нки в тазу сейчас тоже необходимости нет: во-первых, есть стиральная машина, а во-вторых, они вроде как одноразовые.
Я пытаюсь представить младенца у себя на руках, его маленькую круглую голову с беззубым ртом, и в этот момент меня по иронии скручивает новым приступом тошноты. Широко распахнув глаза и крепко зажав рукой рот, я бегу в сторону ближайшего туалета и едва не сбиваю с ног Савву, выходящего из кабинета. Потом, все потом. С грохотом захлопнув за собой дверь, я сгибаюсь над унитазом, и меня наконец выворачивает кусочками печенья, съеденными в кабинете Ирины, и желчью.
Я слышу за спиной шаги Саввы, но обернуться не могу — слишком увлечена приведением дыхания в норму. Слезы текут даже из носа и шумит в ушах.
— Что с тобой случилось? — его голос звучит тихо, но требовательно.
Промокнув глаза рукавом домашней рубашки, я несколько раз щедро втягиваю воздух носом, после чего оборачиваюсь.
Я привыкла, что часто Савва смотрит так, словно пытается просочиться мне в голову. Так вот, сейчас он экстренно пытается ее взломать. Его глаза шарят по-моему лицу в поисках ответов, скулы напряжены настолько, что могут прорезать кожу.
Господи, да мы ведь живем вместе. Неужели я буду сочинять отговорку?
— У меня недельная задержка, — говорить получается ровно и спокойно. — Возможно, это просто гормональная перестройка от смены таблеток, а возможно и нет. Сегодня я сдала анализ. Это совсем не входит в мои планы, но есть вероятность того, что я беременна.
57
Закончив сложную фразу, я всматриваюсь в застывшее лицо Саввы. То ли от волнения, то ли от тошноты, сердце продолжает неравномерно дёргаться в грудной клетке. Хочется приложить к нему ладонь, чтобы успокоить. Почему Савва молчит? Пусть наконец скажет что-нибудь. Для меня это тоже шок.
Он моргает своими длинными ресницами и впервые выглядит так, будто его застали врасплох. Напряжение, исходящее от него, накаляет воздух с каждой секундой, выжигая кислород. Я почти слышу, как хаотично мечутся его мысли. О чём он думает? Просчитывает тысячи других вариантов развития событий? Ищет выход? Ошарашен? Какого чёрта он застыл?
Жар взмывает к вискам, я срываюсь с места и во второй раз за последние минуты едва не сбиваю Савву с ног. Ударяюсь грудью в дверь, вылетаю в залитый светом холл, а оттуда несусь в спальню. «Теряешь контроль, Мирра. Теряешь контроль», — невесело усмехается внутренний голос. Да, теряю. Я ведь считала себя здоровым прагматиком, так что случилось сейчас? Откуда эта эмоциональность? Чего я ждала? Что Савва подхватит меня на руки, закажет фотосессию в пастельных тонах и начнёт целовать живот? Я и сама в ужасе от мысли, что мне придётся полностью перекроить свою жизнь, и к поздравлениям отнеслась бы скептически. Чёрт знает, что меня так задело. Это всё нервы и шок, наверное.
То, что Савва входит в спальню следом, я чувствую позвоночником. У него сильная энергетика, которая сейчас, кажется, пытается выйти далеко за пределы тела. Да, новость пробила его невозмутимость. Что ж, и мою тоже.
Я оборачиваюсь.
— Надеюсь, ты не думаешь, что я устроила это специально. Запланированное появление на свет новой жизни должно быть решением двоих. Я пила таблетки, но из-за гормонального сбоя случился небольшой перерыв.
— Нет, я не думаю, что ты сделала это специально, — механическим голосом произносит Савва, застыв взглядом на моём лице. — Когда будет готов результат анализа?
— Завтра после обеда.
— Хорошо. Пока рано о чём-либо думать.
Мне не нравится его тон, сухой и неживой. Не нравится это «пока». Интуитивно мне всё не нравится, поэтому я испытываю потребность развить тему.
— О чём рано думать? Я либо беременна, либо нет. Либо мы продолжаем жить так, как раньше, либо что-то поменяется. По крайней мере, у одного из нас.
— По крайней мере, у одного из нас? — щурится Савва, делая шаг ко мне. — Что это значит?
— Это значит, что, если ты не готов становится отцом, я буду растить этого ребенка сама.
— Ты собираешься уйти от меня?
Я не сразу нахожусь с ответом и от неожиданности быстро смаргиваю. То, что на секунду промелькнуло в его лице… Это выражение я ни с чем не спутаю. На долю секунды я видела присыпанный вызовом страх.
— Нет, я не собираюсь, — говорю я уже мягче. Мне и впрямь нужно немного остыть и перестать выставлять штыки без очевидной на то причины. — Но я понятия не имею, как ты отнесёшься к появлению ребенка, потому что мы никогда этого не обсуждали. Когда двое занимаются сексом, всегда остаётся вероятность зачатия. Это и моя ответственность тоже, поэтому я считаю нужным сказать, что в случае твоего отказа возьму обязанности по воспитанию на себя.
— Ты никуда не уйдёшь хотя бы потому, что этот ребенок не родится, — выстреливает резко и катастрофически чётко. — Слышишь меня, Мирра? Он нам не нужен.
Я словно с разбегу влетела в огромную глыбу льда. Грудную клетку режет и саднит, кожу пронзает миллион холодных игл. Сейчас передо мной другой Савва. Савва, который меня не чувствует. Расчётливый социопат, принимающий во внимание лишь свой личный сценарий.
— Мы оба знаем, что он не нужен «не нам», а тебе, — с трудом выговариваю я, обнимая себя руками. — Свободная воля, помнишь? Что бы ты себе ни думал, я сама принимаю решения.
Несколько секунд он сверлит меня глазами, затем запускает руку в волосы и начинает расхаживать от стены к стене.
— Ты так уверена, что сможешь стать хорошей матерью? Уверена, что не возненавидишь своего ребенка за то, что он отнимает у тебя привычную жизнь? Вдруг он родится не того пола, не такой красивый и не настолько умный, как тебе представлялось? Уверена, что всё это будет того стоить?
Он выплёвывает эти слова с пренебрежением, но я вижу и чувствую другое. Он боится, боится.
— Савва, я не твоя мать… Я смогу дать этому ребенку всё, что будет нужно. У нас ещё есть время понять и проникнуться. Ты ведь чувствуешь меня… Что ты сейчас перед собой видишь?
Он резко останавливается, и его красивые губы гневно кривятся.
— Не нужно. Я говорил, что ты для меня особенный человек. Особенный — он всегда один. Их не бывает двое или несколько. В твоей крови могу быть только я. Ты ведь знаешь меня, Мирра. Никто не влезет между нами.
— Даже собственный ребенок? Мой и твой?
— Он нам не нужен. Половине людей на планете не нужны их дети, но они упрямо размножаются, потому что так им сказали. Я не планирую делить тебя ни с кем.
— Савва, ты это другое. Появление новой жизни не отберёт меня у тебя.
Снисходительная усмешка и ямочки.
— Ты просто не знаешь, о чём говоришь.
— Почувствуй меня и поймёшь, что я говорю искренне, — от напряжения и скачущих эмоций, мой голос звучит умоляюще, ведь возможно, это самый важный наш разговор. — Ты меня видишь?
— Я вижу, что ты себя обманываешь.
Я раздражённо мотаю головой. Нет, нет. Он закрывается от меня вместо того, чтобы слышать.
— Ты не можешь знать. Твоё детство — это сама огромная несправедливость, какая только могла произойти. Мне жаль. Я ненавижу твоего отца и презираю твою мать, но эти двое просто душевнобольные. Мы с тобой не такие. Ты не такой. Я видела, как ты общаешься у себя на работе. Ты умеешь быть социальным. Однажды ради меня ты смог переступить через себя.
— Всего однажды, и напомню, что спустя неделю я всё равно перевёз твои вещи, — холодно замечает Савва.
Я проглатываю и это.
— Значит, тебе многому предстоит научиться. И мне совершенно всё равно, как будет выглядеть наш возможный ребенок и каким IQ он будет обладать. Я верю, что справлюсь. И в тебя тоже верю, несмотря на твой диагноз. Ты ведь такой умный. Самый умный из тех, кого я знаю. Просто дай себе время…
— Не пытайся клеить на меня радужные фильтры, Мирра. Ты забываешь о том, что я тебе говорил. Я всегда делаю только то, чего хочу сам. Ребенку нет места в нашей жизни.
Холодные иглы, торчащие в коже, продвигаются глубже и впиваются в нервы. От стремительно распространяющейся боли я готова орать. Больно, больно... Как же больно.
— И что теперь?
— Если результат анализа подтвердится, я найду тебе самую лучшую клинику.
— Ты хочешь отправить меня на аборт?
— А есть другие способы решить эту проблему?
Ты не мой Савва. Не тот, кого я полюбила. Этого отстранённого парня с мертвенно-голубыми глазами я не знаю и прямо в эту секунду начинаю ненавидеть.
— Это всё ещё моё тело, и только я буду им распоряжаться. Я вижу твой страх, Савва, как бы хорошо ты его ни прятал. Ты боишься меня потерять, но так ты потеряешь меня куда быстрее.
Уйти. Выйти из этой комнаты, избавиться от его отравляющей близости. Куда угодно. К маме лететь слишком поздно, а в квартире на Садово-Поперечной даже постельного белья нет. Можно снять номер в гостинице.
Я шагаю к двери, но Савва ловит моё запястье.
— Ты никуда не уйдёшь.
— Тогда уйди ты. Я хочу остаться одна. Без тебя. Слышишь ты меня?! — мелкая дрожь, замешанная на отчаянии, поднимается внутри меня словно тайфун и заставляет с силой толкнуть его в грудь. — Слышишь или нет? Хочу. Побыть. Без тебя. Если ты не дашь мне такой возможности, я уйду от тебя прямо сейчас. А если ты применишь ко мне силу — это будет означать конец. Я никогда тебя не прощу. Никогда.
— Я говорил тебе, что и пальцем тебя не трону.
— Но сейчас ты делаешь даже хуже! Превращаешь меня в безвольную вещь. Так в чём моя особенность?
Он трёт грудную клетку в том месте, куда пришёлся удар, и улыбается. Почти сочувственно.
— Я не могу тебя потерять.
Ещё никогда мне не приходилось так отчаянно сражаться за каждый вдох. Горло словно кольцом сдавило, а стены комнаты стремительно мутнеют перед глазами.
— Так ты уйдёшь или мне вызвать такси? — хриплю я, отводя взгляд в сторону.
Пауза.
— Я выйду, Мирра. Не надо плакать.
Как только размеренная поступь шагов стихает, я кидаюсь к двери и закрываю её на замок. Больше нет потребности сдерживать слёзы: они льются по щекам, как вода из открытого крана, из лёгких рвутся истеричные всхлипывания. Отчаяние наваливается на меня всей своей тяжестью, придавливая к полу. То, что Савва не хочет ребенка, — с этим я готова свыкнуться. Я и сама не сильно его хочу. Но то, как безапелляционно он рассуждает о том, что необходимо от него избавиться, — этого я не могу принять. Да, я эгоистка. С лёгкостью переживаю то, что Савва ломает других людей, как перегоревшие спички, но не могу смириться с тем, что он играет против меня. Это равноценно предательству.