сотрясались от рыданий. Пашков судорожно сглотнул слюну и сначала сделал десяток торопливых шагов за уходящими все дальше товарищами, но потом снова остановился и, с тоской пронаблюдав, как их очертания исчезают в темноте, вернулся к девушке. Усевшись рядом, он погладил ее по плечу и вздохнул.
– Отдохни, девочка. Отдышись. Я тоже вот… А… я перекурю, например… Да, перекурю, и пойдем. Тут до Покровки два шага осталось. А там и согреемся, и поедим, и поспим… Ты только сейчас не вздумай засыпать! Слышишь?
Он потрепал ее за то же плечо.
– Я не пойду, - тихо ответила Вера. - Иди один…
– Ага, - доктор усмехнулся. - Нашла супермена. Может, предложишь еще и шею тебе свернуть, чтобы не мучилась? Нет, я добрый и слабохарактерный. Буду тебя тащить, пока не сдохну.
– Тогда я лучше пойду, - отрешенно согласилась Вера. - Дохлый доктор - это, наверное, тяжело…
– Умница, - Пашков оперся на посох и медленно встал. - Юмор жив, значит, дойдешь.
*Покровка выглядела заповедным уголком тишины и покоя. Во всей деревне нигде не горели лампочки, не ходили люди и даже не лаяли собаки. Сначала Пашков попытался найти следы шедших впереди беженцев и следовавших за ними «управленцев», но вскоре оставил бессмысленные попытки и постучал в ближайшие ворота. На скорый ответ он не рассчитывал. В принципе, хозяева с полным правом могли не реагировать ни на стук, ни на просьбы, ни на мольбы. Однако иного выхода не было, и доктор постучал более настойчиво. Третья попытка могла быть сопряжена с риском получить прямо сквозь деревянные ворота заряд картечи из какой-нибудь охотничьей «тозовки», но Пашков все-таки постучал еще раз.
– Хотя бы собаку мы должны были разбудить! - озадаченно пробормотал он, заглядывая в щель между створками.
– Может быть, здесь нет собаки, - предположила Вера.
– При таком-то хозяйстве, да еще у края леса? Воров тут, возможно, не опасаются, но от всяких лис и куниц защита быть должна. Лучше собаки никто ничего до сих пор не изобрел…
Он занес кулак, чтобы постучать в четвертый раз, но почему-то передумал. Вместо бессмысленной процедуры он просто нащупал слева от ворот калитку. Она открылась от легкого толчка. Пашков пару секунд посомневался, но потом заглянул во двор. В темноте что-либо разглядеть было почти невозможно, и доктор перековылял через деревянный порог.
– Эй, хозяева… - негромко позвал он.
Вера войти в чужой двор не решилась. Она стояла, нервно оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к издаваемым Пашковым звукам. Доктор опрокинул что-то жестяное, невнятно выругался, затем почиркал спичками, снова выругался и наконец затопал - застучал посохом обратно к воротам. Теперь впереди него двигался размытый лучик света от перемотанного синей изолентой электрического фонарика.
– В прихожей нашел, - выходя за калитку, пояснил он.
– В сенях, - поправила Вера.
– А, ну да, - согласился Пашков.
– А хозяева? Они разрешат нам переночевать?
– А нет тут никаких хозяев, - доктор произнес это как-то слишком легко, словно пытался не переиграть и потому безнадежно переигрывал.
– Там… что-то случилось? - с тревогой спросила девушка.
– Нет, просто ушли второпях… Беспорядок. А собака, видимо, сдохла. Нет ее ни во дворе, ни в будке…
– А-а…
– Мы лучше в центр пойдем, - он незаметно подтолкнул Веру вперед. - В местную больницу… Коллеги не откажут в приюте.
– Володя, это же маленькая деревня, - девушка покачала головой. - Здесь, наверное, нет даже фельдшера.
– Ну… тогда просто другой дом поищем, - торопливо исправился Пашков. - Идем, идем…
– Другой? - Вера заглянула ему в лицо. - С живой собакой?
Доктор отвел глаза в сторону и молча кивнул. Рассказать этой и так уже до смерти запуганной девочке о том, что увидел в доме, он был просто не в силах. Или дело было не в Вере, а в нем самом. Он давно уже не расстраивался при виде крови или трупов, но никогда ему не доводилось видеть их на месте преступления, да еще в таком количестве. В этом вымершем доме еще утром жила семья из шести человек. Теперь они - двое взрослых и четверо детей - лежали в кроватях с одинаково перерезанными глотками…
Центром деревни, видимо, считался бревенчатый магазин и примыкающее к нему одноэтажное каменное строение с поникшим флагом. Двери в обоих домах были распахнуты настежь. Доктор посветил внутрь «сельмага» и, наклонившись, поднял что-то, лежавшее прямо у порога. «Что-то» оказалось промерзшей буханкой хлеба.
– Разгром, - констатировал Пашков, вручая холодный хлебный кирпич Вере. - Постой здесь. Он ненадолго исчез в темноте - лучик фонаря был уже совсем слабым, батарейки стремительно садились - и вернулся с двумя жестяными банками под мышкой.
– Нельзя так, - неуверенно пробормотала Вера, - без денег…
– Я десятку в кассу положил, - усмехнулся доктор. - По ценам военного времени.
– А может, мы здесь и останемся?
– Лучше там, - он указал на соседнее здание. - Кирпич мне более симпатичен. Каменное строение оказалось одновременно почтой и правлением животноводческого хозяйства «Покровское», так гласили надписи на покосившейся табличке. В четырех незапертых комнатках почты-правления царил беспорядок. Мебель была сломана, окна выбиты, а пол покрыт ровным слоем различной документации и корреспонденции. Единственным непроветриваемым помещением оказался трехметровый закуток архива. Он был обустроен в конце коридора, и на улицу из него при желании можно было попасть через наглухо забитую дверь черного хода. Пашков закрыл внутреннюю дверь в архив, просунув в ручку швабру, и утеплил вход, свалив перед ним папки с документацией. В последних лучиках электрического света он успел вскрыть карманным ножичком одну из банок и отпилить от буханки пару мерзлых краюх.
В банке оказалась жирная свиная тушенка, и это показалось им, пожалуй, самой большой удачей в жизни. Ели они в полной темноте и молча.
– Вторую на завтра, - пробормотал Пашков, когда пустая жестянка звякнула о пол.
Вера говорить уже просто не могла, она устроилась между бумагами и, положив голову на плечо доктору, провалилась в тягучий, тяжелый сон.
В нем она стояла на размытой дороге, по кюветам которой брели в разных направлениях вереницы людей. Все они были измученными, грязными, оборванными и совершенно подавленными. Некоторые несли на руках детей, и те плакали, но почему-то беззвучно. Левая колонна постоянно останавливалась и, потоптавшись на месте, продолжала идти, а правая двигалась без заминок и даже ускоряла шаг. Вера попыталась присоединиться к убегающим людям справа, но оказалось, что между ней и кюветом расположена какая-то невидимая стена. Девушка в отчаянии ударила в стену кулаком и закричала, но только отбила руку и сорвала голос. Никто из бегущих ее не услышал. Вера зачарованно следила за их странным бегом и никак не могла понять, что же ее тревожит. То, что все эти марафонцы были одеты как угодно, только не спортивно, или то, что некоторые из них имели синевато-белый оттенок лица, словно замерзли или… умерли… Вера в ужасе отшатнулась от прозрачной стены. Мимо нее, шлепая голыми пятками по холодной и жирной, как свиная тушенка, грязи пробежали двое мужчин в серой милицейской форме. Их головы были склонены набок, а шеи перетянуты обрывками нейлоновой веревки. Следом за ними пронеслись три скромно одетых женщины, несколько детей, солдаты в простреленных бушлатах, снова женщины, опять дети… Вера обернулась, чтобы сравнить увиденное с тем, что творится слева, но там было пусто. Черная грязь в кювете бурлила и вздувалась огромными пузырями. Несколько пузырей лопнули и забрызгали Веру холодными липкими хлопьями. Девушка в отчаянии рванула на себе одежду и, торопливо сбросив куртку, побежала куда-то вдоль дороги, навстречу бегущим людям с белыми лицами. Пузыри лопались на ее пути, как детские хлопушки, обильно осыпая ее черными конфетти. Вера срывала одежду, но только все больше замерзала, а черная грязь все равно успевала пропитать ткань и добраться до кожи, делая ее холодной и нечувствительной…
– Проснись, - шепнул кто-то ей на ухо.
Вера остановилась и растерянно оглянулась, но никого не увидела. Теперь она стояла посреди бескрайнего заснеженного поля, одна и абсолютно без одежды, доступная всем ветрам и колючему морозу.
– Проснись, - настойчиво повторил бестелесный голос. На этот раз он звучал откуда-то из-за спины.
Вера обернулась, но сумела рассмотреть лишь размытую черную тень. Возможно, это была человеческая фигура, но до нее было слишком далеко, а над полем стремительно сгущались сумерки.
– Вера! - теперь голос возник, казалось, прямо над ухом.
Вера с трудом открыла глаза и увидела пробивающуюся сквозь узкую щель полоску слабого света.
– Только тихо, - прошептал Пашков. - Кто-то приехал. - Уже утро?
– Почти.
– Мы выйдем?
– Помнишь, что сказал шеф? Сначала изучим обстановку из укрытия, а там будет видно.
– Отсюда нам ничего не увидеть.
– Услышим. - Доктор приложил к ее губам палец и шепнул в самое ухо: - Только не шевелись, даже если они заглянут прямо сюда. Здесь темно, и среди бумаг нас могут не заметить.
– Где Мартынов?! - кто-то рявкнул от порога правления. - Здесь что?
– Пусто, товарищ капитан!
– Мартынов, спрашиваю, где?!
– Так он же на шоссе остался… Колонну сопровождать.
– Полудурки! Колонну ВАИ сопроводит! Связывайся давай! Пусть сюда едет. Единственный живой «уазик» на асфальте оставили! Идиоты!
– Там сейчас асфальт в кашу превратился… танки раздолбили…
– А здесь грязи по уши!
– Замерзло же все, товарищ капитан.
– А когда растает? Сегодня к обеду оттепель обещали. Куда ты на «шестерке» проедешь?
– Товарищ капитан, - вмешался в диалог новый голос. - Там, от леса, бригада какая-то чешет… человек тридцать. Вроде бы с оружием.
– В форме?
– А хрен их поймет, в грязи по уши…
– Оборону занять догадались?
– Может, просто свалим? Как мы впятером-то? Пусть армия разбирается.