— Нищих? — насмешливо повторил он. — Иными словами, надо понимать, ты богата?
— Да уж не бедная. Ваш несчастный поселок могу купить с потрохами!
Тоне стало стыдно за нее.
— Перестань, Надежда! А то я буду вынуждена…
— Что, выгнать меня из своего дома?
— Нет, всего лишь рассказать Косте, как ты разбогатела.
Надя побледнела, несмотря даже на немалое количество принятого алкоголя.
— Простите меня, — быстро заговорила она, — сама не знаю, что это на меня вдруг нашло!
— Но не судите слишком строго: война, волнения, дорога… — улыбнулась Тоня.
Она вдруг поняла, что это довольно приятно — иметь против зарвавшегося человека оружие, которое в момент превращает его в ручную зверушку. Потому она себя одернула: не будь злыдней!
— Издалека, значит, к нам ехали? — поинтересовался Костя, забыв про брудершафт. Как и про Надины рассуждения насчет мужа-американца.
— Скажем так: пришлось преодолеть не одну тысячу километров.
Надя же свой рассказ помнила и теперь всматривалась в лицо Кости: это что, он так шутит?
— Ну вот, а я и не знал. Думал, может, километров двести, не больше…
Что же он в самом деле, не знает, где Америка? Тоня решила, что он нарочно дразнит Надежду.
— …Так что это вы меня извините. Некстати заявился. Представляю, подруги долго не виделись, а тут чужой человек. Простите мужика сермяжного, необразованного, не проинтуичил. Вам надо отдохнуть с дороги… У нас ведь еще будет время для общения?
— Конечно, — охотно подтвердила Надя, — я здесь надолго.
Костя обратил взгляд на Тоню:
— Проводи меня, Титова, до калитки, не то твой зверь отгрызет у меня что-нибудь жизненно важное. Женщины Раздольного тебе вряд ли спасибо скажут.
Он с сожалением окинул взглядом стол, на котором осталось еще несколько кусочков нарезанного сала.
У двери в кухню Тоня задержалась, сказав:
— Минуточку!
И вскоре сунула в руку Кости завернутый в салфетку кусок сала.
— Я его у бабы Веры покупаю.
— Чередниченко? — удивился он. — А я, видимо, как раз ее сало вижу на столах у других, да все забываю спросить, где они его достают… Спасибо, Титова! Ты уж извини, что я тебя не по имени-отчеству. Все забываю.
— Антонина Сергеевна, — спокойно ответила она. Не иначе как в сотый раз.
— Но Титова — все-таки полегче запомнить. Так вот, я не привык в долгу оставаться. Следующий деликатес — за мной! Мы — люди Ноева ковчега…
— Чего-чего? — насмешливо переспросила Тоня. — В том смысле, что предложенное Надей слово «землячество» тебе не очень нравится?
— То есть я хочу сказать, мы — граждане, оторванные от большой земли, должны держаться друг друга.
— Томящиеся среди аборигенов Северного Кавказа, — пошутила Тоня. — Хорошо, я об этом подумаю, хотя за тебя можно быть спокойной — тебе есть за кого держаться!
— Титова, я сказал, не за кого, а кого держаться. А ты все об одном и том же! Это от того, что ты не тех держишься. Ну да что с тебя взять, глупая ты женщина!
Он хмыкнул и скрылся в ночи, наслаждаясь нешуточным смущением Тони.
Вообще они стали поддевать друг друга, едва увиделись. Костя первым делом попытался забросить удочку:
— Антонина, мы с тобой оба — жертвы жестокого внешнего мира, а если рассматривать поселок Раздольный как совмещенный женско-мужской монастырь, то мы с тобой — два монаха, ушедшие от мирской суеты…
— Во-первых, для вас я Антонина Сергеевна. — Она тогда жутко рассердилась на этот его фривольный тон и попытку приобнять ее при всех, как он обычно делал с другими женщинами. При том, что они даже не были знакомы. — Можно звать по фамилии — Титова, а во-вторых…
— Все ясно, — нарочито заторопился он, — можете не продолжать, для меня вполне хватит во-первых. Предпочитаю не утруждать себя лишними знаниями. Во многих знаниях есть многие печали, как говорят у нас в монастыре. Вы, видимо, учительница младших классов?
— Почему? — удивилась Тоня, с ходу плюхаясь в расставленную им ловушку.
— Привыкли учить детей, вот и на взрослых переносите свои методы. А со взрослыми нужно устанавливать совсем другие отношения. Особенно здесь, в горах, вдалеке от большой цивилизации… Мы здесь, знаете ли, живем без особых церемоний: без лишнего выканья, без отдельных ножей для рыбы и для десерта, устрицы расковыриваем руками.
— Какие устрицы?
— Какие попадутся!
Мужчины, стоявшие тогда рядом с ним, обидно расхохотались.
Она и сама не понимала, почему вдруг встретила его в штыки. Настроение было не то? Так это вовсе не причина отвязываться на мужика. Гордость, вот что он задел! Костя поставил ее в один ряд со всеми остальными женщинами, а кому нравится стоять в ряду? Если ты не в армии, конечно.
Может, ей показалось, будто он ставит ее в ряд? И почему она запрезирала вдруг женщин в этом Костином ряду?
С той поры он нарочито обходил ее стороной. Правда, пару раз зашел к ней в гости. В первый — под предлогом того, что хочет посмотреть ее деревянные скульптуры, о которых по поселку раззвонила Машка. Во второй — попросил что-нибудь почитать на ночь.
— Тебе что, кроме чтения, нечем заниматься ночью? — ехидно спросила Тоня.
— Нельзя же изо дня в день заниматься одним и тем же, — фыркнул он. — Или ты считаешь, что перерывы для секса вредны?
Помнится, она тогда покраснела и вынесла ему какой-то детектив, который тот взял не глядя. Когда Тоня ездила в район, она всегда что-то покупала из книг. И со временем у нее появилась своя, пусть и небольшая, библиотечка.
Но что интересно, никто из Костиных пассий ничего ей не сказал, не потребовал выяснения отношений, как они проделывали это регулярно, когда Костя заходил на огонек к очередной разведенке. Видно, кто-то четко отслеживал, сколько времени проводил Костя у Тони дома или возле ее калитки. Таким образом, Костиной зазнобой в глазах местных женщин Титова не выглядела.
И вот сегодня Костя зашел в третий раз. С чего бы? Скорее всего ему уже доложили, что к Титовой приехала подруга, такая вся из себя крутая. Небось из-за границы. Может, сказали, из Москвы…
То-то он повеселится. Небось будет рассказывать рабочим, что подруга Титовой повисла на нем, даже не успев как следует рассмотреть.
Казалось бы, чего Тоне волноваться: скажет и скажет, — но отчего-то первоначальное раздражение от выступления Надежды опять проснулось в ней. Если та не могла ей дозвониться, то уж написать письмо в любом случае могла. Но не написала же, ни строчки. Даже открытку к Новому году или там телеграмму к Рождеству не прислала. А как жареный петух клюнул, так сразу о подруге вспомнила!
Тоня представила себе, что вот сейчас, закрыв за Константином калитку, она вернется на веранду, а там Надежда сидит в кресле и спит с открытым ртом.
Она нарочно рисовала себе подругу в таком непрезентабельном виде, потому что испытывала самую настоящую злость от того, что раньше, все время до ее приезда, вспоминала Надежду тепло, с радостью. И скучала по ней, и недоумевала: почему Надя так быстро забыла их дружбу?
От этого Тоня даже пошла по дорожке медленнее, чем обычно ходила. Пусть Надежда думает, что она до сих пор стоит у калитки и любезничает с Константином.
Джек подбежал и ткнулся в ее руку холодным носом. Точно спрашивал: ну что, пойдем сегодня с тобой гулять?
— Пойдем, мой хороший, — ласково сказала ему Тоня; вот кто не предаст, не бросит, не забудет.
Впрочем, она тут же и устыдилась своих мыслей. Мало ли как может повести себя человек, выпивший лишнего. Да и просто уставший с дороги, отчего вроде обычная доза алкоголя чуть ли не с ног валит и башню заклинивает…
Но когда она вышла на веранду, то увидела, что на столике, где совсем недавно лежали остатки их скромного пиршества, все убрано. То есть лежит чистая салфетка и поверх нее стоит графинчик с ликером и двумя рюмочками.
— Что, разозлила я тебя? — весело сказала Надя, входя на веранду с полотенцем на плече. — Но согласись, что этот ваш Хромой Костя пришел как к себе домой. Я уж и так, и эдак, думаю, сообразит, что люди встретились после долгой разлуки, хотят поговорить, соскучились… Я, между прочим, тебе подарок привезла, а так и не удосужилась вручить…
— Так ты что, и в самом деле всего лишь разыграла пьяную? — не могла поверить Тоня.
— А ты думала, что в Америке я совсем спилась и теперь пары рюмок мне достаточно, чтобы в осадок выпасть? — Она расхохоталась. — А Костик, видимо, кобель еще тот, глазки-то сразу загорелись.
Вообще-то утверждение это было спорным, но Тоня промолчала. Не верила она Надежде. Просто та опомнилась, вот и отрабатывает задний ход.
— Но ему обломилось. Как говорится, наш девиз непобедим: возбудим и не дадим! — Она заговорщически подмигнула Тоне.
— Ты… откуда… стихи, что ли, пишешь?
— Ой, Антошка, до чего ты наивная девушка! Когда это я стихосложением занималась? Из Интернета скачала. Жалко, что ты этим не увлекалась, я бы тебе письма на электронный адрес сбрасывала. Так-то Грэг обычную почту контролировал. Не дай Бог, чтобы я кому в Россию писала. А когда он пьяный засыпал, я по Интернету шарила, во всякие дискуссии ввязывалась, чтобы по-русски хоть на бумаге поговорить.
Она вдруг заплакала громко, навзрыд.
— Надя, Надюша! — Тоня тут же простила ей все выступления, забыла о своей неприязни — горе подруги было непритворным. — Все будет хорошо, вот увидишь!
— Будем надеяться. — Надя подняла голову, ее слезы тут же высохли. — Будем надеяться, что я его не убила… Что, испугалась?
Она заметила, как Тоня невольно отшатнулась. И добавила зло:
— Не бойся, никого я не убила, таких тварей и оглоблей не зашибешь! Тем более я все сделала так, что комар носа не подточит! То есть даже если он не проснулся, никто ничего такого не подумает…
Она говорила и говорила, несла что-то как в лихорадке, и было непонятно, то ли убила, то ли не убила, но убить хотела, это точно.
Тоня обреченно уселась в кресло: этого еще не хватало! А ведь могла бы догадаться по тому, как Надя испугалась, что она Косте все про нее расскажет. Что — все? Тогда-то она ни о чем и не догадывалась. Надя сказала, что она деньги у мужа украла, а Тоня в этом ничего преступного и не увидела. По крайней мере после рассказов о том, как Грэг ее бил и отобрал документы, словно она и правда была его рабыней