Большой проблемой стала моя растущая популярность. Сначала она меня пугала, я не знала, как держать себя на людях, видела, как строго и спокойно держится королева, как сдержан сам Чарльз, мне казалось, что я никогда не смогу вот так – строго и по-королевски. Муж усиленно поддерживал мои опасения, советуя взять себя в руки, собраться, говорить четко и спокойно…
Лучше бы он этого не говорил! Возможно, людям, с самого рождения привыкшим к множеству людей, к восторженным приветствиям, к фотовспышкам, к вниманию прессы, это и легко. Но когда ты становишься объектом внимания масс-медиа в девятнадцать лет и по такому поводу, как «сделает ли вам предложение принц?», то поверить в свои силы, если никогда в них не была уверена, тяжело.
Я еще в Уэльсе поняла, что ни за что не смогу сдержанно улыбаться, кивать и помахивать рукой, я не такая. К моему и всеобщему восторгу, оказалось, что это необязательно. Людям вовсе не нужно, чтобы я лишь раздвигала губы в улыбке, помахивала рукой и держалась подальше. Наоборот, все хотели, чтобы я была настоящей.
И тогда началось удивительное, потому что на наше появление слетались, как пчелы на мед, не только журналисты, но и простые люди. Сначала Чарльз считал, что это из-за блестяще организованной свадьбы, мол, меня до сих пор видят невестой. Потом стал выражать неудовольствие.
Мне здорово досталось в нашу первую поездку в Австралию и Новую Зеландию.
Чарльз был в ужасе от размеров моего багажа, пришлось взять с собой больше двух сотен нарядов, чтобы не появляться в одном и том же.
– Ты собралась демонстрировать моду или совершать официальный визит?
Если честно, то первое. Это Чарльз понимал, с какими политическими трудностями мы можем там столкнуться, ведь и Австралия, и Новая Зеландия поговаривали если не о выходе из Содружества, то о том, что им вовсе не нужна английская монархия. Меня пытались убедить, что от этого визита зависит многое, потому что за Австралией могут последовать и другие… Кто другие, не говорили.
Чарльз готовился очень серьезно, он был доверху набит сведениями об Австралии, ее политических деятелях и раскладе сил. Мне не отводилось в этой поездке никакой роли, достаточно просто улыбаться рядом с мужем и помахивать рукой, приветствуя раздраженных австралийцев, чтобы убедить, что монархия не так уж страшна и отказываться от нее не стоит.
Принц успокаивал:
– Не бойся, это не Уэльс, и вообще не Англия, там не будет таких толп.
Он сильно ошибся, это были даже не толпы, а что-то невероятное! И рев:
– Ди-а-на! Ди-а-на!
Я сразу почувствовала, как напрягся Чарльз.
– Из-за глупого восторга толпы может быть сорвана важнейшая программа встреч.
Ничего не сорвалось, но двухсот платьев не хватило, пришлось просить, чтобы прислали из Лондона еще. Я просто обязана оказалась все шесть недель в каждом следующем месте появляться в новом облике и ни разу не ошибиться с выбором туалета.
А сколько было пожато рук, сколько сделано фотографий, сколько произнесено слов приветствий, сочувствия, поддержки!
– Как у тебя это получается?
– Что – это?
– Как ты умудряешься сообразить, с кем именно надо начать разговор?
А я не соображала и не высчитывала, я просто сердцем чувствовала того, кто, как и я, не уверен в себе, чем-то обижен, кому плохо и больше других требуется поддержка. Самый маленький, самый слабый, самый пожилой, самый больной… что тут вычислять? Кому же помогать, как не им? Что заумного в том, чтобы, разговаривая с ребенком, присесть перед ним, чтобы не просто наклониться к старику, а коснуться его руки, погладить по голове малыша у матери на руках…
Я ничего не придумывала, наоборот, я забывала все наставления, как только выходила из машины, временами даже забывала о муже. Там было столько желающих поговорить, просто коснуться руки, поймать взгляд…
Чарльз возмущался тем, что пресса не желает писать ничего серьезного, что все газеты уделяют внимание только тому, во что была одета, как выглядела и как пожимала руки принцесса! Я понимала, что он ревнует к моей популярности, потому что не раз ему приходилось ждать, пока меня отпустит очередная толпа.
Конечно, он гордился тем, что его жена и сын прекрасно выглядят, что я популярна, что австралийцы вдруг поняли, что они обожают принцессу, а заодно и всю монархию тоже, что никто уже не заявляет о желании отказаться от королевы. Но для Чарльза и для всей королевской семьи осталось загадкой, почему двадцатиоднолетняя глупышка смогла легко добиться того, на что мало рассчитывали дипломаты, планируя турне.
Я вернулась из Австралии другим человеком, я почувствовала силу своей популярности и свои возможности. Конечно, поездка с маленьким ребенком создала множество проблем, но она же того стоила! Девятимесячный Уильям был отличным политическим подспорьем своим родителям, разве могли не прийти в восторг все видевшие мать и отца с очаровательным малышом, разве можно поверить, что вот эта счастливая семья представляет какую-то угрозу Австралии?
Мы победили! Но и на сей раз я не услышала криков восторга со стороны своих родственников в Букингемском дворце. Было сказано всего лишь, что мы справились, под этим «мы» подразумевались мы с Чарльзом. Нечестно, справилась прежде всего я, ведь мне было куда трудней.
Но теперь я хоть немного знала себе цену.
Наверное, Чарльзу было нелегко сознавать, что глупышка Диана вдруг так легко перетянула внимание всей прессы на себя. Теперь это уже нельзя объяснить волшебно организованной свадьбой, слишком много прошло времени, два года восторгаться свадьбой никто не будет, теперь восторгались уже мной.
Но чем больше восторгались мной за стенами дворцов, тем более холодным становилось отношение ко мне внутри. Я понимаю, что Чарльз испытывал разные эмоции, он не мог не гордиться своей женой, когда толпы ревели от восторга, не мог не получать удовольствия, когда хвалили мой вкус и умение общаться с людьми, но он не мог не испытывать раздражения, когда я затмевала остальных дам королевской семьи.
Это для королевы выступление в парламенте важно словами, для меня было важно просто появиться. В тот год, когда родился Гарри, я пришла на открытие сессии парламента в изящ– ной шапочке от Веры Линн. Это для меня было словно приз за рождение Гарри, ему еще не исполнилось двух месяцев, но на сей раз я уже не так страдала от послеродовой депрессии и позволила себе появиться в изящном головном уборе.
Нет, в шапочке не было ничего такого уж экстравагантного, просто она удерживалась на моей голове при помощи пары не менее изящных гребней. Если бы я стояла, мало кто заметил бы такую прелесть, но я сидела почти рядом с королевой, произносившей умную речь, уличающую правительство Маргарет Тэтчер в бездеятельности.
Правительство было спасено, потому что все разглядывали мою шапочку и мало кто слушал королеву!
Дамы королевской семьи были возмущены моей «бестактностью» до глубины души.
– Как долго Диана будет превращать открытие сессии парламента в показ мод?!
– Как она могла поставить королеву в столь неудобное положение?!
Чарльзу тоже выговорили за то, что он не остановил свою супругу, не имеющую представления о приличном поведении.
Да, пожалуй, сейчас я понимаю, насколько ему было тяжело лавировать между своей супругой, становившейся все более заметной и притягивающей взгляды, и собственной семьей.
Но принца и самого начала раздражать моя популярность, особенно когда приходилось стоять в сторонке, пока я беседовала с собравшимися, или когда репортеры все материалы посвящали моим нарядам и умению танцевать, вместо того, чтобы заметить старания Чарльза по установлению нужных отношений.
Что делать, мир больше интересуют наряды принцессы, чем переговоры принца…
Также Чарльзу пришлось стоять в сторонке, когда я танцевала в Белом доме с Джоном Траволтой. Танец получился на славу, на следующий день газеты, казалось, забыли, что мы прибыли в США вместе с принцем, что Чарльз тоже был на этом обеде, даже о чете Рейган вспоминали только потому, что на фотографиях они оказались на заднем плане!
Чарльз считал это пустой суетой, недостойной внимания, он уже злился, что мои наряды и моя популярность превращают любой визит не в деловое мероприятие, а в демонстрацию принцессы Дианы.
Ах, если бы эта популярность еще помогала мне завоевать собственного мужа! Я могла сколько угодно убеждать Чарльза, что любая на моем месте притягивала бы взгляды репортеров и была им интересна, потому что публика хочет знать, как одевается принцесса, но Чарльз прекрасно понимал, что толпы и репортеров притягиваю я сама.
Серьезный принц никак не мог смириться с тем, что его несерьезная жена интересна людям куда больше, что я куда популярней и за пару часов добиваюсь того, чего они со своим Форин-офисом не в состоянии добиться месяцами уговоров и нудной работы.
Чарльз не мог понять, почему многие усилия королевской семьи не находят никакого отклика и официальные приемы или визиты, если в них не участвовала я, проходили весьма скучно и слабо освещались прессой.
– Наша пресса явно поглупела, если только и знает, что описывать наряды принцессы!
Конечно, отговорка хороша, но не мешало бы вспомнить, что принцесса при этом наряд продумала, а не вырядилась на благотворительный рок-концерт «Live Aid» («Живая Помощь») в строгий темно-синий костюм, превратив себя в посмешище.
Просто Чарльз от природы очень умный и очень скучный (и все равно я его люблю, даже сейчас, когда он окончательно принадлежит Камилле). Не заметить эту скучность невозможно, особенно когда принц демонстрирует ее словно нарочно.
Жить в коконе очень тяжело, а покинуть его страшно.
Я знаю, чего боится Чарльз. Того, что за пределами кокона его могут не оценить, что он потеряет привлекательность окончательно. Боясь потерять свою оболочку, он становится резким и даже грубым. Так же защищается герцог Эдинбургский Филипп, но у принца Филиппа в качестве защиты грубые шутки, часто обижающие тех, по отношению к кому они произносятся, а у Чарльза резкость по отношению к близким.