Подождём до весны, решил я. И выставил дополнительные посты вдоль реки и ручья.
Малыш Аскук (Змея) сидел в норе, высунувшись почти по пояс, и наблюдал за рекой. Его меховая одежда хорошо сохраняла тепло. Он ещё раз осмотрел снег и убедился, что человеческих следов вокруг норы нет. Его снегоступы с подошвами росомахи оставляли четкие звериные следы. Он хорошо наследил, перемещаясь на четвереньках.
Аскук горделиво посмотрел на изготовленные им самолично варежки с нашитыми звериными когтями и кожаными подушками, срезанными со ступней зверюги. Снегоступы (сапоги) сшил ему отец, а варежки Аскук сшил сам.
Незнакомцы появились из-за поворота реки и Аскук сразу же натянув тетиву выстрелил свистулькой в сторону городища. Звук стрелы не могли услышать в городе, так как до него было не менее километра, но стрелу услышал другой «суслик», за ним третий пост, четвёртый, пятый.
Сделав то дело, ради которого он просидел в норе больше двух месяцев, дежуря сутки через трое, Аскук нырнул в нору глубже и спрятался в боковом ответвлении, закрыв его глиняной пробкой. Ему было просторно, уютно и тепло.
— Господин де Бьенвиль, позвольте доложить?
— Докладывайте, — устало, но с интересом бросил Бьенвиль.
Офицер авангарда, гарцуя на лошади, подъехал к саням.
— Проводник говорит, что сворачивать на берег надо здесь.
— Ну так сворачивайте. Я-то причём.
— Псы рвутся с привязи. Может здесь засада?
— Офицер, увольте меня от ваших домыслов. Вы отвечаете за безопасность нашей экспедиции, так и делайте, что требуется.
— Господин Пьер де Риго требует отметить работу его псов особой премией. Он говорит, что так и не договорился с вами за ту экспедицию.
Жан-Батист Ле-Муан де Бьенвиль заместитель губернатора колонии Луизиана поморщился, но махнул рукой.
— Пусть его.
Псы Пьера де Риго, англо-испанского «конкистадора», прекрасно показали себя в предыдущей индейской деревне. Индейцы накинулись на французских разведчиков неожиданно. Разведчики отправились узнать о судьбе разыскиваемого отряда и едва не погибли. Хорошо, что с ними пошёл Пьер де Риго. Индейцы, увидев помесь огромных псов, являвшихся помесью мастифов с догами, в ужасе разбежались. Кто смог, конечно.
У оставшихся индейцев узнали, что отряд ушел вверх по реке после радушного приёма. А индейцы с тех пор все заболели и несколько человек из них умерли. Индейцы сказали, что считают французов тёмными духами.
«А раньше считали чуть ли не богами», — усмехнулся Жан-Батист.
Он уже год как находится в Новом Свете и за этот год они с братом исследовали побережье залива, устье Миссисипи и даже часть реки, поднявшись по ней на паруснике.
Они организовали столицу колонии на берегу залива и сейчас он, Жан-Батист самостоятельно исследует реку. Летом малярийное устье Миссисипи Жану-Батисту не нравилось, а вот зимой в устье трёхметровые аборигены и одарили их жемчугом. Жан-Батист и теперь впадал в состояние эйфории, когда вспоминал гору жемчуга, высыпанного им под ноги.
Идею с «оспинным отрядом» Жан не одобрял, но спорить с губернатором не стал. Он сам когда-то в детстве переболел оспой в лёгкой форме, как и все его родственники, и не боялся заболеть сейчас.
Зараза всё равно проникла на корабли и часть переселенцев заболела. Вот губернатор и распорядился послать заражённых в рейд по новым территориям, пообещав выжившим лучшие земли. Однако отряд пропал.
Первыми заражать оспой дикарей придумали испанцы и не столько одеялами, сколько личным контактом заражённых с индейцами.
— Ату! Ату! — Закричали псари.
Жан-Батист привстал на остановившихся санях и увидел, как черные звери метнулись сначала по реке, а потом по пологому берегу на взгорок и вдруг, яростно залаяв, закружили на одном месте. Псари добежали до взгорка и старший закричал:
— Здесь большая нора.
— Выдра, что-ли? — Крикнул Риго.
— «Сам ты — выдра», — подумал Жан.
Ему не нравился этот полу англ, полу испанец, полу француз, зазнайка и тайный масон.
«Ага… Такой тайный, что все об этом знают», — усмехнулся Жан.
— Не… — Закричали с берега. — Большая. Тут следы, похожи на медвежьи. Но поменьше. Может тут волки такие?! Здесь есть большие волки?!
— Здесь койоты, — крикнул Риго. — Если большая нора, запусти туда Брюна.
— Не пролезает. Лапы мешают!
— «Отрубите ему лапы», — рассмеялся про себя Жан.
Он с ужасом вспоминал, как Риго демонстрировал всем, как его псы запросто расправляются с дикарями, разрывая тех на части и позволял псам съедать трупы. Да и с собой их взял, нарубленные на части. Для кормёжки псов. Ехал рядом на лошади и радовался, что хорошо что зима, и мясо не испортится.
— Сам залезь! — Крикнул Риго.
— А вдруг там волк? Или, как его, койот?
Жан вылез из повозки и стал разминать своё тело. Он махнул рукой и слуга подвёл разогретого и отдохнувшего мерина. Жан не любил кобылок, если только они не женщины. Жан снова улыбнулся своим мыслям. В Форт Луи де ля Мобиль прибыли двадцать четыре монашки. Специально, чтобы солдаты не совокуплялись с дикарками, и не дрались между собой за чужих жён.
Эти, как их прозвали, «девушки с маленькими сумочками», прозвали за то, что у них с собой ничего не было, кроме маленьких сумочек, проживали сейчас у губернатора. И несколько из них очень приглянулись молодому Жану. Он даже причмокнул, уже сев в седло, и мерин рванул так, что наездник едва удержался в седле. Жан рассмеялся во весь голос и, наклонившись вперёд, ударил коня в бока.
Малыш Аскук слышал шум возле норы и громкий лай. Так страшно собаки индейцев не лаяли. Прирученные предками койоты не отличались ростом и громким лаем. Лисица, она и есть — лисица. Аскук подавил страх и стал просто ждать, когда враги уйдут в сторону города.
Когда вокруг всё стихло, Аскук вылез из норы и увидел уходящую вдаль колонну всадников. Он выпустил сразу две стрелы, стараясь, чтобы они не попали в кого-нибудь из пришельцев. Ему очень хотелось всадить несколько стрел в спины уходящих врагов, но он сдержал себя.
Меня бил лёгкий предбоевой озноб. Солнце уже стояло высоко, но всё ещё било в глаза, и я достал «гляделку» — простую деревянную трубку. Первый сигнал тревоги прозвучал давно, а французы всё не появлялись. Потом я услышал громкий лай и душераздирающий крик. Меня пробил холодный пот. Я с ужасом понял, что у французов имеются собаки, и они нашли кого-то из наших дозорных.
В прошлой жизни я мало интересовался историей освоения Северной Америки. Про Колумба и Кортеса читал, а про северных индейцев, кроме как у Фенимора Купера, не читал ничего. Англичане и французы не особо делились своими «подвигами». Но, услышав лай, про травлю собаками индейцев я вспомнил сразу и застонал от осознания своей тупости. Я понял, что дозорные стали нашей первой жертвой в войне.
— «Жертвы, жертвы, жертвы… Сколько ещё их будет?!», — подумал я. От осознания грядущих событий снова пробила мысль: «Вот я попал! И оно мне надо?! Попаданец, млять! От слова „попа“. Все, млять, люди, как люди… Кто в царевича, кто в царя попадает, а ты, млять, то в обезьяну, то в индейца, которого травить собаками будут… Что там с моими младшими братьями по разуму? Как там Игра и Срок, интересно?»
— Без команды не стрелять! — Успел крикнуть я.
Французы, увидев стену из бурого кирпича со звездообразными башнями, рассредоточились. Я знал, как она выглядит со стороны. Я бы и сам рассредоточился, когда б её увидел неожиданно. Крепостица у нас получилась красивая в своей мощи.
Французы вышли к городу не со стороны реки, а со стороны ручья и поднялись из-за бугра, представ под наши внимательные очи. А со стороны ручья к нам было значительно ближе.
— Огонь! — Скомандовал я, махнув флажком и вложив тетиву в стрелу.
Громыхнуло из семи пушек сразу. Моя стрела ушла прицельно в офицера, но его там не нашла. Поторопился!
Найдя его глазами, поднявшегося из-за упавшей лошади, я, без прицеливания, пустил стрелу в его сторону и попал. Индейцы пускали стрелы навесом, и отряд французов редел быстро. Лошадок мы особо не жалели. Было не до того. Да и коптилка у нас была большой и работала исправно.
Я понял, что поторопился давать отмашку, когда увидел ещё один отряд, подходящий со стороны реки.
Несколько залпов из пушек и рой стрел добили первый отряд за минут тридцать. Я не особо обращал внимание на солнечные часы.
У второго отряда, численностью чуть меньше первого, желания лезть под картечь не было, и они остановились, явно не зная, что делать. В передней группе гарцевал на мерине офицер в стандартной кирасе и накинутом на плечи плащом. На его голове блестела каска, или шлем. Хрен знает, как это у них тут называется.
Расстояния вокруг городка нами были все выверены четко. И даже стояли указатели в виде «якобы идолов».
Офицер как раз крутился вокруг одного из них, отмеряющего дистанцию около трёхсот метров. Картечь на такое расстояние не летела. Зато летела мушкетная пуля. А мушкетов мы в тот раз собрали сто девяносто два штуки. Но в моих «загашниках» имелись и кремневые осадные ружья предков.
Если французские мушкеты имели длину ствола около полутора метров, то эти ружья — около двух. Рассчитаны они были явно не на обычных людей и мы изготовили для них поворотные станки.
Свинцовая овальная пуля калибра сорок миллиметров летела из этого нарезного ствола на расстояние до километра, и на пятистах метрах пробивала двухсантиметровый медный лист. Если стрелять «старым» порохом. А если французским, то пуля и на двухстах сминалась. Это была особенность, которую с трудом объясняли и наши «умники». При определённых скоростях мягкие свинцовые пули пробивали более твёрдые препятствия.
Я подошёл к станковому ружью и навёлся, прицелясь через планку. Француз гарцевал, вероятно, специально, и я никак не мог его выцелить. Его лицо на таком расстоянии разглядеть не представлялось возможным, но чем дольше я в него целился, тем симпатичнее он мне казался.