Глухой удар, и второе колесо касается бетонки. Стаккато сотни снимаемых ремней безопасности, и одноразовый друг, рядом с которым вы чуть не умерли, говорит: — Я надеюсь, встреча у вас пройдёт хорошо.
Да, я тоже.
Вот как долго длится этот миг. А жизнь продолжается.
И каким-то образом, случайно, Тайлер и я встретились.
Это было время отпусков.
Ты просыпаешься в LAX.
Снова.
Я встретил Тайлера, когда пошёл на нудистский пляж. Это был самый конец лета, и я заснул. Тайлер был голый и потный, весь в песке, с мокрыми и свисающими на лоб волосами.
Прежде чем мы встретились, Тайлер шлялся там довольно долго.
Тайлер взял несколько брёвен, прибитых к берегу, и оттащил их на пляж. Он уже воткнул во влажный песок полукругом брёвна таким образом, что они стояли рядом с небольшим промежутком в несколько дюймов; их верхушки располагались как раз на уровне глаз Тайлера. Там стояло четыре бревна, и когда я проснулся, я увидел, как Тайлер тащит по пляжу пятое. Тайлер вырыл ямку рядом с одним концом бревна, затем ухватился за другой конец и поднял бревно так, что бревно скользнуло в ямку и встало под небольшим углом.
Ты просыпаешься на пляже.
Мы были единственными людьми на пляже.
По песку Тайлер прочертил палкой прямую линию длиной в несколько футов. Затем он вернулся, чтобы поправить бревно, утоптав песок вокруг основания.
А я был единственным человеком, который за этим наблюдал.
Тайлер крикнул:
— Не знаешь, который час?
Я всегда ношу часы.
— Не знаешь, который час?
Я спросил, где?
— Прямо здесь, — сказал Тайлер. — Прямо сейчас.
Было 16:06.
Через некоторое время Тайлер сел по-турецки в тени стоящих брёвен. Тайлер сидел несколько минут, поднялся, искупался, напялил футболку и тренировочные, и собрался уходить. Я должен был спросить его.
Я должен был знать, что делал Тайлер, пока я спал.
Если я могу проснуться неизвестно где, непонятно когда, могу ли я проснуться не собой, а другим человеком?
Я спросил Тайлера, не художник ли он?
Тайлер пожал плечами и показал мне пять брёвен, — чуть более широких у основания. Тайлер показал линию, которую он прочертил на песке, чтобы измерить тень, отбрасываемую каждым бревном.
Иногда ты просыпаешься и спрашиваешь, где ты.
То, что создал Тайлер, было тенью гигантской руки. Только сейчас пальцы были длинными, как у Носферату, а большой палец был слишком короток, но Тайлер сказал, что ровно в четыре тридцать рука была совершенством. Гигантская рука-тень была совершенна в течение одной минуты, и целую одну совершенную минуту Тайлер сидел на ладони созданного им же самим совершенства.
Ты просыпаешься, и ты нигде.
Одной минуты было достаточно, сказал Тайлер, человеку нужно долго работать над этим, но минута совершенства стоит этой попытки. В этот миг ты чувствуешь всё, что мог ожидать от совершенства.
Ты просыпаешься, и этого достаточно.
Его имя Тайлер Дерден, и он был киномехаником в профсоюзе, а ещё он был официантом в отеле, в деловой части города, и он дал мне свой номер телефона.
И вот как мы встретились.
Все обычные мозговые паразиты собрались здесь вечером. В «Выше и дальше» всегда собирается много народу. Это Питер. Это Олдо. Это Марси.
Привет.
Каждый представляется; это Марла Сингер, она с нами в первый раз.
Привет, Марла.
В «Выше и дальше» мы начали с рэпа «Подтянись». Группа не называлась «Паразитические мозговые паразиты». Вы никогда бы не услышали, как кто-то говорит: «паразит». Каждому всегда становится лучше. О, этот новый препарат. Каждый только что миновал трудный участок. И всё-таки здесь окосевшие от пятидневной головной боли люди. Женщина вытирает невольные слёзы. У каждого табличка с именем, и люди, которых вы встречаете каждый вторник вечером целым год, они подходят, трясут твою руку, а их глаза упираются в табличку.
Я не верю, что мы встречались.
Никто не скажет — «паразит». Они говорят — «болезнетворные организмы».
Они не говорят — «лечение». Они скажут — «терапия».
В рэпе «Подтянись» кто-нибудь расскажет, как болезнетворный организм дошёл до его позвоночника и теперь ничего предсказать нельзя, а он сам уже не контролирует свою левую руку. Болезнетворный организм, как скажет кто-нибудь, высушил оболочку мозга, так что мозг теперь стучится изнутри о череп, вызывая припадки.
В последний раз, когда я здесь был, женщина, назвавшаяся Хлой, рассказала все хорошие новости, которые у неё были. Хлой вытолкнула себя, встав на ноги напротив деревянных ручек её кресла, и сказала, что она больше не испытывает страха смерти.
Вечером, после знакомств и рэпа «Подтянись», девушка, которую я не знал, с табличкой «Гленда», сказала, что она — сестра Хлой, и в два часа ночи в прошлый понедельник Хлой, наконец, умерла.
О, это должно быть так сладко. В течение двух лет, когда объявляли — А теперь обнимемся, — Хлой рыдала в моих объятиях, и теперь она мертва, мёртвая в земле, мёртвая в урне, мавзолее, колумбарии. О, это доказательство факта, что в один день ты мыслишь и тянешь себя вперёд, а на следующий — станешь холодным удобрением, буфетом для червей. Это восхитительное чувство смерти, и оно должно быть так сладко, если бы не предназначалось именно этому человеку.
Марла.
Ой, и Марла опять смотрит на меня, выделяясь из толпы всех этих мозговых паразитов.
Лгунья.
Фальшивка.
Марла — фальшивка. Ты — фальшивка. Все вокруг, когда они вздрагивают или дёргаются в судорогах и падают, кашляя, и их джинсы в районе гульфика становятся тёмно-синими, вообще всё это — большая игра.
Сегодня вечером после всех этих неожиданностей направленная медитация никуда меня не привела. За каждой из семи дверей дворца, зелёной дверью, оранжевой дверью — Марла. Голубая дверь — Марла стоит там. Лгунья. В направленной медитации, когда я спустился в пещеры, чтобы отыскать покровительствующее мне животное, этим животным оказалась Марла. Курящая свою сигарету, Марла, выкатывающая глаза. Лгунья. Чёрные волосы и пухлые французские губы. Фальшивка. Итальянские тёмные губы… как диван тёмной кожи. Тебе не спастись.
Хлой была настоящей.
Хлой была похожа на скелет Джонни Митчелл, если бы вы заставили его улыбаться и расхаживать с особой учтивостью по вечеринке. Представьте, что Хлой — знаменитый скелетик размером с блоху, бегущий по склепам и галереям собственных внутренностей в два часа ночи. Её пульс — сирена, объявляющая: приготовиться к смерти… Десять, девять, восемь… Смерть наступит через семь секунд. Шесть.
Ночью Хлой пробежала лабиринт из своих спадающихся вен и лимфопротоков, изрыгающих горячую лимфу.
Всё чаще в ткани появляются нервы. Абсцессы набухли в ткани и выглядят белыми жемчужинами.
Общее объявление, приготовиться к эвакуации кишок: десять, девять, восемь, семь.
Приготовиться к эвакуации души: десять, девять, восемь, семь.
У Хлой отказали почки, и она шлёпает по лужам избыточной жидкости.
Смерть наступит на счёт «пять».
Пять, четыре.
Четыре.
Где-то внутри побег паразита разрисовывает её сердце.
Четыре, три.
Три, два.
Хлой подтягивается на руках по ледяному обрыву своей глотки.
Смерть начнётся через три секунды, две…
Луна светит в открытый рот.
Приготовиться к последнему вздоху, поехали.
Эвакуация.
Поехали.
Душа от тела свободна.
Поехали.
Начинается смерть.
Поехали.
О, это должно быть так сладко, я помню тёплое смятение Хлой в моих руках, и Хлой сейчас лежит где-то мёртвая.
Но нет, за мной наблюдает Марла.
В направленной медитации я раскрыл свои руки, чтобы получить внутреннее дитя, и дитя оказалось Марлой, смолящей свою сигарету. Никакого белого исцеляющего светлого шара. Лгунья. Никаких чакр. Вообразите ваши чакры раскрывающимися, словно цветы, и в центре каждого из них замедленный взрыв милого света.
Лгунья.
Мои чакры остались закрытыми.
Когда медитация заканчивается, все потягиваются, крутят головой и поднимают друг друга на ноги, подготавливая к главному. Терапевтический физический контакт. Для объятий я прохожу три шага и встаю напротив Марлы, которая смотрит в моё лицо, пока я высматриваю кого-нибудь для знака «Обнимитесь!».
Ага, вот и знак, кто-то обнялся рядом с нами.
Мои руки сомкнуты вокруг Марлы.
Выберите сегодня вечером кого-нибудь, кто кажется вам особенным.
Руки Марлы вместе с сигаретой прижаты к её груди.
Расскажи об этом кому-нибудь; как ты себя чувствуешь?
У Марлы нет рака яичек. Марла не болеет туберкулёзом. Она не умирает. По заумной философии мы все умираем без перерыва на обед, но Марла не умирает так, как умерла Хлой.
Вот и знак, раскройся.
Итак, Марла, нравятся ли тебе плоды рук твоих?
Раскройся полностью.
Вот что, Марла, пшла вон. Выметайся. Выметайся.
Вперёд, поплачь, если тебе надо.
Марла пялится на меня. У неё карие глаза. Её мочки набухли вокруг дырочек для серёжек. Она не носит серьги. Её потрескавшиеся губы заморожены мёртвой кожей.
Вперёд, плачь!
— Ты тоже не умираешь, — говорит Марла.
Вокруг нас шмыгают носом парочки — они все стоят друг напротив друга.
— Ты обвиняешь меня, — говорит Марла. — А я тебя.
Тогда мы можем поделить неделю, говорю я. Марла может взять костные заболевания, мозговых паразитов, кровяных паразитов и органическое слабоумие.
Марла говорит:
— Как насчёт развивающегося рака кишечника?
Девочка выполнила домашнюю работу.
Мы делим рак кишечника. Ей выпадают первое и третье воскресенья месяца.
— Нет, — говорит Марла. Нет, она хочет всё. Раки, паразитов. Она жмурится. Она даже и не думала, что может испытывать такие дивные чувства. Она наконец почувствовала себя живой. Её кожа очистилась. Вся её жизнь очистилась, она никогда не видела мёртвого человека. У неё не было настоящего чувства жизни, так как ей было не с чем сравнивать. Ах-тоска, здесь и сейчас были умирающие люди, была и смерть, и потеря, и печаль. Плач, дрожь, ужас и раскаяние. Сейчас, когда она знает, куда мы все уходим, Марла чувствует каждый миг своей жизни.