— Значит, я сама это додумала… Да мне можно было бы об этом ни у кого и не спрашивать. Что я, свою подругу не знаю! Ну и скажи: умная ты после этого? Вы же вместе наживали, а теперь кому-нибудь чужому достанется. Какой-нибудь молоденькой дурочке, которая, палец о палец не ударив, получит все. Подай в суд на раздел имущества…
Значит, Наде никакие подробности не известны, в противном случае она не стала бы время от времени возвращаться к вопросу о возможном примирении Тони с мужем.
— Нет-нет, мне от него ничего не нужно!.. Неужели из особенностей моего характера ты сделала вывод, что я ничего у Михаила не взяла?
— Ты подозрительна, как работник милиции… По крайней мере Тато, которую я знала, именно так бы и поступила.
— Хочешь сказать, я всегда была дурочкой?
— Ты сама об этом говорила… Мужика тебе надо, Антошка!
— Не улавливаю связи. Хочешь сказать, что при мужике моя глупость не будет такой очевидной?
— Ой, ну не надо переворачивать все с ног на голову! Я говорила всего лишь про мужика.
— А тебе не надо?
— И мне надо. Огляжусь пару недель и решу, кого в дом взять… Кстати, а хочешь, я тебе… займу тысяч десять? Отдашь когда сможешь.
Тоня даже не удивилась. Наверное, если бы у нее была такая же куча денег, она тоже попыталась бы одарить близких людей. Однако ведь подруга не сказала: давай я тебе подарю.
— А если не смогу отдать?
Надя засмеялась:
— Не сможешь — не отдашь. Господи, я же все это выстрадала! Возможность тратить деньги как хочу, ни в чем себе не отказывая. А разве я так многого хочу? Еще только иметь возможность помочь своей подруге, которая единственная смогла войти в мое положение, приютила у себя, поверила, что я не стала злобным монстром или маньячкой, после чего мне нужно было бы навсегда отказать от дома…
Тоня хмыкнула:
— «Если верный конь поранил ногу, раз споткнулся, а потом опять, не вини его, вини дорогу и коня не торопись менять!»[3]
— Ого! — сказала Надя и отвернулась.
Чтобы подруга не увидела навернувшиеся на глаза слезы?
Глава десятая
Оказывается, привычка довольствоваться малым вырастает из необходимости, а вовсе не от того, что ты враз переменилась. Едва Надя обмолвилась, что даст ей взаймы денег, как Тоня тут же стала планировать, на что она истратит такую большую сумму.
«Лучше подумала бы, как ты будешь эти деньги отдавать», — пискнул внутренний голос, но хозяйка задавила его в корне.
— Когда-нибудь я расскажу поподробней, что мне пришлось перетерпеть, — продолжала взбудораженная Надя. — А всякое терпение должно вознаграждаться. Теперь признайся, тебе хочется купить что-нибудь для занятий своей… скульптурой или живописью, что-нибудь такое, чего ты не можешь себе позволить?
— Есть у меня одна мечта: я хочу построить второй этаж, типа мансардного, с большими французскими окнами или стеклянным куполом… Одним словом, сделать студию… Ой, представила себе, что это будет, даже сердце захолонуло.
— Слушай, ты и словечки такие стала в речь вворачивать, от которых прежде морщилась. Нет, определенно вольный воздух пошел тебе на пользу. Хочешь мансарду делать? Так делай, пока я жива. Деньги должны приносить пользу людям. Через два дня начнется май, и после весенних праздников…
— Они у нас обычно числа до десятого длятся. Захватываем и День Победы.
— Не важно, после десятого ты будешь строить студию, а я займусь переоборудованием теплиц…
— Ты же восхищалась, что в них все так хорошо устроено.
— Так это для Вениамина Матвеевича, чтобы его самолюбию польстить. На самом деле там еще нужна уйма работы и всевозможных приспособлений… Неужели наконец осуществится моя мечта, и я стану выращивать цветы ничуть не хуже тех, которые мы возим из Голландии! Однако как легко у меня получилось это «мы» — россияне! — Надя вскрикнула и подняла вверх руки. — Я с вами! Я вернулась домой и больше отсюда ни ногой! Я постараюсь украсить вашу жизнь, можно сказать, устлать путь цветами… И при этом не забыть про свою.
Подумав, она вздохнула и сказала уже самой себе:
— Если, конечно, Америка не потребует моей выдачи.
Разговор между Хромым Костей и Виктором Леонтьевым Тоня подслушала нечаянно. Все-таки она решила взять один день за свой счет и съездить с Надеждой в район, чтобы заодно присмотреть кое-что для своих нужд.
А потом убедила себя, что стоит все-таки воспользоваться моментом и взять взаймы у подруги эти самые десять тысяч зеленых. Шутки шутками, но желание украсить свою жизнь, возникшее сразу, в один момент, больше Тоню не покидало.
В общем, она сидела в приемной директора и слышала, как его секретарша Ира Леонтьева как ни в чем не бывало клацает клавишами компьютера. Не то чтобы клацали сами клавиши — длинные ногти Ирины цеплялись за выпуклости клавиатуры.
Кажется, она одной из первых съездила в краевой центр и привезла оттуда накладные ногти. На взгляд Тони, чересчур длинные, так что казалось, будто Ира надела себе на пальцы какие-то огромные костяные приспособления, для того чтобы охотиться на самцов. Как ни в чем не бывало!
Тоню смешили собственные мысли. Что же теперь Ире — залечь в доме, пить антидепрессанты и никуда не выходить? Обычное дело: выяснение отношений с мужем. Правда, он никогда раньше за топор не хватался, но Ира, когда спало напряжение, скорее всего решила, что ничего страшного не произошло. Еще небось посмеялась в душе над тем, сколь много ярости оказалось в таком некрупном мужчине, как ее муж Виктор.
В отличие от женщин поселка, до сих пор удивлявшихся тому, что она вышла замуж за Виктора, Тоня знала, почему так Ира так поступила. Как-то случилось им оказаться вместе в райцентре. Пошли женщины во все тот же ресторан Верещагина, взяли по сто граммов коньяку — гулять так гулять! — и Ира Леонтьева слово за слово все Тоне и рассказала.
Вышла она за Виктора вовсе не от того, что, как злые языки судачили, лишь бы выйти. Мол, другой бы никто не взял. Если бы захотела — взяли!
Когда между ней и Виктором в первый раз случилась близость, Ира даже не поверила своим ощущениям. Если прежде в большинстве случаев ей приходилось имитировать оргазм, то здесь от полыхнувшего в мозгу взрыва она сама едва не занялась огнем.
Отдыхала рядом с этим худым жилистым мужиком и недоумевала: откуда в нем такое? Опять потянулась к нему, и опять чувство повторилось. Она не читала медицинскую литературу и судила обо всем только на уровне своих ощущений, но при этом поняла: Виктор ей подходит. Так, как никто другой до него. Ира не знала, чем это объяснить. Мать всегда говорила, что у нее бешенство матки, когда хотела ее унизить, но вот это и она бы не объяснила.
Когда Ира предложила ему пожениться — сама напросилась, чего прежде никогда не делала, — он ответил не сразу. Некоторое время лежал и молчал, словно бабы одна за другой это ему предлагали, а Ира вовсе не первая красавица поселка.
Раздумывал, видите ли!
— А ты мне родишь ребенка? — спросил он, и от неожиданности у Иры даже брови поползли наверх.
Он еще и пытался торговаться!
— Рожу, конечно, — между тем сказала она, хотя в глубине души побаивалась, что после стольких абортов, даже забеременев, вряд ли сможет доносить.
А после свадьбы началось еще более странное. То есть Ира не считала, будто с замужеством что-то в ее жизни должно измениться. Она так же не отказывала себе в удовольствии переспать с двумя-тремя мужчинами, уверенная, что и мужу ее останется с лихвой. Она не выдержала даже медовый месяц, а если точнее, переспала кое с кем уже через три дня после свадьбы.
Каким-то образом Виктор обо всем узнавал. Об этих ее изменах, которым Ира не придавала значения. И не накидывался на нее вопреки ожиданиям жены, считавшей, что она и так многим поступилась, выйдя за него замуж. Все было наоборот. Он лежал рядом и притворялся, что спит.
Буквально переступив через свою гордость, Ира тщетно пыталась уговорить мужа исполнить супружеский долг, но он лежал как истукан.
— Так ведь стоит же! — кричала она в исступлении.
А муж отвечал ей словами из старого анекдота:
— Так не на голове же у тебя стоит!
Правда, Ира заметила, что подвыпивший муж соглашается на интим куда охотнее, чем трезвый, но тут ей приходилось выбирать: отсутствие секса и покой или секс вместе с приступами ревности. Вот тогда он действительно становился неуправляемым. Под действием алкоголя.
Промучившись так пару лет, Ира вернулась к прежнему ритму жизни: открыто стала спать с мужиками, которые не доставляли ей никаких неприятностей — не душили ее после или даже вместо секса, не били, не обзывали последними словами.
В глубине души она понимала, что долго так продолжаться не может и рано или поздно Виктор ее просто убьет. Что вчера чуть не случилось.
Хорошо, что Хромой Костя вмешался, хотя в ответ на предложение Иры он ничего не сказал и не стал уводить ее от ненавистного мужа. А наоборот, увел Виктора к себе домой, и, оставшись в одиночестве — это замужняя-то женщина! — Ира часа два прорыдала, не в силах справиться с обидой и недоумением: неужели она перестала привлекать мужчин?!
Если бы кто-то сказал Ире, что своего мужа она любит, рассмеялась бы ему в лицо. Да она просто злилась, что какой-то недомерок… Что он себе вообразил? Да такую красотку, как его жена, еще попробуй найди!
Но когда она вот так мысленно хаяла своего супруга и уверяла себя, что он ей сто лет не нужен, внутри ее, где-то в области солнечного сплетения, ощущался холодок. Это у нее с детства. Сделает что-нибудь нехорошее и наврет, будто ей не страшно, а если родители станут ее наказывать, она убежит из дома. Храбрилась, но на самом деле убегать не хотелось, и родителей она любила, а вот признаться, что не права, ей всегда было ох как трудно!
За тонкой перегородкой приемной, где сидела Ира и куда с утра пришла Тоня в ожидании, когда освободится директор совхоза, как раз находился кабинетик начальника охраны. Видимо, из соображений, что он должен постоянно быть рядом с охраняемым телом. Хотя на деле директор крайне редко брал с собой его или кого-то из Костиной службы.