Я подумал, что стоило захватить фонарик. Завтра надо будет купить.
Здесь меня бог весть кто может подстеречь, а Беатрис знает, во сколько я отправляюсь в Чизик за Даниэль...
Я шел по середине переулка, стараясь держаться подальше от машин, и сердце у меня отчаянно колотилось, хотя накануне ночью я был абсолютно спокоен. «Воображение!» — кисло подумал я. Ничто не таилось в зарослях, поджидая меня. Тигр не пришел поохотиться на козу.
Машина выглядела совершенно так же, как я ее оставил, но я на всякий случай все же проверил проводку под капотом и под приборной доской, прежде чем включить зажигание. Проверил, нет ли утечки масла в моторе, в порядке ли шины, испытал тормоза, разогнавшись и резко затормозив, прежде чем выехать на улицу.
Наконец, удовлетворившись проверкой, я отправился в путь и без помех доехал до Чизика. В два часа ночи я забрал Даниэль. Она устала после долгого дня и почти не разговаривала со мной, сказав лишь, что они весь вечер занимались репортажем о снежных и ледяных домиках, хотя, с ее точки зрения, это пустая трата времени.
— Что за дома такие? — спросил я скорее для поддержания разговора.
— Что-то вроде конкурса. Ребята снимали фильм о них. Вроде песочных замков, только из снега и льда. Некоторые очень красивые и даже с освещением. Только внутри очень холодно. Все, конечно, занятно, но это нельзя назвать событием мирового масштаба.
Даниэль зевнула и умолкла. А вскоре мы были уже у гаражей: ночью машин мало, и потому ехать недолго.
— Ты не можешь все время приезжать за мной, — сказала Даниэль по дороге к особняку.
— А мне нравится.
— Литси сказал, что этот человек в шляпе был Анри Нантерр. — Ее передернуло. — Я даже не знаю, что хуже — если это был он или если нет. Во всяком случае, в пятницу я не работаю и в субботу и воскресенье тоже. Так что завтра ты сможешь спокойно выспаться.
Мы отперли дверь новым ключом и снова попрощались на площадке ее этажа. Нам еще не приходилось спать вместе в этом доме, так что мне не пришлось бороться со счастливыми воспоминаниями; и все же, когда я поднимался к себе наверх, мне отчаянно хотелось, чтобы Даниэль была со мной. Но просить ее об этом я не решился: ее прощальный поцелуй не был обещанием и снова пришелся куда угодно, только не в губы.
«Дайте ей время...» Время приносило лишь томительную тревогу и ничего не сулило в будущем.
В столовой, находившейся напротив спальни Литси, каждое утро можно было найти завтрак, тепло и свежие газеты. Я спустился туда около девяти и сидел, прихлебывая апельсиновый сок и читая о лошадях, которые должны участвовать в сегодняшних скачках в Брэдбери, когда зажужжал внутренний телефон и голос Даусона сообщил, что меня спрашивает мистер Харлоу.
Я снял трубку городского телефона с некоторым страхом.
— Уайкем?
— А, Кит! Слушай, я подумал, что, пожалуй, надо тебе сказать, только ты принцессе не говори, не стоит ее тревожить... У нас сегодня ночью побывали гости.
— Лошади целы? Кинли как?
— Целы, целы. Собственно, ничего не случилось. Сторож сказал, что его собака беспокоилась, словно чуяла кого-то. Он говорит, пес добрых полчаса был настороже и тихонько поскуливал. Они дважды обошли все конюшни, но никого не нашли, а через некоторое время собака успокоилась. Ну и что ты об этом думаешь?
— Хорошо, что там была собака!
— Да... Все это очень неприятно.
— А когда это было?
— Около полуночи. Я-то, разумеется, давно уже спал, и сторож не стал меня будить, потому что ничего не случилось. И никаких следов не нашли.
— Пусть конюшню караулят каждую ночь. И смотрите, чтобы вам не прислали снова того мужика, который дрых на сеновале.
— Нет, я им сказал, чтобы его больше не присылали. Новый сторож вполне добросовестен.
Мы поговорили о двух лошадях, которых Уайкем посылал в Брэдбери. Обе они принадлежали не принцессе. Уайкем временами посылал в Брэдбери самых медлительных коняг, с тем расчетом, что если они не сумеют выиграть там, то в другом месте они тем более не выиграют. А обычно он старался туда лошадей не посылать. Это был маленький провинциальный ипподром, с плоским скаковым кругом не более мили длиной. Скакать на нем было проще простого, если все время держаться внутренней стороны дорожки.
— Ты там позаботься о Мелиссанде.
— Хорошо, Уайкем. — Мелиссанду я уже не застал. — Вы имеете в виду Пинкай?
— А? Ну да, конечно. — Уайкем прокашлялся. — Долго ты еще будешь жить на Итон-сквер?
— Не знаю. Я вам скажу, когда соберусь уезжать отсюда.
Мы расстались. Я сунул в тостер ломтик хлеба с отрубями и принялся размышлять о ночных гостях. Вошел Литси, налил себе кофе.
— Я подумал, — сказал он мимоходом, накладывая себе кукурузных хлопьев и заливая их сливками, — что, может быть, поеду сегодня на скачки.
— В Брэдбери? — удивился я. — Там довольно неуютно.
— Вы не хотите, чтобы я ехал с вами?
— Да нет, просто предупреждаю.
Он сел за стол и сочувственно посмотрел, как я ем тост без джема и без масла.
— Какая жуткая диета!
— Ничего, я привык.
Я проглотил таблетку, запил ее кофе.
— А это что? — спросил Литси.
— Витамины.
Он со вздохом покачал головой и принялся уничтожать свой чрезмерно калорийный завтрак. Вошла Даниэль, отдохнувшая, посвежевшая, в мешковатом белом свитере.
— Привет! — сказала она, ни к кому в особенности не обращаясь. — А я вас ищу. Что вы сегодня делаете?
— Едем на скачки, — сказал Литси.
— В самом деле? — Она с удивлением уставилась на него. — С Китом?
— Ну да, конечно.
— А-а... А можно... можно я тогда тоже поеду?
Она обвела нас взглядом, явно рассчитывая приятно провести время.
— Через полчаса! — улыбнулся я.
— Легко!
И мы отправились на скачки в Брэдбери втроем, попрощавшись в холле с принцессой, которая спустилась вниз, чтобы поработать с миссис Дженкинс, и с завистью смотрела на нас, и с Беатрис, которая также спустилась вниз, но чтобы выведать последние новости. Беатрис уставилась на меня.
— Вы сюда вернетесь? — осведомилась она.
— Вернется, — мягко ответила принцесса. — А завтра мы все вместе поедем в Сандаун. Там скачут две мои лошади. Не правда ли, это чудесно?
Беатрис, похоже, не сразу сообразила, каким образом одно вытекает из другого. А тем временем мы с Литси и Даниэль откланялись.
Прибыв в Брэдбери, мы обнаружили, что ипподром находится в состоянии обширной реконструкции. Повсюду стояли машины, лежали кучи строительных материалов и висели объявления с извинениями за временные неудобства. Посреди дешевых мест возвышались обнесенные лесами новые трибуны, а большая часть верхнего яруса дорогих трибун была превращена в большой зал для зрителей с окнами во всю стену, столами, стульями и барами. Там же строилась выходящая на противоположную сторону галерея, откуда открывался вид на паддок.
На столе перед весовой стоял макет, показывающий, как все это будет выглядеть после реконструкции. Служащие ипподрома с улыбками принимали комплименты и поздравления.
Литси с Даниэль отправились выпить и перекусить в старый, еще не благоустроенный бар, и я, натягивая бриджи и сапоги, изо всех сил старался не думать об этом. Потом я надел куртку, и мой помощник аккуратно повязал мне на шею белый шарф. Потом я надел мягкий жилет, защищающий спину и почки при падениях, а поверх этого — куртку с цветами первого из своих сегодняшних владельцев. Шлем, очки, хлыст, номер, попона с грузом, седло; я проверил, все ли на месте, взвесился, передал Дасти все, что нужно, Дасти отправился седлать лошадь, а я накинул анорак — день был холодный — и вышел на улицу.
Сегодня я как раз с удовольствием постоял бы на трибунах вместе с Даниэль, как все нормальные люди. Мне захотелось съесть сандвич, выпить, сыграть на тотализаторе... Когда я выехал на дорожку, они улыбнулись мне и помахали, и я помахал в ответ. Сейчас мне хотелось очутиться рядом с ними.
Моя лошадь выиграла скачку. Это удивит и порадует Уайкема, но не искупит вчерашнего проигрыша Коля.
Кроме двух лошадей Уайкема, я должен был ехать еще на трех. Во второй скачке мы пришли в хвосте, и я переоделся в цвета владельцев Пинкай к третьей скачки, снова накинул теплый анорак и вышел в паддок, чтобы поговорить с самыми придирчивыми и беспокойными из всех владельцев Уайкема.
Но до паддока я не дошел. Сверху донесся вопль «Помогите!», и я вместе со всеми, кто был вокруг, поднял голову, чтобы узнать, что случилось.
На новой галерее, высоко над трибунами, висел на одной руке человек.
Крупный мужчина в темном пальто. Литси!
Я в ужасе смотрел, как он медленно развернулся на руке, зацепился второй... Но он был слишком тяжелым, чтобы подтянуться. А внизу — пятьдесят футов и твердый асфальт.
Я опрометью бросился туда, сорвал с себя анорак и бросил на землю под тем местом, над которым повис Литси.
— Снимайте куртку! — сказал я тому, кто стоял ближе всех. — Бросайте на землю!
— Кто-то должен подняться туда и помочь ему, — сказал он. — Кто-нибудь должен...
— Снимайте куртку! — И я обернулся к какой-то женщине:
— Снимайте пальто! Бросайте его на землю. Скорее, скорее, бросайте одежду!
Она смотрела на меня невидящим взглядом. На ней была длинная, дорогая шуба. Женщина стянула ее с себя, бросила поверх моего анорака и сказала стоявшему рядом мужчине:
— Снимайте куртку! Снимайте же!
Я бегал от человека к человеку.
— Снимайте куртки, пальто, скорее, скорее! Снимайте куртки!
Вокруг собралась огромная толпа людей, которые, возвращались на трибуны перед следующей скачкой. Все смотрели вверх. Я услышал, как люди стали повторять:
— Снимайте куртки! Снимайте куртки!
«Господи, Литси, — молил я, — подержись еще чуть-чуть!»
— Держись! Держись! — кричали ему, один-два идиота что-то орали, и мне казалось, что вокруг очень шумно, хотя большинство людей молчали.
Мальчонка с огромными глазищами расстегнул свой маленький голубой анорак, стянул узорчатый свитерок и швырнул их в растущую кучу одежды, оставшись в одной яркой хлопчатобумажной футболке. И нырнул в толпу. Я слышал, как он кричит: