах, и про гранатометы, но Дубовин и слышать этого не хотел. Всех усадить в десанты – и точка! Но, как видишь, сам сидит сверху, и толпа «шестерок» вокруг, наверное, уже убедился в глупости своего распоряжения, – улыбнулся я.
– Они все как из Союза приедут, то такие умные, но война их быстро обламывает, – констатировал Игорь. – Одно спасение от глупых приказов – их полное неисполнение.
– Все зависит от конкретного человека. Иной негодяй и сам понимает ненужность распоряжения, но продолжает гнуть свою линию. А другой доходит до порога глупости и останавливается, дает отмашку – «отставить». Ошибки признавать всегда тяжело, особенно высокому начальству, если ты много о себе возомнил и считаешь себя личностью исторического масштаба. Вершитель судеб, полководец, титан, гигант мысли – вот головенка и закружилась, – сказал я с горечью.