Он мечтал о доме. Собственном доме. Куда однажды он позовет свою маму. И она обязательно придет. Чтобы поздороваться с сыном, а может, и с внуком. Так бывает у всех. У людей, у животных. У всех есть семья. Или мечта о ней.
Впервые Максим был спокоен, хоть и бдителен. Препарат Функеля отпустил. Участки мозга примирились. А солнце действительно начало греть, напоминая зиме о том, что ее последний день настал. Пора и честь знать. Сказка про двенадцать месяцев, меняющихся местами, – это лишь литературная инверсия. Всему свое время и место. Своя мечта и своя судьба, которые часто подвержены изменениям. Повлиять на ход истории может как заурядный случай, так и просчитанный ход…
Как-то в единственный раз посланец полковника Дугина, офицер, которому авторитет военной разведки безгранично доверял, посчитал нецелесообразным выполнять приказ своего патрона. Офицер не стал ликвидировать приговоренного командиром к смерти не в меру амбициозного профессора и сдал светило психиатрии конкурирующей конторе. С тем, чтобы получить индульгенцию за прошлые и еще не свершившиеся свои деяния под началом Дугина.
– Ты чего пришел? – спросил Дугин вошедшего в пентхаус офицера. Тот обнял командира и сообщил, что явился не на доклад, а также о том, что все посты сняты и пришел он не один, хоть и не под конвоем.
– Поцелуем предаешь, как Иуда Христа? – сморщился сокрушенный предательством полковник.
– А я так разложил, что ты – Иуда. Ну уж точно не Христос! – сыграл на публику офицер. Зрители ухмыльнулись. Особенно старший по званию. Оперативники усадили Дугина в кресло, следственная группа приступила к протоколированию улик. Первой в пакетике оказалась «машинка Функеля», потом все сотовые телефоны Дугина, рация, схемы, планы города, оружие, бинокль, паспорта, их насчитали целых пять. Три российских с шенгенскими визами, один – украинский и, что вызвало вторую волну ухмылок, молдавский.
– Вот так встреча! – В этой главе эта фраза звучит вторично. Но не примите ее за дежавю, ибо высказана она была из уст полковника ФСБ в адрес отставного полковника ГРУ совсем с иной интонацией, преисполненной сарказма и иронии. – Стало быть, товарищ полковник, вы и есть мозговой центр переворота. Светит вам пожизненное за подготовку мятежа и организацию путча, а еще за разжигание всех видов розни… И за неудавшееся покушение на главного энергетика страны, его тоже на вас повесим.
– Мученика из меня хотите сделать? – ровно дышал Дугин. – Ничего нет у вас на меня. Мало ли кто документы эти подделал. Уж точно не я. А в помещение это меня силой привели и заперли. Отпечатки мои только на бинокле. Только он мне и принадлежит, это признаю.
– Может, и адвоката уже завели?
– Обязательно, того же самого, что защищал в суде интересы отстраненного недавно губернатора.
– А вот это разбитое устройство, оно тоже не ваше?
– А что это?
– Думаю, это ваша мышеловка, вернее, крысоловка. Профессор Функель нам много чего про нее рассказал.
Полковник с презрением глянул на бывшего соратника. Значит, предали его гораздо раньше и Функель жив.
– Профессор Функель? А, это тот одержимый гений, который курам на смех придумал крысиную теорию! О том, как из человека сделать крысу. Покажите же скорее вашего крысочеловека! Где он?! – Дугин оценил по реакции своих визави, что Максима им взять не удалось. А значит, показания Функеля легко выдать за бред сумасшедшего. – Скорее крыса встанет на задние лапки, причем усилиями не шизофреника, а дрессировщика из театра Терезы Дуровой. Адресок дать? Это на Олимпийском…
– Адреса и явки мы знаем, – воспринял шутку фээсбэшник.
– А раз вы все знаете, то догадываетесь, наверное, о том, что если б я хотел разобраться с главным энергетиком страны, который не вырабатывает энергию, а сосет ее из моего народа, то сделал бы это быстро, красиво и результативно. Или вы сомневаетесь?
– Не сомневаемся.
– Так вот, я его не заказывал. В чем вы убедитесь, когда я буду препровожден в Лефортово. Его ликвидируют в мое отсутствие на воле. Что докажет мою невиновность в причастности к покушению на столь уважаемого топ-менеджера, зарплата которого сопоставима с бюджетом страны.
– Ваши политические взгляды можете отразить в своих мемуарах. В тюрьме будет время на литературное творчество. Вам это время обязательно предоставят.
– Тюрьма? О, это место сделает меня неуязвимым. Для политика тюрьма есть трамплин триумфа.
– Вы теперь в политики записались?
– Армия – инструмент политики.
– Армия сегодня доказала свою преданность руководству страны. Дайте ему его бинокль. – Один из оперативников выполнил распоряжение старшего группы.
Дугин подошел к окну и посмотрел в сторону Поклонки. Туда вошли танки. И они стреляли. Правда, не по толпе, а вверх. Но явно боевыми снарядами с дистанционными взрывателями.
– О, карающий град воздушных разрывов! Неужто осколочно-фугасные снаряды? Или фейерверк?
Ему не ответили. Зато он увидел, как со стелы падает Ника – богиня Победы, с девальвированной молодой порослью, той, что осмелилась растоптать память. В 25-тонную Нику, которую городские власти столько лет результативно защищали от сильных ветров, случайно попал снаряд, не успевший долететь до запрограммированной дистанции подрыва. Дочь титана с грохотом рухнула со стометровой высоты вместе со своими амурами. Она задела немногих, но летально, один из бесчинствующих, кавказец, был расплюснут позолоченным лавровым венком, другой, славянской внешности, – дудкой крылатого амура. Полплощади накрыло густой пеленой пыли и дыма…
Побоище быстро подавили. Подразделения десантников приступили к конвоированию пленных. Спецназ сортировал их по «пазикам». Армейские и гражданские санитары уносили раненых. Горы оружия были изъяты и временно складировались прямо у музея войны. Обыски еще продолжались. Кавказцев и азиатов, в числе которых находился Иса с племянником, этапировали на стадион «Динамо» для установления личностей. Искали террористов, зачинщиков и провокаторов. Невиновных зевак обещали отпустить после выяснения обстоятельств присутствия на Поклонке и допросов свидетелей. Хулиганов и фанатов, повинных в смертях, обещали строго и показательно наказать. Телевизор, который включили для усиления разочарования арестанта, подтверждал очевидное. Бойня, итогом которой стало более тридцати трупов и четыре десятка раненых, примерно поровну славян и нерусских россиян, закончилась…
– Значит, правительство все же взяло на себя кровь народа. Для этого нужна политическая воля. Не испугались замараться! И в чем же обвинят меня те, кто вывел танки на собственный народ?
– Не то ли хотели сделать вы, только в более угрожающих масштабах, когда могло стать уже слишком поздно, не вы ли планировали доведести народ до гражданской войны?
– Я? Вы демонизируете мой образ, хоть мне и приятно, что столь могущественная структура считает меня джинном. Я не управляю стихиями, они управляют мной. Анархия – предтеча порядка. На ее гребне возносятся вожди.
– Как возносятся, так и тонут. Вы правы, недооценивать плохо, но ошибочно и преувеличение. Ваши возможности исчерпаны. Вы проиграли.
– Я не играю, я воюю…
– А мне кажется, вы играете в войну.
Глава 25. Брекеты
Оглянувшись вокруг, Максим не поверил своим глазам – на улице было совершенно спокойно. Утро показалось чудесным. Тучи раздвинулись, и мороз не ощущался вовсе. Солнце светило не по сезону ярко и по-весеннему тепло. Из задворков сознания пришло восхищение. И почти детская радость. Он не убил, а значит, он не животное. Не крыса.
Он шел по улице, выпрямив спину, и улыбался во весь беззубый рот. Какая-то девушка в окне «Макдоналдса» на Киевской улыбнулась. Наверное, ее рассмешил его несуразный вид. Эта чужая одежда с короткими рукавами. Максим остановился и посмотрел на девушку через окно. Она улыбнулась снова, и в этот момент он заметил, что на ней белая шубка. Ему это что-то напомнило. Он не мог пройти мимо. Но не мог он и сдвинуться с места. Лишь стоял как завороженный и наблюдал, как она ест. И тут она встала и вышла из кафе на улицу.
– Хочешь сырные палочки?! – спросила незнакомка.
Больше всего на свете он хотел сырные палочки, хотел поесть их вместе с ней, девушкой в белой шубке.
– Хочу… – признался Максим.
– Ну тогда пойдем внутрь.
– О'кей! – Он не дал себя уговаривать и первым открыл дверь фастфуда. Они вошли в него вдвоем, словно это было давно спланированное свидание. Первое и очень романтичное.
В ресторане она сняла шубку. Под ней каким-то странным образом оказалось такое же белое платье. Белое. Его любимый цвет. И эти вкусные сырные наггетсы. У него не было денег, чтобы купить еще одну порцию. Он хотел было в этом сознаться. Превратить свое признание в шутку прибауткой, услышанной как-то от отца: «Мужчина без денег – самец!» Но она не позволила ему оконфузиться, самостоятельно отправившись к кассе. Она принесла еще одну коробочку сырных вкусняшек. Потом еще и еще.
– Как тебя зовут? – спросила она, когда он насытился.
Максим молчал. У него не было документов, да что там паспорт – даже зубов у него не наблюдалось. Сейчас он что-нибудь скажет, и она заметит всю его непрезентабельность…
– Так как тебя зовут? Ну? Не хочешь говорить, не надо. Я даже знаю почему. Боишься, что я увижу, что у тебя нет зубов? Так не стесняйся этого, вставишь! У меня у самой – брекеты!
– Брекеты? – удивился Максим.
– Да, брекеты! – призналась Белоснежка и без стеснения показала металлический забор на своих корявеньких зубах.
– А у меня брекетов нет… – наконец, улыбнулся молодой человек и назвал свое имя: – Меня зовут Максим. А тебя, наверное, все величают Белоснежкой.
– Какая же я Белоснежка, у меня только шубка и платьице белые, а волосы, как видишь, темно-русые. Зубки у меня кривенькие слегка, но не навсегда! Скоро они будут очень ровными, ослепительно белыми и красивыми! Глаза у меня, как видишь, зеленые, как у мышки. А носик хоть и маленький, но острый, как у крыски. Да, совсем забыла, язычок у меня так же остр, как и мой носик! – звонко засмеялась девушка. – Я про себя все рассказала. Я студентка. Живу одна, работаю в ресторане быстрого питания, причем в этом, кассиром. Обожаю сыр! Смена моя закончилась, а зовут меня Беллочка.