Сам шаман мне всё это рассказывал много-много раз, пока я не стал понимать его слова. Я молчал, опасаясь напугать окружающих меня индейцев, нескольких женщин и мужчин, постоянно ухаживающих за мной. Они ежедневно переворачивали меня, хотя мне это было невыносимо больно, смазывали моё тело топлёным маслом и скребками собирали с тела грязь. Они массировали мои мышцы на ногах и руках, и моё тело не теряло мышечную массу.
Наконец, я сам стал поднимать глиняный узкогорлый кувшин, подкачивая свои руки и приподнимать ноги, укрепляя пресс и ножную четырёхглавую.
Голова ещё иногда кружилась. Вставал и ходил я аккуратно.
За прошедшие месяцы, а судя по солнцу, стояла середина лета, я разобрался в своих «я», отсеяв зёрна от плевел, понял, что в этом теле я один и возрадовался такому подарку.
Тело имело превосходные формы тридцатилетнего воина индейца сиуа, неиспорченного ездой на лошади, а передвигавшегося только на «своих двоих».
Я потянулся и перевернулся на бок, отталкиваясь правой рукой и вставая на ноги. Тело слушалось великолепно. Это было нормальное человеческое тело, без всяких излишеств и отклонений. Оно, конечно, было слабее тела Урфа, но для меня было привычнее, как и моим прошлым навыкам.
Например, раньше у меня плохо получалось уйти в «перекат», или сделать подъём ножницами. Ноги Урфа были коротковаты и легки, по сравнению с массивным верхом. Ну и всевозможные «па» ногами были бессмысленны по той же причине. Ноги коротки.
Плеснув в лицо воды из глиняного тазика, и протерев глаза, я закрепил вокруг талии перевязь из шкурок соболя и накинул на плечи жилет, связанный мной самолично из тонких полосок кожи обычной прямой вязкой.
Ниток индейцы не знали, так как ни конопля, ни лён, на этой земле не росли, а крапиву они употребляли только как пищу, да и зверья водилось много и всякого. Вот я и нарезал тонких полосок из соболиных шкурок и связал себе жилет. Тонко нарезанные полоски шкуры скручивались и превращались в меховую нить. Сидеть я уже мог давно, а вот ходить недавно. Скучно было, вот я и занялся развитием мелкой моторики.
Жилет состоял из трёх частей: спинки и двух половинок переда, которые я соединил, связав встречным бесшовным способом. Поучилось вполне прилично. Мех был и снаружи и изнутри. Спереди я навязал петли и пуговицы из палочек.
На мои манипуляции внимательно, но испуганно, смотрела моя жена. Шаман отнёсся к моим чудачествам благосклонно и приказал жене учиться вязать.
Вообще-то, со мной постоянно находились люди: и мужчины, и женщины, которые не только ухаживали за мной, но и приглядывали за моим поведением. Когда входил шаман, все шептались, явно обсуждая меня. Но я вёл себя адекватно. Только не разговаривал.
Отдельные услышанные мной слова я пытался произносить, но только на тридцать второй день стал делать это более-менее осмысленно.
Первыми, естественно, мной были поняты и произнесены слова: пить, есть, спать, ну и так далее. Это значительно улучшило настроение окружающих и они стали обращаться ко мне с вопросами, на которые ответы я не имел. Поэтому я долго претворялся немощным. Пока мой разум не разобрался с разумом вождя.
Меня называли Вихо, и я подумал, что это моё имя. Однако оказалось, что это слово означает — главный, или по-нашему — вождь. Жена меня называла то Кохэн, то Лэнса, пока я не понял, что это означает — Быстрое Копьё.
Шамана за глаза называли Охэнзи, то есть — тень. Жену называли — Чувайо, и я пока не знал, что это означает.
Своих детей у нас с женой не было. Не выживали пока. Детей в племени вообще выживало немного. Да и племя, как я посчитал, начав выходить, сейчас составляло всего тридцать восемь больших «вигвамов» и около ста человек разного возраста.
После нападения Урфа племя сократилось на половину, и я продолжал рефлексировать по этому поводу, виня себя в совершённом Урфом избиении. По-другому, то, что сделал Урф, назвать было нельзя.
Представьте себе ворвавшегося в спящее стойбище почти трёхметрового монстра. Я не просто представлял, я помнил, так как сам лично видел. Глазами Лэнса, конечно, но в памяти-то осталось виденное.
После первых криков, Лэнса голый, но с копьём, выскочил из жилища и пытался догнать, поймать чудовище, но гигант скакал по посёлку, как заяц, просто сметая на своём пути вигвамы, разрывая и давя сиу, не разбирая на мужчин, женщин и детей.
Увидев, наконец, голого индейца с копьём, Урф кинулся на него не обращая внимание на оружие в его руках, и недооценил противника, который при сближении всадил копьё в грудь гиганта.
Однако Урф даже не заметил укола. Он ударил правой рукой в грудь, а левым хуком в голову. Так учил его я. Добавив ещё и правым прямым в голову, Урф упал умирать.
К тому времени уже все сиуи племени Лэнса выскочили из вигвамов и были готовы сразиться с монстром. И все видели подвиг вождя, отдавшего жизнь за смерть. Но вождь выжил. Его с проломленной грудной клеткой отнесли в вигвам шамана, и через день я очнулся в теле Лэнса, а душа Урфа наконец-то упокоилась, как и душа вождя.
Сиуи ходили в лёгких набедренных повязках, типа трусов, прятавших гениталии. Меня же продолжало морозить. Я привык к теплу в теле Урфа, имевшего температуру около 39 градусов, и сейчас без одежды мёрз.
— Лэнса, ты готов идти с нами на охоту? — Услышал я со спины голос.
Оглянувшись, я увидел группу воинов, сидящих под навесом, защищавшим их от солнца, и занимающихся подгонкой снаряжения и оружия. Я подошёл к ним.
— Куда пойдёте? — Спросил я.
— Пройдёмся по ручью на восход, поищем тапиров.
Хитрый лис показал в сторону холмов, с которых спустился Урф.
— Готов, пожалуй, и пройтись. Можно подняться и на холмы.
— Хочешь пройти по следам большеногого?
— У него там должна быть нора.
— Мы там были много раз. И ты был. Нет там норы. Он пришел с Той реки, ты же знаешь.
— Посмотрим. Может они уже свили там гнездо.
— Давай сходим и посмотрим, зачем долго говорить, — согласился Белый Медведь.
— Тогда сначала сходим на холм, а потом пройдём по ручью, — предложил Быстрый Заяц. — Тапиры никуда не денутся.
— Ну, так пошли? — Предложил Лис. — Солнце уходит.
Я посмотрел на свои босые ноги.
— Мокасины надену…
Я вернулся в вигвам и снял с решётки кожаные сапоги, сшитые из шкуры оленя, снятой с передних ног как чулки. Спереди голенища стягивались шнурками, продетыми в приклеенные кожаные петли. Петли придумал я сам. Раньше голенища просто обматывались ремнём.
Я же связал тесёмку в кольцо, сложил пополам и обернул вокруг голенища, приклеив сзади и по бокам. Спереди образовались петли. И так четыре раза. Продев шнурок в четыре пары петель, я стянул шнурком голенища так, что задняя часть облегала ногу, а спереди получилась двойная складка, как в хороших непромокаемых «берцах».
За счет складки мокасины сидели на ноге плотно и не сползали с ноги при быстром беге.
Накинув на плечи рюкзак, и прихватив спереди лямки, чтобы не соскальзывали, я вышел из своего жилища. Подхватив сумку с дротиками и копьё, я оглядел воинов и увидел в их взглядах растерянность. Вероятно, я мало походил на бывшего Лэнса.
Охотники, обутые в куски шкур, обвязанных вокруг ступней, выглядели оборванцами.
Я ухмыльнулся и расправил плечи. Я представлял, как выгляжу со стороны, и я себе нравился.
— Вперёд бегом, — сказал я.
До холмов мы не сделали ни одной остановки. Я дышал ровно. Эти восемь километров я пробегал без отдыха туда и обратно каждую ночь, когда стойбище спало. Только моя жена и шаман знали об этом. И понимали меня. Сам шаман убедил жену, что мне нужно возвращать себе силы и власть в племени, которая едва-едва держалась.
После своего выздоровления, я вынужден буду доказать, что я, по прежнему, самый сильный, самый ловкий в племени воин и охотник, и соответствую своему имени и должности.
Да-да… В случае несоответствия, могли отобрать не только должность, но и имя. Вернее, — характеристику имени. Я мог стать, например, «мягким копьём», или «дрянным копьём».
В нашем мире редко кого чтут за прошлые заслуги, а в этом люди жили здесь и сейчас. Не можешь? Не хочешь? Никто не будет ни учить, ни заставлять. Выгонят из племени и всё. Даже старики, если не могли охотиться, или изготавливать оружие, пытались делать хоть что-то. Некоторые начинали заниматься женской работой. Их, конечно, не изгоняли, но питались они значительно хуже молодых и сильных.
Вбежав на знакомый мне распадок, я перешёл на шаг. Здесь сложно было бежать. Ручей вытекал из горы слева. Там где была пещера. Но отсюда её не было видно. Только чуть перевалив невысокий хребет, мы увидели вход в скалу.
Заметив моё намерение войти в пещеру Лис крикнул:
— Там глубокая вода, Копьё.
Лис ещё ни разу не назвал меня вождём, и я подумал, что прозвища так просто не даются. Уж если человек Лис — значит себе на уме, а если Копьё, то человек прямой, как палка. Хоть и острая, но — палка. У нас говорили: «прямой и твёрдый, как карандаш ТТ». Потом сократили до «прямой как ТТ».
Я шагнул в знакомую мне пещеру, перейдя вытекающую из него воду, и заглянул вовнутрь. Пещеру, где лежали вещи Урфа, от входа видно не было. Вся основная пещера была заполнена водой, и дно в кристально-чистой воде не просматривалось.
Я шагнул чуть правее, прошел вдоль стенки и с глаз охотников исчез.
— Вихо, вернись, — не выдержав крикнул Кролик, но получил затрещину от Лиса.
— Что там, Копьё? — Спросил нарочито заинтересованно Лис.
Вещи Урфа лежали там, где я их оставил зимой. Меня главным образом интересовали шкурки. Эту зиму я не охотился, а пушнина и здесь считалась денежным эквивалентом. Воин, не имеющий солидного капитала, не имел права быть вождём.
На выборах вождя претенденты демонстрировали шкурки, привязав их к шесту.
Когда зимой я «соболевал», то вечером обязательно снимал шкурку, а тушку на следующий день использовал для приманки. И прибегал я сюда не зря. Зимой то шкуркам ничего не сделается, а вот в тепле не обработанная шкурка сгниёт на раз-два.