Видимо, пустая мечеть служила хорошим резонатором, и голос человека, кричавшего в окно, мог быть слышен далеко, а главное, звучал необычно, не по-человечески.
Хмурый, сразу посуровевший, вышел Алексей из мечети, пересек кладбище, спустился с холма и кружной тропинкой, с которой только что убежал перепуганный крестьянин, вернулся к себе на участок.
Работа шла, как обычно. Но сейчас Алексею все казалось не таким, как вчера. Ему чудилось, что колхозники работают без огонька, что у людей какой-то смущенный вид, что меньше, чем обыкновенно, смеха и шуток, что кое-кто перешептывается между собой, стараясь это сделать так, чтобы он, десятник, уже успевший подружиться со всеми колхозниками своего участка, ничего не заметил.
Во всем этом Алексей винил прежде всего самого себя. «Не сумел вовремя разобраться… Решил, что все хорошо, и бдительность по боку. Шляпа!»
Спустившись в ложе будущего канала, он шел хмурый, недовольный самим собою.
— Эй, товарищ десятник! Зачем печальный ходишь? От своей девушки писем не получаешь? Иди сюда, говорить будем, веселее будет! — раздался позади Алексея дружеский голос.
Алексей оглянулся. Алим Мусатов, веселый двадцатилетний крепыш, комсорг из колхоза имени Кирова, встав на одно колено, прилаживал к своему кетменю новую рукоятку.
Кировцы приехали на стройку из района, лежащего в дальнем конце Ферганской долины. Эти колхозы не получали никакой непосредственной пользы от строительства: до их полей не дойдет вода нового канала, да они и не так нуждались в ней. Земли колхоза лежали в полосе давно орошенной земли. Колхозы там были богатые — редкий не миллионер. Алексею особенно нравилась дружная, крепко сколоченная бригада кировцев. Увидев Алима, он широко улыбнулся и подошел к нему.
— Что сидишь? Устал? — осведомился он, нарочно делая вид, что не замечает, чем занят Мусатов.
— Зачем устал? — обиженно заговорил Алим. — Разве не видишь, кетмень сломался. Тут такая земля… второй раз кетмень ломается. Совсем как камень земля…
Взглянув в лицо Алексею, Алим догадался, что десятник шутит, и снова весело заговорил:
— А я думал, ты серьезно говоришь, что Алим устал. Обидно очень стало. Подожди пять минут — увидишь, как я устал. Сам увидишь, — и Алим снова склонился над кетменем.
Алексей сел на землю, рядом.
— Послушай, Алим, — заговорил он, понизив голос, хотя их никто не подслушивал, — все кругом были заняты своим делом, — ты видел старика, который ходит и табак продает? Оборванный такой старик и всегда ворчит.
Алим внимательно посмотрел на Алексея.
— Старик? Видел! Это плохой старик, сумасшедший.
— Почему сумасшедший? — удивился Алексей. — Он, по-моему, нормальный. Только старый и, кажется, бедный. А чем он плохой?
— Ругается все. Канал не любит. Пугает, — отрывисто проговорил Алим. — Сумасшедший потому, что впереди ничего не видит. Все назад смотрит.
— Почему же ты, Алим, ничего мне не сказал про этого старика? Про то, что он пугает, — недовольным тоном попенял Алима Алексей.
— Не сердись, пожалуйста, — примирительно ответил Алим. — Зачем тебе говорить? У тебя другие дела есть. Мы тоже не дураки. Сами сказали, что надо.
— А что вы ему сказали?
— Мы ему сказали… вон дядюшка Аширмат сказал, — поправился Алим, кивнув в сторону бригадира, — что, если старый шакал опять придет, мы его в землю закопаем. В дамбу закопаем. Он сильно рассердился, плеваться стал, — рассмеялся, припомнив этот разговор, Алим. — Однако испугался. Больше не придет.
— Не придет? — переспросил Алексей.
— Не придет, — уверенно подтвердил Алим.
— А ты его хорошо знаешь? — полюбопытствовал Алексей.
— Я? — удивился Алим. — Совсем не знаю. Дядюшка Аширмат говорил, что раньше старик большим человеком был, святым считался. Потом в тюрьме сидел долго. Теперь так живет, не работает.
— У кого же он живет? У родных?
— Нет, родных, наверное, нет. Он не здешний. Наверное, его еще святым считают… кто-нибудь. Они и кормят.
Помолчали.
— Алим, ты в Бустоне бывал? — спросил Алексей.
— Нет, ни разу не был. В Бустоне живут бригады из колхозов «Красный Октябрь», имени Ворошилова, тоже из нашего района. А нам места не хватило. Бустон — кишлак совсем небольшой. Мы себе землянки вырыли.
— Ты слышал ночью крики из мечети на кладбище? — в упор задал Алексей вопрос.
Алим весело рассмеялся.
— Слышал, конечно, слышал. Ты не думай, Алексей Степанович, что кировцы каждому ослиному крику поверят.
— А бустонцы?
— Там сейчас народу мало. Одни женщины да старики, — уклончиво ответил Алим. — Бригада бустонского колхоза далеко отсюда работает. Где-то за Наманганом.
— Ну, вот. Старики да женщины, наверное, поверили. Как ты думаешь, Алим?
— Наверное, поверили, — согласился Алим.
— Плохо это.
— Конечно, плохо.
— Знаешь что, Алим? Нам это дело так оставить нельзя. Ты приходи сегодня после ужина сюда, сходим в мечеть, посмотрим, кто там таким делом занимается.
— Сходим, — согласился Алим, откладывая исправленный кетмень и поднимаясь с колен. — Мы двое придем. Я и дядя Аширмат. Только после ужина поздно будет. Как стемнеет, мы и придем. Ты правильно сказал, Алексей Степанович. Это дело кончать скорей надо.
Дойдя до конца своего участка, Алексей окликнул Мальяна и попросил его проследить за подозрительным стариком, если он появится на его участке.
— Ты по-узбекски хорошо понимаешь. Надо узнать, что этот святоша проповедует.
Ардо горячо пообещал:
— Хорошо, пусть только появится.
Алексей уже направился к себе, когда Ардо окликнул его.
— Погоди, Алеша! Совсем забыл! Саид приходил. Велел передать тебе, что в обеденный перерыв он обязательно придет на твой участок. Ты его подожди. Ладно?
— Ладно. Только ты смотри, не забудь передать и ему мою просьбу насчет старика, а он пусть передаст Чернышеву. Смотри, Ардо, не забудь!
Саид не заставил долго дожидаться. Едва лишь колхозники ушли обедать, как появился и он. Не поднимаясь на дамбу, он прошел прямо по руслу, то вспрыгивая на уступы, то спускаясь в глубокие котловины неравномерно выбранного дна канала.
Подойдя к высокому земляному столбу, в тени которого устроился Алексей, он сел рядом с ним, вынул из кармана пачку папирос «Пушки», угостил Алексея и закурил сам.
По молчанию Саида, по тому, как он, прикурив, глубоко затянулся и затем тщательно засыпал песком догоревшую почти до конца спичку, Алексей понял, что Саид встревожен еще сильнее, чем во время ночного разговора. Но Алексей молчал, предоставляя товарищу собраться с мыслями и самому начать разговор.
— Знаешь, Алеша, — наконец, заговорил Саид. — В Бустоне нехорошее дело получается. У меня работают ворошиловцы. Они как раз в Бустоне квартируют. Там, знаешь, что получается? Почти все мужчины колхоза уехали на канал. Коммунисты, комсомольцы — все уехали. Сейчас в Бустоне вся власть — полевод колхоза. Старый и, кажется, совсем дурак. Остальные все старики да женщины. А старики в Бустоне знаешь какие? Ой, ой, очень нехорошие старики. Хороших стариков дома мало осталось, тоже на канал уехали. Не хотят дома сидеть, когда сыновья канал роют. А женщины в Бустоне совсем отсталые. Многие еще в парандже ходят. Мулла есть. Мечеть есть. Мулла говорит, что сюда ишан, очень святой ишан приехал и запрещает кладбище трогать. Всех совсем запугал. Потому и заявление написали, чтобы канал через кладбище не проводить. Я, знаешь, что думаю, Алеша? — Саид в волнении положил руку на колено Алексею. — Я думаю, что здесь очень плохое дело могут сделать. Если мы обведем канал вокруг холма, то ведь левая дамба вся будет насыпная. Это ничего. Дамбу мы сделаем такую, что ее никакая вода не прорвет. Только уж если воде люди помогут. А такие найдутся. Вроде этого ишана. Тогда, знаешь, что будет? Вода в канале ведь на восемь-десять метров поднимется, а поля с левой стороны все ниже лежат. Понимаешь, тут какой-нибудь мерзавец такого наделать может, что…
— А где бустонцы сейчас работают? На каком участке канала? — прервал товарища Алексей.
— Далеко, — махнул рукой Саид. — Где-то за Наманганом. Километров тридцать будет.
— А все же их надо известить.
— Уже известили. Сегодня утром туда ушел человек.
— А полевод — коммунист?
— Нет. Какой там коммунист! Совсем отсталый человек.
— А что говорят насчет стонов из мечети?
— В Бустоне все напуганы. Многие верят, что это стонут души тех людей, которые на холме похоронены.
— А ворошиловцы и краснооктябрьцы верят?
— Понимаешь, Алеша… Они бы, конечно, не поверили, если бы и услышали, но дело в том, что они ничего не слыхали.
— Как не слыхали?!
— Совсем не слыхали. Спали. Они ведь спят по бригадам. Одна бригада — в старой байской усадьбе, а другая — в двух домах, отведенных сельсоветом.
— Ну, и что же?
— Так они спали и ничего не слыхали. Их никто не разбудил.
— А других разве будили?
— Выходит, что разбудили. Постучали в калитки и покричали, что всех вызывают в правление колхоза. Очень многим стучали. Весь Бустон проснулся. А через пять минут в мечети на кладбище стоны начались.
— Да-а-а! — задумчиво протянул Алексей. — Картина получается интересная. Очень интересная.
— Ну, чего делать будем? — от волнения начиная говорить ломаным русским языком, спросил Саид. — Совсем плохо дело получается. Завтра приедет депутат Верховного Совета, член правительства, спросит, почему у нас тут покойники стонут, живым жить мешают. Позор. На строительстве сотни коммунистов, а какие-то мерзавцы отсталых колхозников мертвецами пугают. Ворошиловцы сказали, что сегодня в Бустоне никто спать не будет, слушать будут. Говори, что надо делать?
— Кто там у них верховодит?
— Трудно понять. Говорят, что в Бустоне живет один бывший мулла, да теперешний мулла, да совсем старый отец нынешнего полевода, да еще один старик недавно из тюрьмы вернулся. За контрреволюцию сидел. Букет получается.