Кончилась война. В июне 1945 года Иван Васильевич Вострышев демобилизовался, вернулся в редакцию «Комсомольской правды». Съездил в Горьковскую область, привез своих детей. У военного журналиста началась мирная жизнь…
Мирная ли? Характер у Ивана Васильевича беспокойный. Ему перевалило уже за сорок, он решил учиться. Поступил в Академию общественных наук при ЦК КПСС на факультет литературы и искусства. Через три года защитил кандидатскую диссертацию. Заведовал отделом литературы и искусства всесоюзного общества «Знание». Занимался научно-исследовательской работой в Институте мировой литературы имени А. М. Горького Академии наук СССР. Писал статьи и читал публичные лекции о русской художественной литературе…
Болезнь подкосила здоровье Ивана Васильевича, когда он работал в Отделе литературы и искусства ЦК КПСС. Пришлось уйти на пенсию. Казалось, теперь все — на покой…
Но и тут военный корреспондент, старый коммунист не сдался. Прошло некоторое время, и в «Блокноте агитатора», издаваемом Главным политическим управлением СА и ВМФ, стали появляться статьи-беседы Вострышева под рубрикой «Советы агитатору». В них автор писал об искусстве говорить с массами, о силе, ясности и выразительности речи. Затем одна за другой вышли в свет брошюры, пропагандирующие художественную литературу («Художественная литература в агитации», «Великий русский сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин» и др.), статьи в газетах и журналах о русских классиках и советских писателях.
Ивану Вострышеву не сиделось в Москве. Превозмогая свой недуг, он выезжал в колхозы и совхозы Подмосковья, пристально изучал сельскую жизнь. В результате этого в шестидесятые годы одна за другой вышли в свет две его повести — «Зимой в Подлипках» и «Ласкины». В этом литературном жанре И. Вострышев выступал впервые, и надо отметить, что он не ударил лицом в грязь, написал яркие и правдивые книги о советской деревне начала шестидесятых годов. И в этих книгах он оказался верен военной теме: главным героем повестей явился демобилизованный офицер Советской Армии Константин Ласкин, вернувшийся в родное село. Ласкин в самом начале Великой Отечественной войны юношей добровольно ушел на фронт. От Тихвина с боями прошел до Берлина. Был храбрым, отважным солдатом. А хороший солдат, как говорится, и в миру воин. Вернувшись в родное село, Ласкин увидел, что колхоз в беде: во всем бесхозяйственность, низкие урожаи, кругом убытки. И по зову сердца, по долгу коммуниста демобилизованный майор решил остаться в колхозе. Он стал работать на самом отсталом участке колхозного производства — на свиноферме. Не жалел сил, не гнушался грязной физической работы. Вскоре, по заслугам оценив самоотверженный труд Константина Ласкина, колхозные коммунисты выбрали его своим секретарем, затем колхозники оказали ему доверие — он стал председателем колхоза. Ласкин — мыслящий и ищущий человек. Он мобилизует колхозных коммунистов, поднимает всех честных тружеников на преодоление недостатков и трудностей. И колхоз начинает расти и крепнуть у всех на глазах.
Повести И. Вострышева читаются с интересом. Они написаны простым, ясным и точным языком. Радуешься удачным пейзажным зарисовкам. Чувствуешь, что автор хорошо знает и любит сельскую природу.
Ивану Вострышеву далеко за шестьдесят. Казалось бы, теперь-то ему и отдохнуть пора. Но нет! Он еще полон творческих планов. Пишет новую книгу — на этот раз о минувшей войне, которую он прошел от самого начала и до победного конца.
Осенью 1969 года Иван Васильевич выезжал в Ленинградскую область, побывал на берегах Волхова, где летом 1941 года начинал свой путь военного журналиста. Бродил в районе Тихвина по местам боев. Это ему необходимо для будущей книги.
— Нужно еще забраться в архив Министерства обороны СССР и посидеть там недельки две-три, — говорит Вострышев. — Потом в Библиотеку имени В. И. Ленина… Надо читать да читать! А после этого уехать на дачу и писать, писать! — И затем тихо, с еле заметной грустинкой Иван Васильевич добавляет: — Надо спешить! Кажется, я очень поздно понял свое призвание, слишком мало сделал…
Верность теме
Майским днем, выйдя из вестибюля станции метро «Автово», человек в сером военном плащ-пальто, с погонами инженер-подполковника, огляделся. Скользнул взглядом вдоль цепочки киосков, внимательно осмотрел вереницы торопливых ленинградцев, возвращающихся с работы, и, свернув направо, ускорил шаг. Улица Строителей. А вот и дом… Какая-то будет встреча? Шуточное ли дело — пятнадцать лет не виделись!
Поднимался по гулкой узкой лестнице торопливо, перешагивая через две ступеньки. Наконец, вот она, дверь в квартиру. А вдруг в Ленгорсправке ошиблись? Все может быть. Но подполковник решительно нажимает на кнопку звонка.
За дверью ни звука. И вновь звонок. И вновь ни голоса, ни шагов. «Неужели и в самом деле ошибка?»
Во дворе спросил:
— Тут ли живет Волков Владимир Иванович?
— Тут. Скоро вернется с работы.
Присел в скверике, на лавочке. В ожидании томительно прошел час, начинался второй.
Вставал, снова шел к подъезду, поднимался по лестнице, звонил — не пропустил ли? Нет, не пропустил. За дверью молчание. И опять вернулся, стал терпеливо ожидать. Заприметив военного, явно кого-то ожидавшего, подходили сердобольные женщины, заговаривали. Узнав, судили-рядили:
— Надо же так случиться! Может, на работе задержался Владимир Иванович, может, собрание? Может…
А его все нет и нет. Уйти подполковник уже не мог. Решение твердое: должен повидать. В Ленинград приехал в командировку, завтра уезжает назад, в Москву. Другого такого случая не будет.
И вдруг… Он ли? Темная шляпа, синий плащ. Человек еще далеко, только вышел из-за угла дома, идет неторопливо. Но походка военная. Походку эту кадрового, немало послужившего человека узнаешь сразу, пусть на нем и костюм сейчас штатский.
Подполковник решительно поднялся, подошел к подъезду: станет сворачивать, тут и…
Смотрел, не спуская глаз с того, кто приближался. Тот тоже, видно, заметил военного, прогуливающегося у подъезда. Но мало ли кто тут может стоять! Мельком поглядывал и опять отводил глаза. И все-таки странно: так пристально смотрит этот военный. А подполковник уже видел знакомое, хотя и несколько изменившееся лицо: появились складки, кажется, чуть отцвела голубизна глаз, посветлела. Но прежняя орлиность во взгляде, властность — их не сгладило даже время — остались. «Ах, полковник, полковник!.. Владимир Иванович!» — шепчет мысленно подполковник, не спуская глаз, совсем забыв, что вот так, в упор, сверлить идущего на тебя человека неучтиво, бестактно.
А тот продолжает идти. И теперь его уже, кажется, начал беспокоить этот упорный, пристальный взгляд. «Странный подполковник! Странный взгляд!» — подумал человек в плаще и, сердито вскинув глаза на военного, повернул к двери подъезда.
И вдруг внезапно:
— Владимир Иванович!
Человек резко обернулся, на лице сложная гамма — сердитость, недоумение, беспокойство. А подполковник улыбается, вскинув руку к козырьку форменной артиллерийской, с черным околышем фуражки. Подобрался — и по-военному:
— Разрешите доложить? Инженер-подполковник Горбачев, специальный корреспондент газеты «Красная звезда»…
И словно вихрь пронесся по лицу Владимира Ивановича:
— Постой, постой! Горбачев! Ты?! Комбат?! Лейтенант Горбачев?!
И — шаги друг к другу. И объятья — крепкие, мужские.
— Вот не ожидал! Вот случай! История! — в явном замешательстве повторял полковник. — В дом! В дом!.. Без всяких возражений.
Вскоре пришла и жена Владимира Ивановича.
— Лида! Лидия Ивановна, гость у нас! Горбачев, помнишь? Комбат был, молодой… — Но спохватился: — Ах да, конечно же, не помнишь! Война была… Наезжала ты раз-другой. Где уж тебе запомнить…
Подполковник, встав навстречу хозяйке, вновь подумал о времени: были они тогда молодыми лейтенантами, и Лидия Ивановна — жена командира полка — была молодой. Она их могла и не заметить. Ничего удивительного. Но они-то, конечно же, замечали ее в те короткие наезды…
На столе дымился ужин.
— Значит, Николай Андреевич, специальный корреспондент? А инженер? Как же так?!
Николай Андреевич положил на стол две книги:
— Вот вам, Владимир Иванович, на память. От меня…
Тот смотрел на титульные листы книг, читал дарственные надписи.
— И… писатель!
— Да, Владимир Иванович, хотя еще не совсем… — весело проговорил инженер-подполковник. — Словом, путь за эти годы был долгий… Не икалось вам? Я же все эти годы вспоминал вас часто. Вспоминал до шестидесятого года, признаюсь, недобро… Начиная с сорок восьмого, когда вы, Владимир Иванович, не отпускали своего комбата учиться на редакторский факультет… А послали в радиотехническую академию. Помните? Думал, жизнь изломали, не туда подтолкнули…
— Да если бы я знал! — искренне, с горечью произнес полковник. — Если бы! Что так выйдет, знать бы! Разве встал бы поперек пути!
— Нет-нет, Владимир Иванович! Так я думал, повторяю, до шестидесятого года. Потом метаморфоза произошла настоящая: вспоминал добром. Спасибо вам!
И подполковник стиснул сердечно руку Владимиру Ивановичу. Тот смотрел, прищурив голубые глаза.
— Не понимаю тогда, — проговорил он, и в голосе его прозвучало замешательство.
…Победа застала лейтенанта Горбачева и минометную батарею, которой он командовал, в Чехословакии. Еще утром 8 мая немцы сопротивлялись. Батарея вела огонь, и сам Горбачев находился на НП в передовой линии пехоты. А потом весь день гнали фашистов. И вечером — капитуляция! Победа!
Утром к комбату подошел командир взвода младший лейтенант Нифонтов — красивый, с бакенбардами, голубоглазый:
— Товарищ комбат… Вот стихи. Почитайте!
Стихи о победе, о чувствах солдат, и показались они неплохими. Нифонтов уже не впервые доверялся комбату со стихами и всякий раз при этом заливался краской. Но, видимо, догадывался: он будет правильно понят.
— А ведь я тоже писал, — улыбнулся Николай Андреевич. — Было. Даже в прозе себя пробовал…