— Ты о ком так нежно, Вихо? — Спросил меня рулевой.
Полученные от меня знания «прижились» у индейцев по-разному. Легче всего было детям. Они приняли чужое, как своё и быстро стали нарабатывать навыки.
Не всякий взрослый индеец осмелился забраться по вантам выше рея. И французский язык взрослые использовали, если не хватало родных слов и оборотов.
А мальчиши-малыши летали по вантам и реям, как птицы и разговаривали на французском даже промеж собой. Им нравилась напевность чужой речи. Вместе с языком к ним попало и несколько известных мне французских песен: «Марсельеза», — Мирей Матье и моя любимая «Нет, не скорблю ни о чём», — Эдит Пиаф.
Когда детишки грянули с рей Марсельезу в двадцать молодых глоток, у боцмана выпала из зубов трубка и едва не спалила ему его широченные штаны.
Вперёд сыны отечества,
День славы пришёл!
Против нас тирании
Кровавое знамя поднято!
Договоритесь в наших кампаниях.
Мычат эти жестокие солдаты?
Они идут в ваши руки.
Резать ваших сыновей, ваших подруг!
К оружию граждане,
Создавайте ваши батальоны
Марш, марш!
Чтоб нечистая кровь
Напоила наши поля.
Но сейчас боцман, как и остальные французы сидел в трюме. Я не стал рисковать, заглянул в их души, и то, что я там увидел мне не понравилось.
Поняв, что боцман и его команда пытаются усыпить мою бдительность и готовят резню, я чуть было не опустился до банального вампирства. Я едва удержался, чтобы не выпить у них силу полностью, досуха, уничтожив их души, но вовремя опомнился. И, честно говоря, меня удержал от этого мой амулет. Он запищал так, что я чуть не оглох.
— Ты чего, гадёныш?! Чего визжишь?! — Спросил я наги амулета.
— Если ты начнёшь сжирать души живых людей, то шагнёшь на тёмную сторону, и тогда тёмная восьмёрка поглотит тебя.
— Что-то мне подсказывает, что тогда она поглотит и тебя? — Усмехнулся я.
— Да, — согласилась наги. — Переместив нас, ты получил над нами полную власть и мы сейчас зависим от тебя и от твоего пути.
Подумав, я просто переместил тогда всех французов в трюм.
— Ты о ком так нежно, Вихо? — Спросил меня рулевой.
— Да о нашем милейшем Жане-Батисте. Надул, мерзавец.
— Ты про два этих фрегата?
— Именно. Чувствую, что и экипажи на них полные. Что-то слишком много их там замельтешило на палубах.
— Дай глянуть в зоркий глаз.
— Смотри. И ветер в рыло! — Бросил я с негодованием.
Паруса трепетали. Ветер обтекал небольшой островок, из-за которого мы высунулись, и мы попались в безветрие.
— Шлюпки на воду! — Крикнул я, листая в голове страницы скачанного гроссбуха по навигации.
— Нет там ни хрена. Вот млять! — Выругался я вслух. — Век живи, век учись, а дураком помрёшь. Дай трубу!
И без трубы были видны наполнившиеся ветром паруса кораблей противника.
— Вот сука! У них полные экипажи. — Канониры расчехляют пушки на палубе. Я его всё же вздёрну на рее. Готовить орудия и базуки! Заряжай!
Базуками я обозвал длинные древние нарезные ружья, заряжаемые с казённой части, что было очень важно при стрельбе медными пулями.
Пока наши шлюпки пытались вытащить наш фрегат под ветер, один французский корабль приблизился на расстояние выстрела. Нашего выстрела. Из базуки.
— Выстрел! — Скомандовал я, и четырежды бахнуло.
Отрекошетив от воды медные болванки калибра сорок миллиметров прошили борта по обе стороны от форштевня чуть выше ватерлинии. Я в трубу видел, как полетели щепки и полилась вода. В носовой части трюмов обычно хранились бочки с пресной водой.
При заряжании с казённика не требовалась какая-либо тара для пороха. Пуля закладывалась в штатное место и перекрывала ствол. Далее насыпался порох и поджимался затвором. Недостающий порох досыпался в запальное отверстие и на полку.
— Выстрел! — Скомандовал я, и борт лидера погони разлетелся в щепки. Фрегат нырнул в волну, захлебнулся и потерял ход.
Второй фрегат обошёл первый и как гончая, напавшая на след, понёсся к нам. Наш корабль, поймав ветер, завалился на левый борт и крутанувшись на пятке руля, пошёл на отрыв.
Мне не хотелось их топить. Жалко имущество.
Но что это?! Я вдруг разглядел на корме развернувшегося бортом первого фрегата крест святого Георгия.
— Млин! Это же англы! — Крикнул я. — Права на борт. Открыть порты! Встречным огнём…. Выстрел!
Английский капитан тоже пытался развернуть свой фрегат правым бортом, но не успел, попав в безветренную зону.
Громыхнуло знатно и вражеский корабль получил в правую скулу двенадцать восьмидесятимиллиметровых ядер.
Уже не опасаясь форта мы проскочили почти до берега и, развернувшись, догнали почти стоячего англичанина и всадили ему двенадцать ядер в корму.
Я посмотрел в трубу на форт и разглядел над ним белый французский флаг.
— Твою ж… Героический ты наш, млять! — Пробормотал я. — А может они и не хотели нападать?
— Ага. Хотели ближе познакомиться, — сказал вахтенный рулевой.
После того, как я «зарядил» индейцев французским языком, у них появился юмор.
Глава тринадцатая
Привязавшись к якорной бочке, мы не стали рифить паруса, а лишь развернули их вдоль ветра. Расстояние не позволяло достать нас выстрелом из пушки. И я стал спокойно наблюдать за фортом через оптику. Я чётко видел офицера, также разглядывающего меня, как и я его.
Все мои матросы, одетые по французской военно-морской моде в короткие штаны на заду и бандану на голове, выполняли регламентные работы. Стояла жара, и матросы с удовольствием окатывали и палубу, и друг друга забортной водой из кожаных вёдер. Потом кто-то включил ручную помпу и из раструба забил фонтан и не особо свежей воды. Можно сказать, что даже наоборот. В трюме, и лошади, и пленники мочились, не выходя на палубу. Однако индейцы веселились от души.
— Эй! Прекратить там! — Крикнул Одинокий Бизон, выполняющий функции боцмана. — Загадите, млин, палубу!
Я был одет в серые короткие штаны и синюю выцветшую рубашку. Волосы, заплетённые в одну косицу, были перевязаны на лбу лентой.
— Позовите Жана-Батиста! — Попросил я боцмана. — И приведите его сразу в порядок, чтобы он не выглядел как… пленник.
Бизон в знак понимания вскинул руку ко лбу и лично спустился палубой ниже, вскоре вернувшись с офицером. Паруса прикрывали трюмный люк, и Жан поднялся на румпельную палубу, словно вышел из своей каюты.
— В кого вы палили, Вихо?! — Спросил француз озираясь.
Я приобнял его и развернул в сторону торчавших из воды мачт, с наполненными ветром брамселями и дал ему трубу.
— Кто это?! Как вы посмели?!
— Они первые напали на нас. И это англы.
— Какие англы? — Переспросил Жан. — А! Бриты! Откуда здесь бриты? А наши фрегаты где?
— «В Караганде», — подумал я, поглядывая одним глазом на форт. От него побежали вниз к морю несколько человек, столкнули шлюпку в воду и погребли к нам.
— «Сработало!» — Я потёр ладони.
— А форт?! — Спросил он, оборачиваясь и направляя трубу на север. — Форт наш! — Воскликнул он. — Но… Черт побери! Сюда плывёт….. Господи, это же Пьер. Откуда?!
Жан беспомощно оглянулся на меня, и что-то увидел в моём взгляде. Глаза его расширились от ужаса и он, обернувшись, замахал руками.
Пьер тоже махнул одной рукой.
Я приобнял Жана за талию, кольнув его кинжалом в другой бок.
— Уже поздно, Жан. Если он попытается повернуть лодку вспять, мы его…..
Я показал на наведенные на шлюпку палубные орудия, на стоящих рядом с ними с зажжёнными фитилями канониров.
— Хоть один, но попадёт. Вы же видели, как они стреляют. Я обещаю, что не сделаю вашему брату ничего плохого.
Жан взглянул на меня исподлобья.
— Если он сдаст нам форт и отдаст корабли, — уточнил я.
— Вы….. Вы чудовище! — Всхлипнул Жан почти по-женски.
— Это вам так кажется, — пробормотал я. — На самом деле я светлый и пушистый.
Однако Жан меня не дослушал, а кинулся к борту, пытаясь прыгнуть в воду.
Одинокий Бизон лишь шагнул в сторону и лейтенант, стукнувшись о его плечо виском, слегка потерял сознание и отлетел в руки двух, только что приведших его из трюма индейцев. Легко подхватив его под локти, они, по моему кивку, потащили француза на шкафут, где свисал штормтрап.
Высунув его за борт, один из индейцев помахал рукой Жана, а другой крикнул по-французски: «Привет Пьер! Рад тебя видеть! Швартуйся смело!»
Бочкообразные обводы бортов не позволяли разглядеть от воды стоящих на палубе, и Пьер вскоре потерял из виду брата, но смело взялся за балясины и стал взбираться наверх. На уровне второй палубы его подхватили под руки и затащили на борт.
— Ты себе что позволяешь! — Крикнул он и попытался вырваться, но попался в руки других двух индейцев: Большого Медведя и Большого Бизона, носивших свои имена по праву.
— Тихо, Пьер. Не давайте повода вас бить, — сказал я.
— Полундра! — Попытался крикнуть министр военно-морского флота Франции, но успел только лишь всхлипнуть от удара в живот.
— Ну вот, не получилось — с сожалением сказал я, чуть скривившись от боли в пальцах. Давно я не использовал «удар-копьё».
— Солдат связать по двое. Офицеров….. Этого, — я показал на Пьера Ле-Муана, — прикрепить к гроту спиной. Жана — к фоку.
Обращаясь к боцману, я сказал:
— Сворачивайте паруса.
Матросы палубной команды, весело переговариваясь и подшучивая над французами, быстро привязали пленников и продолжили уборочные работы. Марсовые поползли по вантам на реи.
Пьер Ле-Муан отошёл от удара в живот и с непониманием разглядывал меня, — индейца, свободно отдающего команды на его родном языке.
— Вы кто? — Наконец спросил он.
— Меня зовут Кохэн Лэнса, я вождь племени сиу, народа, живущего в среднем течении Большой Реки.
Я смотрел на брата Жана-Батиста, ожидая дальнейших вопросов, но тот молчал, переваривая услышанное.