– Фадеев, он в туалет пошел, – ответил Зайка.
– Обделался с испугу? – усмехнулся я.
– Да нет, что-то сожрал, второй день бегает, уже газеты кончились, все извел, – усмехнулся Зайка.
– Ну что ж, определяемся по обороне. Зайка, берешь Фадеева, вот тебе еще Уразбаев, и топаете туда, где был подрыв, там оборудуем выносной пост. Щупом вокруг хорошенько потыкать, вдруг в земле еще что лежит. Грунт не копать, камни ворочать поаккуратнее, сигналки ставьте метрах в пятидесяти вниз по склонам. Завтра с утра роете к нам траншею, если нападут, то под обстрелом появится возможность от вас выползти сюда и, наоборот, к вам добраться. Алимов, Тажибабаев, Исаков на самой горке останутся, пусть снайперы наблюдают окрестности. Каждому построить по отдельному укреплению!
Узбеки, стоя в сторонке, прислушивались к разговору, и им явно не нравилось мое распоряжение. Поняли: придется работать и стоять на посту всем.
– Товариш лэйтенант, – попытался исправить положение Алимов, – дайте нам Уразбаева или Сидорчука.
– Хрен вам на рыло и тебе, Алимов, и особенно на твою, Исаков, толстую морду. На твое наглое мурло, Исаков, персонально! Ты самый неблагонадежный, если что, выроешь яму, и перед строем расстреляю! Понял?
– Понял. Опять издеваетесь, – криво улыбнулся Исаков.
– Нет, не издеваюсь, а обещаю. Я никогда не забуду, как ты угрожал взводного Ветишина застрелить. Вот как раз тебе я гарантирую расстрел, если начнешь борзеть! Таджибабаев! Назначаю старшим, будешь проверять часового и докладывать.
– Если я – старший, то надо еще одного на пост!
– Ладно, Ташметова даю!
– Опять узбек! – возмущенно выдохнул Исаков.
– Исаков! А ты что, разве узбеков не любишь? – удивился я.
– Как не люблю, я ведь сам узбек. Но что это вы нас всех вместе собрали и отделили? – продолжил удивляться Исаков.
– А потому, что узбек узбеку глаз не выклюет! Мните свое дерьмо между собой! По крайней мере честно поделите смены. Таджибабаев, командуй!
Исаков с Алимовым продолжали о чем-то недовольно переговариваться.
– Что такое? Чем опять недовольны? – поинтересовался я.
– Ничем, всем вполне довольны, – сердито ответил Алимов.
– Вот видишь, Улугбек, даже ты всем доволен! – ухмыльнулся я.
– Я не доволен! – воскликнул Исаков. – Дайте одного русского.
– А зачем? Чтоб было над кем издеваться и заставлять стоять на посту за вас? – ехидно улыбнулся я. – Могу добавить вам еще Васиняна.
– Нэт, спасибо, нэ пойду я к чуркам! – воскликнул армянин-пулеметчик.
– Сам ты чурка! – подскочил к нему Алимов.
– Я не чурка, я с Кавказа! – огрызнулся пулеметчик.
Мне пришлось схватить обоих за шивороты и растащить.
– Эй вы, петухи, успокоились!
– Кто петух? – вскричал Алимов. – Я – петух?
– Уймись, я не то сказал, что ты подумал. Это не касалось целости твоей задницы, а я имел в виду, что кукарекаешь и перья распускаешь. Пошли отсюда прочь!
– Марш отсюда! – рявкнул Муталибов.
Вся «шайка» узбеков, окончательно загрустив, побрела к указанному им месту.
– Первый фланг обороняете вы четверо, – обратился я к оставшимся солдатам, – Зибоев, Васинян, Царегородцев и ты, Сидорчук. Настоящий интернационал. Ты, Зибоев, старший на посту. Для ПК сделай отдельную бойницу, камней много, на всех хватит. За работу! Потом еще командный пункт подойдете оборудовать.
Солдаты принялись за дело, а я присел на камни и стал ориентироваться на местности и наносить точки на карте. Сережкина карта так и осталась чистой – не успел ничего отметить.
Вечерело. Наконец-то зашло за вершины гор это проклятое солнце. Будь оно проклято, как я его сейчас ненавижу! И еще год, если я останусь жив, оно будет нещадно палить и поджаривать меня. На год вперед загадывать не стоит, но вот на ближайший месяц – это точнее. Какой кошмар! Эх, бляха, как хорошо быть «тыловой крысой»! За месяц тут можно сойти с ума.
– Муталибов! Предлагаю чаю попить. Наверное, пора, как думаешь?
– А чем еще заняться, одно удовольствие в жизни осталось, – вздохнул сержант и принялся поджигать кубики сухого спирта.
Выбросив острые камушки и колючки и расстелив спальник в укрытии, я обнаружил у стены два мешка.
– Гасан, это чье здесь барахлишко лежит?
– Лейтенанта Ветишина.
– А оружие его где?
– Оружие погрузили в вертушку, а мешки тут остались. Паек солдаты разделили всем поровну, а взводного доля вам досталась.
– Если мне, то, значит, и тебе, поделим по-братски, давай, устраивайся рядом.
– Да я думал к Зибоеву идти, он на двоих лежанку соорудил, – ответил Муталибов.
– Ты что, предлагаешь мне месяц в одиночестве мучиться? Тут места троим хватит.
– Хорошо, сейчас переберусь. Там, кстати, у взводного должен быть надувной матрас, на него можно лечь, все мягче спать.
– Хорошая новость, а то я уже приготовился отлеживать себе бока на камнях. Тонкий поролон – это все, что есть между телом и землей, жутко неудобно, особенно если рейд будет продолжаться целый месяц!
Внизу виднелся небольшой участок дороги, по которому продолжал двигаться нескончаемый поток наших и афганских машин. Рев двигателей, скрип тормозов, сигналы и ругань водителей, шум стоял, как во время великого переселения народов.
Темная ночь сменила короткие вечерние сумерки. Что-то в стороне за речушкой взрывалось, по горам била артиллерия, время от времени над высотами взлетали осветительные ракеты. Но с каждым часом становилось все тише и тише, ночь вступала в свои права.
Голова страшно болела, ломило виски и затылок, болели уши. Чертова контузия, от разрывов заложило уши, и теперь все гудит. Шум в ушах, головокружение, тошнота волнами подкатывает к горлу, ломит кости, резь в глазах. Они болят и слезятся.
– Гасан, сейчас двадцать три часа, до трех проверяешь караул, после тебя до утра проверять буду я. Не спи и не давай спать часовым. Я совсем скис, тепловой удар, а теперь еще и слегка контузило. Как барабанные перепонки не лопнули, когда взорвалась мина у дороги и пушка молотила прямо над ухом? Хорошо, что еще рот открытый был, смягчило силу удара.
Я надул матрас, постелил спальник, отбился от комаров и москитов, накрылся маскхалатом и, немного поворочавшись, заснул.
Среди ночи Муталибов с трудом сумел заставить меня открыть глаза.
– Тебе чего, сержант?
– Товарищ лейтенант, спать хочу, ваше время проверять посты.
– Твою мать! Так спать хочется, что башку не поднять! Ой, попить бы чего! Вода у тебя есть?
– Нет, вечером закончилась. И сока нет, а компот только что выпил!
– Черт! И я вчера все опустошил. Ну что ж, будем мучиться.
Я обошел посты и, на счастье, нашел воду. Уразбаев ушел с бурдюком воды на выносной пост Зайки, вот у них-то она только и осталась.
– Ну, Хитрый Глаз, ну, гад! Почему воду спрятал? – набросился я на солдата.
– Почему спрятал, я не прятал, она лежит на виду, только от солнца прикрыта.
– Она лежит, она лежит! Захватил весь запас и счастлив до безобразия! Наливай всем по фляжке, остальное неси к Муталибову.
Солдат нехотя принялся сцеживать воду из резиновой емкости. Вода была отвратительной на вкус, ужасно вонючей и противной, но пить после нее захотелось еще больше.
– Уразик, зажигай спирт, некипяченая она в горло не идет, просится обратно. Будем пить резиновый чай.
Действительно, в виде чая жидкость оказалась куда лучше, но все равно этим бы напитком да «любимую» тещу напоить!
Ночь сменило утро, утро перешло в день с его невыносимым пеклом, затем вновь радость от вечерней прохлады и опять ночь. Не осталось ни воды, ни еды. Еще не хватало для полного счастья голодать в трехстах метрах от дороги, по которой целые сутки везут и воду, и продовольствие. Где же этот проклятый тыл?
В пять утра, проверив несколько раз посты, я слегка задремал и был разбужен связистом:
– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! Проснитесь!
Солдат теребил меня, но крепкий сон никак не уходил, я словно увяз в болотной жиже: слышу, чувствую, но двигаться не могу, несмотря на все усилия. Это продолжалось около минуты, затем, выматерившись, я наконец-то очнулся.
– Царегородцев! Пошел на х…! Чего тебе надо, вот пристал!
– Сначала пошел на х…, а потом спрашиваете, чего надо? – обиженно откликнулся солдат. – Ротный вызывает, я зову-зову, а вы как бесчувственный, я думал, без сознания.
– Что-то с головой у меня стало не в порядке, думал, сейчас задохнусь и издохну! Уф-ф, – ответил я, тяжело выдохнув. – На связи «Кобальт-2»! Слушаю! – рявкнул я, нажав тангенту радиостанции.
– Не ори, спишь крепко! Чего долго не отвечаешь? Наверное, пить и есть не хочешь? – спросил Сбитнев.
– Хочу, но не могу. А еще через пару дней и не нужно будет присылать, получателей не окажется, вымрем, как мамонты, – обиженно ответил я.
– Не горюй, в семь утра готовность к получению еды и воды, Головской доставит на БМП. Трех или четырех бойцов ко мне пришлешь, и отсюда вместе пойдут к дороге за провиантом. Как слышно, все понял?
– Ура! Спасены! – обрадованно воскликнул я.
– Хватит радоваться, собирайте фляжки – и ко мне!
По холодку вернуться с провизией не получилось. Как всегда, тыловые где-то задержались и приехали к полудню. Солдаты притащили после обеда три большие коробки и полные вещмешки с фляжками. Добрались еле живые.
– Чуть не помер по дороге, – пожаловался, выбравшись наверх, Фадеев. – Тут паек на трое суток, а воды теперь у нас очень много! Мы родник нашли в лощине, случайно наткнулись! Вода вкусная, не то что эти помои, сплошная хлорка!
Эта новость нас обрадовала больше всего: у родника можно не только попить, но и помыться, не нужно экономить и трястись над каждой каплей!
– Гасан, а кем ты хочешь быть после армии? Куда пойдешь работать? – поинтересовался я у лежащего рядом сержанта.
– Торгашом. Я кооперативный техникум закончил, товароведом или зав. складом стану, может, заготовителем, наверняка где-нибудь среди материальных ценностей окажусь. У нас если в этой сфере работаешь – большим и уважаемым человек считаешься.