— Вы, я полагаю, Пьер Ле-Муан де Ибервиль? Военно-морской министр Франции и брат этого достойного молодого человека? — Я показал рукой на сидящего привязанным и находящегося всё ещё без сознания Жана.
— Что с ним? — Обеспокоился француз, лишь утвердительно качнув головой.
— Сейчас придёт в себя. Слегка ушибся. Ребята, — обратился я к матросам, — окатите его водичкой. Только аккуратно.
Ну как такую фразу сказать на языке сиу? Вот и пользовались французским.
Двое индейцев, только что доставшие из-за борта кожаное ведро с водой, подошли к Жану и слегка облили его. Жана индейцы не то, чтобы уважали, а, видя, как к нему относятся его матросы и я, не издевались над ним, что было бы обычным в обращении с пленными врагами.
Например, подойти к пленнику и отрезать от него часть тела себе на память, это было, как сказать: «здрасте». Я пресёк подобные действа в отношении французов, только обратившись напрямую к их душам. Просто запретить это было невозможно. Традиции предков.
Жан под струёй воды пришёл в себя и непонимающе осмотрелся. Увидев привязанного к мачте брата, он стал дёргаться, пытаясь встать, но вскоре прекратил попытки.
Я подошёл к нему и вытащил из его рта джутовый кляп. Когда индейцы успели его засунуть, я не понял.
— Вы, Вихо, мерзавец!
— Чёй-то? — Спросил я.
— Вы обманом заманили Пьера! Вы использовали меня, как приманку!
— Это вы кому сейчас говорите? Своему брату? Чтобы он ничего про вас не подумал плохого? Я и сам могу это подтвердить, как и то, что вы пытались облапошить меня, сказав, что два корабля стоят у форта без экипажа. И я не называю вас лжецом, почему?
Я помолчал, ожидая ответа.
— Я не называю вас лжецом потому, что мы враги. И то, что вы согласились стать моим……
Я не сказал «рабом». Я увидел, как Жан побледнел. Он опустил голову и уставился в палубу.
— …. стать моим другом, — продолжил я, — я не принял всерьёз. Потому что я не верю своим врагам. И я вам сразу сказал, куда и зачем я иду. Я повторю сейчас свои слова для вашего брата.
Я обернулся к Пьеру, который хорошо слышал меня.
— Это, — я показал рукой на берег, — моя земля, земля моего народа. Вы здесь никто и не смеете ступать по ней без нашего разрешения. Если вы не поймёте, я стану топить ваши корабли. И в плен брать никого не буду. Как вот этих.
Я снова ткнул рукой, только в другую сторону. Кое-кто из англов всё ещё висел на рангоуте затопленных кораблей.
— Мы бы их тоже в плен не брали. Они нарушили перемирие. У нас нет войны с Британией. А они….. Они потопили оба наших фрегата, напав неожиданно. А потом расстреляли из луков и потопили копьями спасшихся моряков.
Пьер Ле-Муан с брезгливостью на лице выплёвывал слова по одному, как косточки от вишен. Его, уже седеющие борода и усы топорщились, камзол треснул по пройме правого рукава, перевязь без шпаги перекрутилась. Всё это вместе создавало облик непослушного мальчишки-шалопая. Да и диковатый взгляд его не оставлял иллюзий в его покорности судьбе.
— Очень жаль, — сказал я. — Вы мне без фрегатов не интересны. Я правильно понял, что прихода каких-либо судов больше не предвидится?
Пьер Ле-Муан промолчал.
— Ну да, ну да…..
Я посмотрел то на одного, то на другого.
— Вы, господа удивитесь, но вы настолько мне не интересны, что я вас всех отправлю в форт и даже разрешу вашим людям выходить из него, но при условии, что вы станете платить мне за аренду земли. Я готов с вами подписать соответствующий договор.
— Ты кто такой? — Так же брезгливо произнёс Старший Ле-Муан. — Ты кто такой, чтобы подписывать договоры с представителем короля Франции?
— Я? Я властелин Земель Большой Реки.
— Не много ли ты на себя берёшь? Мы ни от кого не слышали ни то что про тебя, но и хотя бы про какого-нибудь властелина. У вас нет собственности на землю.
— Её потому и нет, собственности, что вся земля принадлежит мне, вождю племени черноногих сиу.
— Кто это может подтвердить?
— Нам не нужны подтверждения. Я сказал, ты услышал. Если тебе этого недостаточно, то ты даже не услышишь и не увидишь, как твои люди будут умирать.
Я развернулся и пошёл к своей каюте на корме, и проходя мимо брата Жана посмотрел на него и усмехнулся.
— Вы….. — Начал он. — Обещали нас отпустить.
— Обещал? — Удивился я. — Не обещал отпустить, уважаемый Пьер, а отправить… Но в каком виде, я ещё не решил. Может быть и по частям. Зачем же мне вас отпускать, если вы намереваетесь мне противостоять. Я похож на имбецила (дурака)?
Я посмотрел прямо в глаза Пьеру.
— И ещё… Чтобы у вас не оставалось иллюзий…
Я подошёл к «базуке» левого борта, рядом с которой всё ещё стоял индеец с зажжённым фитилём. Шепнув ему кое что на ухо, я пошёл в сторону кают.
Матрос рычагом приподнял ствол базуки и, прицелившись в сторону форта, приложил фитиль к полке. Корпус корабля дрогнул. Ворота форта разлетелись щепками.
Завалившись на капитанскую кровать, я расслабился и постарался заснуть, но мысли непроизвольно нырнули в меня и взор последовал за ними.
Душа развернулась, охватывая окружающее пространство. Моя душа, за то время, как я стал раскрывать её, осмелела. Если вначале «пути» она боязливо сидела где-то в центре моего тела, то сейчас, когда она раскрывалась, она окутывала всё и вся вокруг меня уже метрах в десяти, проникая всюду, общаясь с живыми душами и одушевляя не одушевлённые предметы.
Особенная польза от одушевления приключалась с кораблём. Он, как одушевлённый организм, стал бороться за своё существование. Например, с древоточцами или плесенью.
Я, почувствовав, вновь обретённую кораблём душу, являющуюся частичкой моей души, сначала испугался. Типа, как так, часть души потерял. Но оказалось, что для души это естественно, отдавать частичку себя в труде и заботах людям или предметам.
Однако, один раз одушевив, ты вынужден будешь вынужден постоянно подпитывать «это», иначе, потеряв свою душу, этот предмет разрушится быстрее, нежели обычный. Как дом, который покинули добрые хозяева.
Пока я лежал и размышлял, душа просканировала своё ближайшее хозяйство и подключившись к ноосфере, начала отрабатывать мои запросы — те мысли, что проскочили у меня между «сеансами раскрытия».
Я не оставлял душу «раскрытой» во время обыденных дел. Как-то я пока не мог её постоянно контролировать. Душа у меня была отдельно, а мысли отдельно. Только по необходимости я обращался к своей душе, делая какую-либо работу.
Например, хорошо получалось стрелять из любого оружия. Цель просто связывалась с концом стрелы или орудия, а тело послушно выстраивалось в необходимую конструкцию. Причём, я вспоминал, что и раньше я так мог. Особенно при стрельбе из простого лука, где нет ни прицела, ни линии прицеливания. Руки сами выбирали нужное положение и вовремя спускали тетиву.
Или в единоборствах. Если отключишь разум, всё получается гораздо лучше. Но и здесь я вспоминал, что иногда, особенно в схватках с несколькими противниками, я расфокусировал зрение и ловил удары не задумываясь. Вероятно, уже тогда моя душа участвовала в улучшении своего «дома», а я немного умел пользоваться своими внутренними возможностями.
Я лежал и думал, что одним кораблём, мне будет сложнее драться с европейцами. Да и возможно ли? Конечно, корабль у меня сейчас был, — что надо. Без ракушечки на днище, без червинки в бортах и шпангоутах. Я полностью удовлетворил все его «просьбы»: в нужных местах законопачено, в нужных местах смазано, в нужных местах заменены подгнившее дерево на здоровое.
Экипаж у меня тоже был хорош. Я срастил их души с местами заведования и этот симбиоз гарантировал наилучшее обслуживание и оптимальную эксплуатацию.
И артиллерия у нас была лучшая в эту эпоху и канониры спаянные с орудиями.
Но всё же этого было недостаточно, чтобы воевать с английским, или французским флотом.
— Что посоветуешь? — Спросил я амулет наги.
— Что тут посоветуешь? — Вопросом на вопрос ответил амулет.
Я усмехнулся, но не стал продолжать присказку про еврейскую девочку. Наги обижался.
— Ну извини, — сказал он, всё же обидевшись. — Тут, действительно, сложно что-то советовать. Со всех сторон ситуация никудышная. Только отступать снова на север. Там у тебя есть хоть какой-то шанс.
— А-а-а….. Кац предлагает сдаться? — Снова рассмеялся я.
— Опять ты?! — Разозлился амулет. — Я не материален, и мне…..
Амулет шипел и плевался. Не материально матерился.
— Ты ни разу, кстати, не попробовал вкусить меня.
— Экий ты… Вкусить. — Хорошо излагаешь. — А вдруг не успею выплюнуть и съем? Знаешь, как трудно выплюнуть, когда вкусно? — Я усмехнулся. — Как кусок мороженного. Он тает быстрее, чем ты его распробуешь. Ты вкусный?
— Откуда я знаю? — Пробурчал наги.
— Ну, давай попробуем. Иди сюда мой вкусненький, — я злодейски захихикал.
Однако душа моя, да и я сам напряглись, концентрируя внимание на амулете, оплетая его нейросетью. Не все наги амулета проявляли покорность и при приближении моей оболочки к оболочке амулета засуетились, как птенцы куропатки, завидев коршуна.
Я включил нейросеть и ощутил лёгкое покалывание у меня внутри. Словно пузырьки шампанского на языке и на нёбе.
— Ну и как тут тебя выплюнешь? Как тебя не сглотнуть? — Усмехнулся я, растягивая. — Вку-у-у-усный.
Я прокатал субстанцию наги по «языку» и по «нёбу» и почувствовал, что наполняет амулет.
— Однако без глотания, не почувствуешь силу напитка, — сказал я. — Сможешь выбраться? Сам ведь напросился.
— Глотай уж, — пропищал амулет.
— А уживёмся? — Засомневался я. — А то я тут с одной живой душой, не сошёлся характерами.
— Так то, с живой. Живые души редко уживаются и живут «душа в душу», а мы то, не особо то живые, да?
— Ну смотри… Будешь хулиганить, выгоню.
Я знал, что смогу легко это сделать, — вернуть наги амулета обратно в какую-нибудь вещь. Сейчас я видел и ощущал наги все вместе и по отдельности. Интересной новостью было то, что здесь же находилась и предыдущая душа Кохэна Лэнса. Он ведь тоже был чуть-чуть шаман. Но ни одна из душ не видела своего предыдущего пути в материальном виде.