В норе многократно пискнуло.
Я сунул щенка в сумку, оттащил Рысь от входа и полез в нору, пробуксовывая и руками, и ногами в луже застоявшейся крови.
Я предал Рысь земле с почестью, а в холм воткнул обломок деревянного копья, которым её убили. Хоть она и не стала домашней собакой, но она поверила мне и мы стали с ней приятелями. Теперь надо как-то не дать погибнуть её новорожденным щенкам.
— Нужна коза с молоком, — сказал я Брасу, делая сложный выбор: или идти выручать оставшихся в живых жителей города, или заниматься щенками. Если первое, то щенки погибнут. Я выбрал второе, тем более, что пленникам, по-моему, ничего не угрожало кроме голода.
Быстро сделав загон из кольев и вплетённых в них веток для будущей добычи, мы с Брасом пошли на охоту.
Мы освободили проход в «бутылочном горле» охотничьей засеки и, перебравшись каждый на свою сторону, пошли к основанию ловушки.
Я уныло брёл вдоль правой стороны засеки, когда вдруг услышал угрожающее рычание. Поведя в сторону рыка копьём, я увидел «серо-буро-малиновую» шкуру. В сумке заскулили щенки.
«Брат» снова зарычал. Похоже, это был он. Я заметил его рваное ухо. Хоть пёс и прижал их к голове, что означало явную агрессию, он стоял ко мне правым боком и изъян был виден.
— Ты чего? — Спросил я, отступая спиной к завалу. — Мамку твою убили, а это её дети.
Я поставил сумку на землю и приоткрыл её, стараясь, чтобы кутята не расползлись.
— На, посмотри на брательников. Иди ко мне, — позвал я пса.
Пёс нерешительно, максимально вытянувшись мордой вперёд, подошёл ближе и обнюхал сумку, потом завилял хвостом, подошёл ближе и лизнул ближайшего к нему щенка.
— Так-то лучше. Пойдёшь с нами на охоту? — Спросил я. — Где твой Друг?
Брат оглянулся в чащу, и я увидел сливающийся с осенним лесом силуэт большого кота. За год они сильно выросли и уже давно жили отдельно от мамаши, а значит и от города, но охотились с нами сообща всегда с удовольствием.
— Молоко нужно. Коза нужна с молоком. Загон! — Скомандовал я.
Брат вскинулся. Уши его встали торчком, но он вдруг заскулил.
— Ну, что поделать? Иди ко мне, — подозвал я.
Кото-пёс подошёл без опаски и потёрся о мою ногу. Шерсть у него была короткая, и оттого тело казалось горячим. Я любил спать в обнимку с Рысью. Почухав его за ухом и потрепав холку, я толкнул его.
— Вперёд!
Брат и Друг исчезли в лесу.
— Как-то стало веселей, — сказал я, приободрившись и доставая из нашейного мешочка бронзовый собачий свисток. Я отлил его с пятой попытки. У меня был такой дома, и я точно помнил его размеры. Он был очень маленький, и потому отлить его долго не получалось. Я даже сначала плюнул, отлил гильзу как от «мелкашечного» патрона, и дул в неё, управляя псами, но потом собрался и придумал, как отлить длинную тонкую трубку, переходящую в «улитку». Терпенье и труд, как говориться…
Я зашагал веселее.
Когда я дошёл до входа в засеку, вся троица была в сборе и ждала меня.
— Загнали? — Спросил я.
Братья замотали хвостами.
Я трижды свистнул. Псы разбежались по загону. Свистнул ещё трижды и пошёл в сторону ловушки.
Наша с Брасом миссия упростилась, поэтому встретившись с ним у «бутылочного горлышка», я похлопал его по плечу.
— Псы с нами, — показал я, двигая двумя руками вперёд, сжимая и разжимая пальцы.
— Видел, — ответил он, показывая двумя пальцами правой руки на свои глаза и направляя пальцы вперёд.
Этот русский язык жестов освоили все взрослые воины нашего племени, и я горделиво ухмыльнулся, а потом с горечью сплюнул.
В загоне можно и пошуметь, но привычка — вторая натура. Если можно не шуметь, то зачем? А вдруг кто ещё здесь есть? Мы охотимся на коз, а кто-то на нас?
Впереди рыкнул Брат. Я заметил, что псы четко понимают, кто из них старший. Вернее, кого я назначил старшим. Обычно это был Друг, но сегодня я назначил Брата, и все слушаются его. Псы меня удивляли своим разумом.
Поняв, что братья «поставили» добычу, я свистнул два раза, что означало — «ждать», и поспешил вперёд.
Не сказать, что нам повезло, просто я знал, что в наших «охотугодьях» проживает шесть маток оленей, каждая с двумя-тремя телятами. Я запретил их убивать и мы постоянно их выпускаем после загона.
«Матухи» уже даже перестали бояться не только нас, но и Рыси с псами и теперь стояли в ловушке, спокойно обгладывая кору деревьев. Они косились на «братьев» и прядали ушами, но не выказывали особого беспокойства.
— Не угадали, девоньки, — вроде, как сожалея, сказал я, разводя руками и одновременно сбрасывая волосяной аркан с плеча.
Сделав полуоборот телом я выбросил петлю в сторону ближайшей козочки и она задёргалась, упираясь копытами в землю. Остальные скакнули в сторону, но тут же встали. И эта процедура была им знакома. Мы иногда доили самок, подкармливая детишек. Было дело, мамки и тут теряли молоко. Так было, когда они пришли к нам в город. Вероятно от голода. А потом, как-то привыкли. Да и сыр я очень люблю.
Оленье молоко очень густое и пить его неразбавленным трудно, а вот творог и сыр из него получались отменные, хоть и немного. «Надаивается» молока с оленя намного меньше, чем с коровы. Мы даже приводили олених в город и содержали в загоне, но потом оставили затею. Хлопотно. Проще их каждый день доить прямо здесь. Чем мы и занялись с Брасом немедленно, предварительно их стреножив.
Не выдаивая их «досуха», мы наполнили кожаные бурдюки и отпустили кормилиц из плена.
Забив трёх кабанчиков, мы вытащили их из ловушки через ближайший к городу проход, и там я отдал их братьям, персонально подзывая каждого. У нас с Брасом еда была, а лишнего нам не надо. Да и готовить совершенно не хотелось.
Одну матуху с одним олененком мы всё же привели в город, даже не определив в загон, а оставили бродить так. Чтобы привыкала.
Ночевали в пещере. Вход в неё захватчики не обнаружили. Старый вход, находившийся со стороны тропы-лестницы, мы замуровали, слишком уж через него задувал снег, а пробили новый, защищённый от ветра гладким скальным выступом и не видимый со стороны реки.
В пещере было всё так же уютно и пахло хорошо просоленной и прокопчёной рыбой. В речках водилась небольшая, по здешним меркам, рыбка, типа хариуса, отлично шедшая в рыбные плетёные из лозы ловушки.
Сорвав по нескольку рыбин с вешалок и раскупорив кувшин с молодым ягодным вином, мы с Брасом поужинали и завалились спать.
Только положив голову на подушку из мягкой кожи, я уснул.
Зима прошла штатно, естественно, без веселья, но мы не впали в уныние, так как нам было, чем заняться. Потом сошёл снег и пришли гости.
Хотя, гостями их назвать можно с большой натяжкой.
Игра шла в караване последней. Её трое детей не позволяли ей разогнаться. Но она уже не голодала несколько суток, как не голодали и её товарки, шедшие чуть впереди. На протяжении нескольких десятков километров тропы мы с Брасом установили кормушки, какие-то в дуплах деревьев, какие-то в деревянных колодах, какие-то в больших глиняных горшках.
Еда в кормушках была простой: рыба, мясо, ягоды, коренья. Всё хорошо высушенное и уложенное в мешки и мешочки.
— Игра, там знак! — Вдруг вскрикнула Ласта.
После того, как они увидели первый знак «рыбы» на дереве, а в дупле дерева обнаружили «подарок» Урфа, Игра и сама стала лучше всматриваться в заросли и подруг надоумила.
У них с Урфом уже давно сложился свой набор знаков, оповещающий о намерениях или событиях. Например, сломанное или поваленное дерево, ветка, указывали направление внимания, а зарубки на стволе в виде когтей бера — место тайника. Так Игра и находила схроны. Чему-чему, а внимательности Урф её научил.
— Покажи! Это стрела. Две стрелы и лодка. Нам надо будет уходить. Передай всем, бежим в направлении реки. По моему крику. Все разом. Будет ещё знак. И пусть все ищут на реке лодки.
Они прошли уже много выше нашего города и напротив города их окружили воины Хрымара и даже не дали посмотреть в его сторону. Племя прошло город рано утром.
Но Игра не падала духом. Она знала, что Урф что-то придумал. Одного ребёнка Игра держала за спиной, другого на груди, систему придумал и подсказал ей Урф, третьего несла Ласта, идя чуть впереди.
Первым в караване, как обычно, шел вождь. За ним шли его ближайшие подручные.
«Дукнул» первый арбалет. Три толстые ясеневые стрелы впились в тело Хрымара. Одновременно первому сработали ещё пять самострелов, и заверещало ещё пять глоток. Орали не только от боли, но и от ужаса. Не каждый день прилетает что-то и впивается тебе в живот.
В караване возникла паника. Следовавшие за ведущей группой, попрятались по кустам, а задние выли от непонимания происходящего.
— Вперёд! — Скомандовала Игра и нырнула в кусты.
Мы с Брасом этого не видели, но слышали. Сидя у себя на скале в великолепных плетёных креслах, мы как раз пили травяной взвар, когда всё началось.
— Кирдык Хрымару, — сказал Брас, откусывая от брикета прессованные ягоды, заготовленные нами из отжатого винного материала, слегка сдобренные мёдом и молотым орехом.
У меня был винтовой пресс, которым я отжимал вино и сыр. Винт я вырезал вручную. Бронзовые плотницкие инструменты получались едва не крепче стальных и вырезать винт не составило сложности.
— Кирдык, — согласился я, отпивая из кружки.
Уложив детей на дно лодки, и дождавшись пока Ласта усядется и возьмёт весло, Игра оттолкнулась шестом раз, другой, третий и положила шест.
— И раз, и два, и раз, и два — задала ритм Игра.
Сердце её билось ещё быстрее, и восторг готов был выплеснуться в крик, но она сдерживала себя. Этому тоже учил её Урф. Когда она убила свою первую дичь, она завизжала, как свинка, но Урф просто приложил палец к губам и сказал: «Тс-с-с…».