насильников и педофилов. И не будет «шестеркой» у бандитов. Он тщательно и придирчиво будет следить за ходом следствия, изучать материалы дела, выкапывать малейшие «блошки» и несостыковки, как и полагается добросовестному адвокату, а уж если его подзащитный окажется человеком, попавшим в криминальную ситуацию по глупости или недоразумению, человеком, которого просто жалко, которого подставили или сделали «стрелочником», то за такого не грех и взятку дать. Кроме того, у любого адвоката есть возможность выбирать клиентов и не браться за дела, которые кажутся финансово неперспективными. Он будет выбирать только тех клиентов, за защиту которых можно получить хорошие деньги. Пусть не такие большие, как у того адвоката, который разговаривал с ним в кафе, но достаточные. И особое внимание станет уделять тем случаям, когда под следствием оказываются несовершеннолетние, вся вина которых в том, что они по глупости и недомыслию оказались в плохой компании. Особенно если у них состоятельные родители, которые смогут оплатить его услуги. Но для того, чтобы так свободно выбирать клиентов, ему надо было уйти из консультации и начать работать в адвокатской конторе, что он и сделал, к неудовольствию отца.
Жизнь вошла в просторную и относительно безопасную колею и покатилась вперед. Так она и катилась бы, если бы не случилось то, что случилось. После этого Виталий Кирган почувствовал отвращение к своей работе. А вот спиртное, напротив, отвращения не вызывало. И неизвестно, сколько времени продлился бы этот тяжкий период пребывания в медленно засасывающем его болоте, если бы не появились странные и забавные старики, Маргарита Михайловна и Борис Леонидович, которых Кирган про себя любовно называл «мое старичье», хотя внешне старался казаться ершистым и ни в чем с ними не соглашаться. Особенно с Марго, которая совершенно задолбала его своим Конфуцием. Она так часто, к месту и не к месту, его цитирует, что слова великого китайца волей-неволей оседают в голове Виталия, и он то и дело о них думает. Как будто ему больше подумать не о чем!
Но ведь старушка Марго оказалась права: Рыженко изменила свое отношение. Или это Конфуций прав?
Он не любил заниматься хозяйством, терпеть не мог мыть посуду и после развода, оставшись один, регулярно покупал в супермаркете одноразовые тарелки, которые выбрасывал после каждой трапезы. Вот и сейчас он, погруженный в размышления, доел что-то невнятное, купленное по дороге в ближайшей кулинарии, выбросил тарелку и магазинные контейнеры в мусорное ведро, налил себе чаю и сделал бутерброд с белым хлебом и шоколадным маслом, которое любил с самого детства. Мысли крутились вокруг Натальи Аверкиной, то и дело соскальзывая на следователя Рыженко, и Виталий чувствовал, что где-то спряталась маленькая слабенькая мыслишка, которая то и дело высовывала головку из своего убежища и тут же пряталась снова. Он перебирал в голове разные слова и фразы, стараясь выманить пугливую юркую мыслишку, наконец уловил момент и ухватил ее за ушко: кто оставил Кате Аверкиной наследство? Почему никому, в том числе и ему самому, не пришло в голову этим поинтересоваться? Почему Рыженко ничего не проверила? Не видела оснований? Ну да, ее можно понять, ведь никто в виновности Натальи не сомневался, и наследодатель тут совершенно ни при чем. А если…
И снова Виталий сидел в «допросной» и ждал, пока конвой приведет подзащитную. Сегодня пришлось ждать особенно долго: ему сказали, что все конвоиры заняты, Аверкину некому привести. Наконец она появилась, уже в другом свитере, не таком просторном, но все в тех же спортивных брюках. Лицо еще больше осунулось, глаза потухшие, губы потрескавшиеся.
– Вы попросили погадать на Катю? – первым делом спросила она, даже не поздоровавшись с Кирганом.
– Да, у нее все хорошо, не волнуйтесь.
Он постарался обойтись максимально обтекаемой формулировкой, чтобы не вдаваться в подробности. И кажется, Наташа поняла, что он не расположен обсуждать, «как там Катя», потому что про гадание больше ничего не спросила.
– А с Ленаром вы виделись? Спросили про похороны?
Виталий старательно описал платье Маргариты Михайловны, пытаясь ничего не перепутать. Наташа недоверчиво покачала головой:
– Не похоже на маму, чтобы она купила Кате платье, да у нее и денег лишних нет, наверное, на похороны с трудом наскребла. Вы меня обманываете.
А не такая уж она дура, как ему показалось вначале и как думает следователь, просто растерянная и оттого плохо соображающая девчонка. Он решился еще на одну ложь:
– Платье купил Ленар и передал вашей маме.
– И она взяла?
Кажется, Наташа снова ему не верит.
– Взяла, – подтвердил он, опасаясь выглядеть чересчур честным.
– И после этого прогнала Ленара с похорон?
– Получается, что так.
– Все-таки она чудовище… – Наташа опустила голову еще ниже и горько заплакала.
Кирган мысленно упрекнул себя за то, что так неудачно соврал. Надо чем-то ее отвлечь.
– Вспоминайте всех, кого вы за свою жизнь обидели, – потребовал он, будто не замечая ее слез. – Кто мог бы злиться на вас, ревновать, мстить.
– Да никто… – прорыдала Наташа, комкая в ладони бумажный платочек. – Я не знаю… Почему вы решили…
– Вы знаете того, кто оставил наследство вашей сестре? – жестко продолжал адвокат.
Наташа как-то сразу перестала плакать и подняла опухшее покрасневшее лицо.
– Нет, не знаю. А что?
– А Катя этого человека знала?
– Она говорила, что тоже не знает.
– А ваша мать его знает?
– Нет, но с нее какой спрос, она давно все мозги пропила, ничего уже не помнит и не соображает. – Наташа, кажется, снова собралась расплакаться, но, глубоко вздохнув и взяв себя в руки, продолжила: – Может, это какой-то наш родственник, только мамка его не помнит? Или отец Кати, у меня ведь другой папаша.
– А мама-то ваша что по этому поводу говорила? Она вам рассказывала об отце?
– Пока еще была вменяемая, говорила, что была замужем и папка нас бросил. А потом, когда уже попивать начала, призналась, что она и замужем-то не была никогда, а пригуляла нас от разных мужиков. А вы почему про это спрашиваете?
– Смотрите, – теперь Кирган старался говорить неторопливо, чтобы Наталья поняла каждое его слово, – кто-то оставляет наследство вашей сестре, то есть явно демонстрирует хорошее отношение к ней и плохое – к вам. А потом подставляет вас, чтобы вы сели в тюрьму. То есть это очень похоже на тщательно спланированную месть. Кто может вам так мстить?
– Не знаю, – растерянно пробормотала Наталья. – У меня нет таких знакомых.
– Ну хорошо, давайте подойдем с другой стороны. Кому выгодно, чтобы Катя умерла, а вы сели в тюрьму?
– Не знаю.
Значит, надо искать того, кто оставил наследство. Может быть, его родственники что-то знают.
– Но хотя бы имя того, кто оставил Кате деньги, вы знаете? – спросил Виталий, уже ни на что не надеясь – слишком часто на его вопросы подзащитная отвечала «не знаю».
– Конечно, Катя говорила. Какой-то Чернецов.
Ну, слава богу! Хоть что-то.
– А имя и отчество?
– Кажется, Георгий Петрович, но я не уверена. Что-то похожее. Может быть, Григорий.
– Ну да, – безнадежно вздохнул Кирган. – Или Павлович. Может, еще что-то вспомните про наследство?
Наташа сдвинула брови и сосредоточилась, потом вскинула голову.
– Катя ездила к нотариусу куда-то на Беговую.
– На Беговую улицу или на станцию метро «Беговая»? – уточнил Кирган, делая запись в блокноте.
– Не знаю… Она просто сказала: на Беговую.
– Фамилию нотариуса не называла?
– Нет. Да я и не спрашивала.
Что ж, есть примерный адрес нотариальной конторы и приблизительное имя и отчество наследодателя, но зато фамилия установлена точно, и от этого можно танцевать.
– Послушайте, – он глубоко вздохнул, – я не понимаю логики ваших поступков. Ваша сестра получает наследство неизвестно от кого, и вы не предпринимаете ровным счетом ничего, чтобы выяснить, кто этот человек и почему оставляет такие большие деньги. Вам что, все равно? Или вы, может быть, привыкли к тому, что на вас с неба сыплются такие суммы просто за красивые глаза? Ну ответьте же мне, Наталья! Или вы что-то скрываете от меня? Вы знаете, кто этот Чернецов и почему он оставил Кате деньги? Не молчите, говорите, ведь это может оказаться очень важным для поиска настоящего убийцы. Вполне возможно, именно в этих деньгах и кроется причина того, что с вами случилось.
– Я ничего не знаю, – едва слышно ответила Аверкина. – Правда.
– Ну хорошо, вы не знали сначала, но почему потом не захотели узнать? – допытывался Виталий.
Он в самом деле стремился понять: как так можно? Неужели не интересно? Не любопытно? Не страшно?
– Я боялась, – еще тише ответила она.
– Боялись? Чего?
– Что все рухнет… Что все окажется не так и деньги отнимут… Катя их получила, и я радовалась, что теперь она сможет устроить свою жизнь, потому что я все время чувствовала, что недодала ей, не создала условий, не делала все, что нужно, чтобы Катюшка была счастливой. И очень я себя за это корила… А тут вдруг такие деньги! Я не хотела, чтобы их у нее отняли.
– И предпочли ничего не знать и ни во что не вникать?
– Да.
Виталий сам не понимал, отчего у него так испортилось настроение. Домой он вернулся злым и каким-то растерянным. Перед глазами все время вставала Наталья, ее опущенная голова, сутулые плечи, сцепленные друг с другом руки и тоскливый взгляд. Он с удивлением вспоминал о том, что еще совсем недавно она вызывала у него раздражение и негодование своим нежеланием бороться и выстоять, своим отчаянием и откровенной слабостью. Теперь адвокат Кирган чувствовал только жалость к этой убитой горем молодой женщине. Когда же она появилась, жалость? Сегодня? Нет, точно нет, раньше. Когда же? Он перебирал в памяти все, что говорила ему подзащитная во время их встреч, и нашел-таки тот момент, когда неприятие сменилось сочувствием. Ее просьба погадать на сестру. Ее вопросы. Ее исступленное желание ухватиться хотя бы за что-то успокаивающее. Она очень любила свою сестру…