«Чего ему?» — Альберт вздрагивает и вдруг живо представляет: Леха — муж. Муж объелся груш. Катя — жена, а Аль забрался к ним в спальню и вовсю дрессирует чужую жену в черт-те какой немыслимой позе. А муж ходит по квартире и в любой момент может зайти в спальню. Ситуация более чем пикантна, согласитесь — куда там прыжкам с парашютом! Так вот — как только Альберт представил себе все это в полном объеме, на него накатила такая могучая волна острого наслаждения, что сдерживаться далее уже не было возможности. Перестав «придушивать гуся», Альберт крепко стискивает зубы, чтобы не закричать, впивается взглядом в зашевелившиеся попки — девчата докурили и собрались покинуть подоконник, и…
— Бац! — хлипкая дверь распахивается от мощного толчка, выдранный с корнем накладной замок зависает на одном шурупе. В проеме стоит Леха-гад. И пялится.
— Ага! О-о… И чем это ты тут…
— Ох-х-х!!! — тугая струйка прыскает на стенку, промазав мимо салфетки и зацепив по касательной стойку стеллажа.
— Ой-е-е! Ну ты зверь! — понизив голос до шепота, бормочет Леха и, отодвинув богатырским плечом одеревеневшего от ужаса Альберта, прикладывается к окуляру. — А-а-а… Ничего картинка. Ничего… Ну и как мы теперь?
— Что — теперь? — слегка раздеревенев, Альберт торопливо застегивает брюки, пламенея ликом, щурится на свет и лихорадочно соображает, как же выкарабкаться из этой страшнейшей ситуации. Лучше всего, конечно, убить противного мужлана. Эх, был бы какой-никакой бесшумный пистолет, которым киллеры злобные в кино пользуются… Но пистолета нет. А по-другому — увы, не получится никак, Леха-гад здоров ужасно, от природы наделен статью богатырской. Очень может быть, что и не следил он специально за Альбертом, а замок сломал ненароком, просто толкнув дверь…
— Ну, жить-то как будем? — Леха отлипает от окуляра и с любопытством пялится на Альберта — толстые губы прыгают в змеистой ухмылке. Гад!
— Я это… Я перееду, — бормочет Альберт, опуская глаза. — Мы можем поменяться столами прямо сейчас.
— Да это без вопросов! — восклицает Леха, махнув пренебрежительно рукой. — Это и так понятно… Ты теперь, я так полагаю, захочешь меня ежедневно ленчем кормить. В нашем кафе. Для тебя это будет небольшой убыток, я думаю. Ты как — готов к этому?
— Конечно-конечно, — торопливо бормочет Альберт, изнанкой рационального рассудка ужасаясь: жрать Леха горазд, он за один присест может умять хороший обед на троих нормальных сотрудников. В последующем, разумеется, необходимо будет скорректировать этот пункт. Но в настоящий момент Леха может требовать все что угодно. И он требует — понимает, подлец, что сейчас в пропахшей острым мужским секретом кладовке является полновластным хозяином вот этого очкастого баловня судьбы.
— И это… Единовременно ты мне жертвуешь… ну, допустим… три штуки баксов. Единовременно! Потом никогда не буду приставать — слово даю.
— У меня нет такой суммы, — кривится в плаксивой гримасе Альберт — это что же теперь, три месяца жить на офисную зарплату?!
— Хорошо — сколько есть, — напористо наседает Леха, не желая упускать стратегическую инициативу. — Сколько?
— Пятьсот есть, — опрометчиво сообщает Альберт — это как раз та сумма, которую он постоянно имеет при себе на случай возникновения непредвиденных обстоятельств. — Больше нету…
— Ладно — пятьсот так пятьсот, — слегка огорчившись, соглашается Леха. — Можешь рассчитывать на мое молчание. На, — он протягивает Альберту лист бумаги. — Думаешь, я за тобой следил специально? Очень надо! Тебе срочный факс из Белогорска — вот и искал…
Протерев стену и стойку стеллажа салфеткой, Альберт облегченно вздыхает. Фу ты, черт, — кажется, пронесло! Леха, конечно, гад, но если дал слово — сдержит обязательно. Проверено неоднократно.
— Ты извини, что в такой момент я — вот так, — заме
Чает Леха, ожидая, когда Альберт ознакомится с факсом. — Но сам понимаешь — ситуацию упустишь, потом уже не наверстаешь…
Да, кстати — факс! Факс, из-за которого, собственно, все и случилось. Альберт недовольно морщится и читает сообщение, поданное одним предложением без знаков пунктуации: такое впечатление, что его собственноручно набирал сильно спешащий большой человек, не привыкший обращаться с оргтехникой:
«…бросай все на хер немедленно прилетай мать в тяжелом состоянии Войтов…»
Глава 3.ПРОФИ. ТАКАЯ ВОТ ОБЫЧНАЯ РАБОТА…
— …это, простите на добром слове, дерьмо в шоколаде. Сверху красиво и гладко, а как укусишь — сразу ясно, что почем. Оно стоит того, чтобы с ним поступить примерно вот так, — наставление «Курс стрельб» два раза вошло с глухим стуком в контакт с обтянутой «Лесом»[12] задницей Умника и порхнуло в угол тира, жалобно шелестнув на лету страничками:
— Почему мы с ним так поступили, мосье Татариков?
— Написано не правильно! — четко выпалил здоровенный парниша с чрезвычайно веснушчатым и вообще разбойным ликом — правофланговый в двухшереножном строю, состоящем из двадцати одного курсанта. — После перестройки печатали, опечаток кучу напечатали!
— Гы-гы-гы… — оживленно отреагировал строй. Любят они это дело — ха-ха поймать на ровной месте. Молодые, здоровые, позади у подавляющего большинства — суровая армейская служба, впереди — вся жизнь, каждый курсант по окончании этого престижного учебного заведения получит высокооплачиваемую и внешне вроде бы нетрудную работу. А еще они Умника любят. По общему мнению курсантов, Умник — лучший препод «Абордажа». Сегодня он самостоятельно проводит практические стрельбы, без начальника кафедры, тот куда-то отлучился по «служебной необходимости». Самостоятельное занятие у Умника — это всегда событие. Будут разнообразные подвохи, подвывихи и неожиданные «вводные» на грани фола.
— По порядку номеров — рассчитайсь! По пятеркам — становись! Первая, на огневой рубеж — шагом марш!
В этом павильоне тира пять направлений: пять позиций на огневом рубеже, отделенных друг от друга бетонными перемычками. Курсанты получили оружие и боеприпасы перед началом занятий, упрятали пистолеты в оперативные кобуры и всю пару огневой подготовки перемещаются с важным видом, ощущая под мышкой приятную тяжесть смертоносного металла. Это первое и далеко не единственное расхождение с курсом стрельб. В соответствии с наставлением, оружие должно находиться под охраной на учебных местах, поскольку ни за кем из курсантов оно не закреплено, а боеприпасы должны выдаваться под роспись непосредственно перед началом учебных стрельб, в пункте боепитания, оборудованном на месте тренировки. То есть имеется вполне определенный риск, что кто-то из нерадивых обучающихся может побаловать с оружием и что-нибудь себе прострелить или, паче чаяния, ранить кого-нибудь из однокашников. Но руководство «Абордажа» на этот риск идет сознательно. Люди должны привыкать к присутствию оружия — большинству из курсантов вскоре придется в буквальном смысле жить с ним, оно станет как бы новой частью тела секьюрити. Кроме того, в «Абордаже» — железная дисциплина, и кого попало сюда не берут. Здесь лучшие из лучших, оставшиеся в курсантских рядах в результате жесткого отбора…
— Вы, мосье Татариков, не совсем правы. — Умник не торопится давать команду на выполнение упражнения — он неспешно разгуливает в промежутке между застывшей в ячейках пятеркой и ожидающими своей очереди курсачами и, как всегда, простенько философствует вместо того, чтобы читать инструктаж по МБ.
Директор, намеревавшийся войти в павильон под предлогом обычного обхода учебных мест, замер у приоткрытой двери и, обернувшись к следовавшему за ним замначальнику кафедры огневой подготовки, приложил палец к губам.
— …»Курс» написан без ошибок — поверьте мне на слово, я его вдоль и поперек прочел, — продолжает Умник. — Его составляли академики, очень неглупые люди. Но!
Указательный палец вверх, пауза. Пятерка в отсеках начинает нервно пощупывать кобуры и коситься в «поле» — Умник известен как любитель сюрпризов.
— Расслабьтесь, господа, — Умник машет рукой — не стоит беспокоиться, ребята, вы слушайте пока, слушайте. — Курс составляли нормальные товарищи в нормальные времена. Если мне память не изменяет, в те нормальные времена деловых людей повзводно не отстреливали. Как у меня с памятью, мосье Шевчук?
— Нормально, Василь Николаич, — покладисто поддакивает из середины строя курсовой «авторитет» — бывший отличник ППС[13], уволившийся из органов по собственному желанию ввиду мизерной зарплаты и скотского отношения начальства. — Тогда любой «огнестрел» по «бытовухе» был событием, а про «заказы» вообще никто не слыхал. Вы к сути, Василь Николаич, к сути — мы про времена в курсе!
— К сути, — соглашается Умник. — К сути… Изложите нам, мосье Шевчук, порядок изготовки к стрельбе, принятие положения «для стрельбы стоя» и производство выстрела. В соответствии с «Курсом стрельб» и НСД[14].
— Ой, Василь Николаич, — это ж долго! — морщится понятливый Шевчук. — И так все ясно! Может, не надо?
— Надо, Петя, надо! — скорбно вздыхает Умник. — Это нам с тобой ясно. А господам необходимо объяснить в картинках. Мы слушаем!
— «По команде „Заряжай“ стреляющий должен… — как по писаному тараторит Шевчук, от скуки прикрыв глаза, — …вынуть пистолет из кобуры, извлечь магазин из основания рукоятки, уложить пистолет в кобуру. Снарядить магазин патронами, для чего, удерживая магазин в левой руке…»
— Ну, пусть будет «в боевой обстановке», — решает чуть-чуть сократить изложение Умник. — И сразу — к принятию положения и производству выстрела.
— «…в боевой обстановке пистолет должен быть заряжен заблаговременно…» — несколько вдохновляется Шевчук и подмигивает однокашникам. — Пункт для дебилов. Вдруг забудут зарядить, а обстановка — боевая?!
— Дальше!
— «…Повернуться вполоборота налево и, не приставляя правой ноги, выставить ее вперед по направлению к цели на ширину плеч — как удобнее по росту, — распределив тяжесть тела равномерно на обе ноги…» — Шевчук паузирует, набирая в грудь побольше воздуха, остальные курсанты недоуменно переглядываются — а в чем, собственно, прикол-то? Все правильно, по наставлению шпарит! — «…отстегнуть крышку и вынуть пистолет из кобуры. Держать пистолет отвесно, дульной частью вверх…»