— А если нет платка, что, правда, делать? — ни к кому не обращаясь, гнул свою линию Ромка.
Стараясь не слушать детский гвалт, сотрясающий стены лифта, я едва дождалась, когда кабина доползет до четвертого этажа, загнала всех домой и, накормив детей ужином, отправилась на свидание с нудным красавцем Антоном Смирновым.
В харчевню у метро я заявилась с получасовым опозданием. Не заметить Антона Ильича было затруднительно. Историк выделялся среди непрезентабельной публики дешевой забегаловки, как красноголовый мухомор среди чернушек. Скроив постное лицо и сложив кисти рук в замок, кукольный красавец сидел за грязноватым столом и накатом внутреннего напряжения очень походил на Штирлица в кафе «Элефант». Был он в двубортном костюме, собран и подтянут и спину держал на удивление прямо, словно не один день тренировался ходить перед зеркалом с собранием сочинений Карамзина на голове.
Я же, на мой взгляд, явно недотягивала до супруги Максима Исаева. Не было во мне томной элегантности жены легендарного разведчика, а была только загнанность лошади, которую лучше пристрелить, чтобы не мучилась. Потерянно улыбаясь, я уселась напротив историка, украдкой вынимая макароны из волос.
— Будете что-нибудь пить? — спросил мой кавалер, морщась от истеричных звуков «Ласкового мая», разносившихся по залу.
— Двойной мартини, пожалуйста, — заказала я, откидываясь на спинку шаткого стула и прикрывая усталые глаза. — Льда не надо. И принесите сразу два бокала.
Кормление детей ужином далось мне нелегко, и я честно заслужила свою порцию спиртного. Пока я варила сосиски и грела гарнир, Светик схватила пакет с покупками и умчалась в свою комнату. Каюсь, меня это не насторожило, ибо я по наивности подумала, что малышка побежала примерять обновки. Как же, нужны ей были юбка с лошадью на кармашке и несколько белых блузок, укомплектованных жилеткой! Деловая колбаса выудила из пенала ручку и высыпала из пакета новые тетрадки. Пока Ромка проверял целостность своих сокровищ в оставленных без присмотра сумках, и особенно в жестянке, а Лизавета болтала по телефону с Ольгой, нахваливая красавца Ивана, влюбившегося в нее с первого взгляда, маленькая затейница красным фломастером накалякала свой коронный призыв «Верьти в понь!» на всех, до единой, обложках только что купленных тетрадей. Если бы она исчеркала лишь свои тетрадки, тогда еще полбеды, но малышка призывала верить в понь на всех, без исключения, тетрадках, включая тетради брата и сестры.
И поэтому ужин прошел под ругань, завывания и мстительное плевание едой. Я же стала своеобразным буфером, в который летели макароны как изо рта обличителей, так и изо рта оправдывающейся стороны. Затем зловредный Роман улизнул из-за стола, прошелся по квартире и, чтобы побольнее уязвить сестру, ободрал желтые стикеры с понелюбивыми призывами Светика. Ободрал и спрятал в жестянку, чтобы сестричка не смогла добраться до бумажек. Негодник верно рассчитал свою месть — Светику с трудом давались ровные буквы, а писать на бумажках воззвания про понь она старалась как можно красивее. На восстановление ущерба потребовался бы не один день, а этого Светик допустить никак не могла. И потому, заливаясь слезами, бедняжка теребила вернувшегося за стол братца и требовала вернуть ей похищенные листочки. Но Ромка оставался глух к мольбам и уговорам и, как ни в чем не бывало, продолжил поглощать ужин. А макароны в процессе выдвигаемых требований полетели еще и с тарелки девочки, и часть их пришлась аккурат на мою голову. Вот и пришла я в «Шашлычную» вся измученная и с макаронами в прическе.
Но Антон Смирнов ничего этого не знал. Заподозренная в бытовом пьянстве, я была неодобрительно окинута холодным взглядом малахитовых глаз и подвергнута молчаливому осуждению. Сделав ложные выводы из ошибочных предпосылок, историк поджал губы и демонстративно заказал себе минералку без газа. С недовольством поглядывая, как я приканчиваю второй бокал мартини, Антон сухо проговорил:
— Тут, видите ли, какое дело. Наши с Ольгой родители работают за границей, и я вынужден присматривать за сестрой. В прошлом году Оля сдружилась с вашей Лизой, и нам стало трудно находить общий язык. Проще говоря, сестра меня не слушается. Я запрещал ей общаться с Лизаветой, но девочки стали хитрить, обманывать и выкручиваться, поэтому пришлось закрыть на их дружбу глаза. Вернее, наоборот, не спускать с Ольги глаз. В общем, я знаю, что у Лизы в семье принято давать детям деньги на любые капризы. Если Лизавете придет в голову идея купить себе мотоцикл, ее матушка, не моргнув глазом, отвалит девчонке нужную сумму. Маргарита, я вас очень прошу, проследите, чтобы Лизе в ближайшее время не давали крупных денежных сумм.
— Лизка собирается купить мотоцикл? — в паническом ужасе округлила я глаза. — Так что же вы сидите! Нет, вы знаете, сколько мотоциклистов разбиваются насмерть? А Лизка совсем еще ребенок! Вставайте скорее, надо бежать к ее матери! Надо бить во все колокола! Надо спасать нашу Лизу…
— Да успокойтесь вы, Маргарита! Что вы всполошились раньше времени? — рассердился Антон.
— Что значит — раньше времени? — возмущенно заорала я, привлекая внимание общественности к нашему столу. — Вы предлагаете подождать, когда ребенок угробится на мотоцикле, и только потом начинать что-то делать?
— Перестаньте кричать на весь зал! — приструнил меня историк. — Не собирается Лиза покупать мотоцикл, это я так, к примеру сказал. Сами подумайте, какая здравомыслящая мать купит четырнадцатилетнему ребенку мотоцикл? Деньги девчонкам нужны для другого.
— Для чего это — для другого? — насторожилась я.
По многозначительному молчанию собеседника я догадалась, что на самом деле все гораздо серьезнее, чем мне тут преподносят. Историк молчал, хмуро глядя в немытое окно, и я решила взять беседу в свои руки.
— Признайтесь, деньги нужны на аборт? — выдвинула я наиболее реальное предположение из тех, которые пришли мне в голову.
— Что вы такое говорите! — шарахнулся в сторону заботливый братец Оленьки, едва не свалившись со стула.
— Скажите, для чего им деньги, я все равно не отстану! — упрямо твердила я, придвигая свой стул к стулу историка Смирнова.
Антон с сомнением пожевал губами, задумчиво изучая мою челку, и нехотя пояснил:
— Вчера я случайно услышал, как в телефонном разговоре с вашей Лизаветой Оля упоминает клуб «Аскольдова могила». Местечко, я вам скажу, еще то.
— А баба Зина говорила, что там собираются готичные поклонники сериала с Марой Рюминой в главной роли. «Проклятие графа Аскольда», может, слышали?
Антон изогнул рот коромыслом и неприязненно процедил сквозь зубы:
— Да уж, слышал кое-что.
Мне ужасно не понравился тон, каким он мне ответил. Скажите, какие мы снобы! Понятное дело, такие сериалы мы не смотрим, а смотрим канал «Дискавери». Точнее, научно-популярные программы, подготовленные ВВС по географии и истории для таких вот умников, как этот самый Антон Смирнов. А мы с бабой Зиной набитые дуры, раз интересуемся ерундой, подобной «Проклятию графа Аскольда». Конечно, мой собеседник вслух ничего этого не высказал, но ясно дал понять выражением лица, что именно так он и думает.
— Еще я слышал, — скривив лицо в брезгливую гримасу, продолжал рассуждать заносчивый красавчик, — что в «Аскольдовой могиле» собираются депрессивно настроенные бездельники, и мне бы не хотелось, чтобы Ольга и Лиза примкнули к их рядам.
— А по-моему, там забавно, — заявила я, чтобы позлить Ольгиного братца.
От выпитого алкоголя напряжение понемногу спадало, и я, развалившись на стуле, посматривала по сторонам, приветливо улыбаясь посетителям за соседними столиками, и время от времени помахивала им рукой.
— Ничего забавного, — осадил меня Смирнов. — Я педагог и знаю, о чем говорю. Очень вас прошу, Маргарита, поговорите с вашей Лизой. Скажите ей, чтобы ни в какую «Аскольдову могилу» она не ходила и уж тем более не тащила туда Ольгу! Что хотите, делайте, но Лиза не должна даже носа совать в этот жуткий кабак.
— Слушайте, а вы меня заинтриговали, — приосанилась я, вскидывая левую бровь и выпячивая грудь. — Что ж там такого страшного, может, расскажете?
— Бросьте дурака валять! — разозлился Антон. — В этом баре собирается всякое отребье, так что сажайте вашу Лизу под замок, если не хотите, чтобы в семье Кашкиных случилось несчастье. Надеюсь, мы с вами поняли друг друга. Не смею вас больше задерживать, извините, у меня дела.
И этот надутый индюк кинул на стол мятую пятисотенную купюру и, подхватив ненавистный мне бордовый портфель с золотыми уголками и пухлой ручкой, покинул забегаловку. А я осталась сидеть на колченогом стуле за липким столом, с трудом понимая, что это было. То, что это явно не любовный флирт, мне стало понятно с той самой минуты, как я увидела прямую спину историка и его каменное лицо с брезгливо опущенными уголками губ. Может, мужчина действительно волнуется за младшую сестренку? А чего за нее волноваться? Даже интересно, что же такого ужасного злые готы могут сделать с восьмиклассницей Оленькой Смирновой, если братец ее цепенеет от ужаса при одном упоминании «Аскольдовой могилы»?
Безумно заинтригованная, я выбралась из-за стола, кинула поверх мятой купюры историка свою тысячу, чтобы не быть в долгу у всяких там, и нетвердой походкой двинулась в «Аскольдову могилу».
Дорогой я пыталась припомнить все, что знаю о готах. Знания мои не простирались дальше общепринятых представлений об этой субкультуре, которые насаждали среди обывателей массмедиа. Если верить желтой прессе, все готы независимо от пола пользуются косметикой, чтобы скрыть под ней природную привлекательность. Ходят в депрессивной черной одежде, устраивают тусовки на кладбищах, где отплясывают под «Реквием» Моцарта свои готические танцы, а в перерывах между оргиями замогильными голосами спорят, какой смертью предпочтительнее умереть. Примерно так, хотя, может, я что-то путаю. Ну и что плохого эти комедианты могут сделать нашей Лизке и ее подруге Оленьке? Изнывая от любопытства, я подошла к флигельку и, наскоро прочитав «Отче наш», решительно двинулась вниз по каменным ступеням и потянула на себя дубовую дверь.