Таким образом, мы приходим к простой и логичной мысли, что взаимодействие клиента и консультанта должно идти на равных, как и в любых здоровых отношениях.
«Терапевт должен доверять силам и возможностям клиента, а тот, в свою очередь, ощущать ответственность за свою судьбу и за разрешение своей проблемы», – пишет Елена Емельянова.
«Если психолог выдает поспешные суждения, если в них не чувствуется ни тени сомнения в своем “знании жизни”, стоит насторожиться. А уж если эти суждения выдаются в безапелляционной форме и сопровождаются язвительными замечаниями, касающимися вашей личности, то бегом от такого спеца. Еще должен насторожить холодок во взгляде и в голосе. Нет-нет да это должно проскользнуть у специалиста, которому до вашего состояния и вашей жизни нет никакого дела», – советует читатель.
С «плохими» специалистами разобрались, а вот как ведут себя хорошие? Рассказывают мои читатели:
«В поисках поддержки со стороны близких и психологов нужно обращать внимание в первую очередь на то, старается ли человек терпеливо выслушать (без осуждения!) весь ваш “параноидальный бред и трэш”, интересуют ли его подробности, задает ли он вопросы, а что все-таки ты чувствовал тогда и сейчас, что думал тогда и думаешь сейчас по поводу травмирующей ситуации».
«Моя психолог не просто гладит меня по головке, а рассказывает о процессах, которые происходят со мной после абьюза, объясняет, что все это нормально, что это пройдет и что на это нужно время. Например, в тот период, когда у меня кипело все внутри по поводу матери, меня саму бесило, что я каждую сессию говорю и говорю про мать, мне казалось иногда, что я хожу по кругу и никак не могу из него вырваться, что это не продуктивно.
Но на самом деле я просто кусочек за кусочком складывала правильный пазл. Если изначально у меня была картинка “мать – жертва, поэтому она так себя ведет”, то постепенно, разбирая разные ситуации, переосмысливая их, я сложила картинку “мать – абьюзер, и она намеренно причиняет мне боль”. Когда картинка сложилась, меня отпустило, и потребность пережевывать это отпала.
А “глажение по головке” заключалось в том, что психолог говорила: “Да, у многих так бывает, многие злятся и это нормально, скоро станет легче”».
Что чувствует человек в ходе правильной терапии? Переосмысление своей личности и опыта – но уже без самоосуждения, чувства вины и стыда. Происходит переоценка жизненных установок, некоторые отбрасываются, другие перерабатываются, третьи приобретаются.
«Мы с психологом общаемся несколько месяцев, и я вижу значительный прогресс. Во мне все еще много негатива, очень часто бывает ощущение, что радость никогда не вернется, что я все равно вернусь к нарциссу и смысла в борьбе нет, но… это все реже и реже.
Не могу сказать, что я стала прежней, живу и радуюсь жизни. Но уже бывают дни, когда я могу испытывать радость, не думать о нем, не вести с ним бесконечные диалоги. Бывает даже так: проходит день, и я такая: «Ой, я же даже о нем не думала сегодня!», и это такая мелочь, но это так круто. Это чувство свободы, которое снова рождается во мне. Я даже смогла сказать ему “нет”, когда он появился последний раз, и для меня это подвиг. Я не знаю, как все сложится дальше, но знаю, что у меня есть надежда не просто на существование, а на жизнь и на счастье.
Что же такого особенного в моем психологе? Она дает мне много информации, рассказывает о нарциссах, о женщинах, более склонным к таким отношениям, но это не основное. Я думаю, что самое главное – это ее принятие меня. Даже когда я снова начинала общаться с ним (уже во время терапии), она не говорила что-то вроде: “Да как так можно! Ужас! Позор!”, как все мои знакомые в начале наших отношений, что привело к тому, что я просто перестала с ними делиться и общаться.
Моя психолог, наоборот, говорила, что это нормально, это этап, через который проходят многие жертвы абьюза. И в этом ее “принятии” меня мне не надо было быть лучше, чем я есть, что я делала всю свою жизнь. Мне всегда надо было быть лучше всех – лучше учиться, лучше работать, и в отношениях с нарциссом мне надо было горы свернуть – сделать кучу вещей для него, выглядеть лучше (много лучше – вы знаете, как работает обесценивание), и только тогда я сама считала себя достойной его любви. Получается, я всю жизнь должна была быть не собой, а кем-то идеальным без права на ошибку.
И вот я думаю, что именно с ее принятия меня такой, какая я есть, началось принятие меня мною. Я начала принимать свой характер. Принимать то, что я ошиблась с выбором мужчины, что я имею право на ошибку, и это не делает меня хуже, это нормально. Мне кажется, самое главное, что нужно в терапии – это поддержка и принятие тебя терапевтом. Чтобы через него ты и сама смогла принять себя и эту ситуацию. И тогда начнется выздоровление», – делится читательница.
…Впрочем, бывает и так, что пациент сам невольно препятствует терапии. Елена Емельянова выделяет основные типы таких клиентов: Заказчик, Рантье и Гость.
«“Заказчик” приходит к психологу, чтобы тот… изменил другого человека. Он стремится переложить на психолога ответственность за решение проблемы. Например, он может говорить: “Мой сын не хочет со мной считаться. Посоветуйте, что можно с ним сделать, чтобы он изменил свое поведение”. Фактически “заказчик” ожидает, что консультант займет позицию Спасателя.
“Рантье” рассчитывает получить готовый рецепт решения проблемы, но не хочет ничего менять в своей жизни. Такие клиенты бывают довольно настойчивыми и даже агрессивными – например, просят или требуют, чтобы психолог “сделал что-нибудь”, чтобы они перестали волноваться, раздражаться, бояться. Это поначалу обнадеживает, ведь человек хочет изменить что-то в себе. Но позже выясняется, что клиент ожидает волшебных действий со стороны психолога. “Напрягаться” по поводу собственной проблемы они не собираются, надеясь, что все необходимое сделает консультант.
“Гостя” привели на консультацию или заставили посетить психолога для решения проблемы, которую сам человек не считает своей или не собирается ее решать. Работать с ним чрезвычайно тяжело, однако возможно. Для этого необходимо выразить сочувствие и принятие того, что клиент не желает работать с психологом. А затем поинтересоваться, есть ли в сложившейся ситуации нечто, интересующее его самого».
Еще одна группа, выделяемая Еленой Емельяновой – «игровые клиенты», у которых есть скрытая цель доказать, что, несмотря на все старания психолога, их проблему решить невозможно.
«Им важно, с одной стороны, показать и себе, и своим близким, что они заботятся, стараются сделать их жизнь как можно лучше, а с другой – сохранить прежнюю систему взаимоотношений. Утрата проблемы в семье (супружестве или партнерстве) практически разрушит отлаженную систему, пусть и деструктивную.
Эта цель, как правило, не осознается. И если бы консультант вздумал напрямую высказать идею о подсознательном стремлении клиента сохранить положение вещей, тот был бы возмущен до глубины души, причем вполне искренне. Действительно, мало кто строит деструктивные и созависимые отношения сознательно.
Игровой клиент имеет вторичную выгоду от проблемной ситуации – например, чувствует себя Спасателем и тем самым получает мощное удовлетворение потребности в самореализации. Поэтому он часто хочет сделать выбор, при котором ничего не будет менять. По сути, он желает, чтобы близкий стал более удобным в созависимом сценарии.
Клиент игровой ориентации манипулирует консультантом для достижения своих скрытых целей, стремясь добиться от него действий, которые ему нужны, причем делает это настолько искусно, что консультант ничего не подозревает. Даже опытные психологи порой попадаются в их ловушки».
Итак, «сложные» клиенты, по мнению Елены Емельяновой:
– убеждены, что их благополучие полностью зависит от изменений «проблемного» человека;
– стремятся передать ответственность за изменение ситуации «проблемному» человеку, а затем психологу, ожидая, что «проблемный» человек «сам все поймет и исправится» (психолог необходим для получения сочувствия и внимания), или же что психолог повоздействует на «проблемного» близкого в направлении, которое нужно жертве;
– чувствуют себя всемогущими и берут на себя ответственность за управление судьбами близких, но именно за изменение ситуации и свое благополучие предлагают отвечать вначале «проблемному» члену семьи, а затем психологу. Они собираются самостоятельно менять «отбившегося от рук» и им нужен инструктаж о методах воздействия (а фактически – методах эффективной манипуляции и давления). «Всемогущие» клиенты высказывают определенные требования по «исправлению» близкого, поскольку убеждены, что знают, что конкретно должен сделать психолог. И если им не предоставляют чудодейственные способы «исправления» и «влияния», обвиняют консультанта в непрофессионализме.
«Но какую бы позицию ни занимал клиент – жертвы или “всемогущего” – если он собирается решать проблему путем изменения близкого, по сути, он не берет на себя ответственность за свое участие в развитии проблемы отношений и за свою часть изменений. Он “заказывает” изменение партнера ему самому или психологу. Дело осложняется еще и тем, что партнер (или другие близкие) действительно могут вести деструктивный образ жизни, и в таком случае желание воздействия для “исправления” выглядит весьма резонно. Объяснение, что изменить другого невозможно без его собственного желания и его собственных усилий, просто не принимается. К сожалению, опыт показывает, что созависимые клиенты нередко так и остаются на позициях “заказчика”. Иногда они готовы идти даже на насильственные методы, и доказать им, что насилие не может созидать, а способно лишь разрушить личность – и насильника, и его жертвы, – как правило, довольно трудно».
…Впрочем, среди клиентов с подобными установками Елена Емельянова выделяет и так называемых небезнадежных.
«Они занимают указанные позиции лишь по причине незнания или заблуждений, предубеждений, основанных на мифах. С такими клиентами вполне возможна конструктивная работа. По сути, это психически здоровый человек, который обращается к психологу, чтобы разрешить свою проблему. При этом он предполагает или сразу указывает на свою роль в происхождении проблемы. Он считает себя ответственным за ее разрешение и готов действовать».