– Серова, это кто? – спросил, обернувшись на звук шагов.
– Архимед.
– Кто-о-о? – Лицо Савельева вытянулось. – Какой на хрен Архимед?
– А-антипов.
Видимо, это что-то Пашке прояснило, потому что он вновь повернулся к гостю.
– Ты чего пришел-то, Архимед Антипов? Оделся как жених, или… – Тут его взгляд изменился, стал оценивающим, а потом и вовсе остекленел. – Ты и есть подарок, что ли? А может, ты тот, кто ей подарок сделал, а я тут напридумывал себе…
– Ника, это кто? – требовательно спросил Архимед. Он не привык, чтобы с ним разговаривали подобным тоном. – Мне сказали, ты не совсем здорова. Как-то странно болеешь…
Ника проигнорировала вопрос Архимеда, она смотрела на Пашку, который, похоже, сделал неправильные выводы и уже искал взглядом свою дубленку.
– Савельев, стой! – скомандовала Ника и выставила на него указательный палец. – Ты это… ты совсем уже, да? Ты чего себе придумал? Что я одновременно с двумя? Что я… Не смей, слышишь! Я его, – теперь она тыкнула пальцем в Архимеда, – с начала марта не видела. Как укатил в Питер по делам, так и все, вспомнил только сегодня. Я, может, и дура, но порядочная!
– Ну, то, что ты порядочная дура, я как раз понял, – Пашка медленно отмирал, и его лицо начинало принимать осмысленное выражение.
– Я попросил бы не оскорблять Нику, – встрял Архимед. – А ты, дорогая, могла бы не врать Ольге и прямо сказать, что завела себе нового любовника и что я…
– Опоздал, – сказал Пашка.
– Что?
– Говорю, опоздал ты, мужик, со своим шампанским, конкретно так опоздал. Так что топай обратно.
Лицо Архимеда пошло пятнами. Ника даже могла его понять. Привыкший к ВИП-обхождению, ВИП-обслуживанию, ВИП-уходу красавец-мужчина и хозяин жизни не ожидал услышать подобные слова в свой адрес от какого-то…
– Да кто ты такой? – задал вопрос Архимед. – То, что любовник, я понял. Но, видно, Нике стало совсем не везти с мужчинами, раз она пригласила тебя и…
– Павел Александрович Савельев, – устало проговорила она.
– Что? – не понял Архимед.
– Не что, а кто. Павел Александрович Савельев, – терпеливо повторила Ника. – Ученый, имеющий собственную лабораторию и международное признание, занимается разработкой новых лекарственных препаратов. Если не веришь, посмотри в Википедии. Он намного круче тебя, Архимед.
Со стороны Ники это была маленькая женская месть на его слова о ее женской невезучести.
– Больше вопросов нет? – светским тоном осведомился Савельев. – Если это все, то бывай. Ариве-дерчи.
Сказал и захлопнул дверь перед носом Архимеда. Обессиленная Ника медленно сползла по стене и села на пол. Из комнаты раздавалась перепевка песни «Три белых коня».
И уносят меня, и уносят меня
В звенящую снежную даль…
– Ну-ка, вставай давай, простудишься. Поднимайся, поднимайся… Вот так… умница… – голос Пашки был совсем рядом, а его руки подняли ее и, обняв, довели до дивана.
– Я же дура, зачем тебе такая, – совсем по-детски и с обидой пробормотала Ника.
– Это само собой, – не стал спорить он. – Дура. Зато моя.
И это «моя» вдруг изменило все. Откуда-то появилась надежда, что еще не все потеряно, и дышать стало легче, и песня в телевизоре зазвучала лучше – исполнители явно начали стараться, и в глазах защипало снова. Она прижалась к Пашке и уткнулась носом в его шею, туда, где вкусно пахло лимоном, и этот запах почему-то не раздражал, хотя токсикоз был в самом разгаре.
– Мне было так страшно, что ты меня бросишь, когда узнаешь. А я очень хотела ребенка, очень, понимаешь? А зачем я тебе с ребенком, когда у тебя лаборантки молоденькие с грудью четвертого размера?
– Ты где лаборанток-то нашла?
– На фотографиях.
Она все-таки шмыгнула носом.
– Ясно. И решила сама меня бросить?
– Ну… да.
– Дела… – вздохнул Пашка и поцеловал ее в макушку. – Где логика, Серова? Боялась, что брошу, поэтому бросила сама… Как с таким хаосом в голове ты умудряешься быть хорошим юристом?
– Я усидчивая и ответственная. Где ты был?
– Когда? Я не успеваю за ходом твоей мысли.
– Сегодня. Ты же вечером где-то был?
– У мамы. Ты ведь дала мне от ворот поворот, сказав, что уедешь на чью-то дачу.
– А как догадался, что я дома?
– Увидел твое фото в чате.
– Но ведь елка могла стоять где угодно.
– Ты думаешь, я не узнал твои обои, кусок которых влез в кадр? Я все-таки ученый с мировым именем, а не какой-нибудь там… самозванец. С памятью и логикой у меня все в порядке.
Ника фыркнула, а потом засмеялась и наконец оторвала свою голову от его плеча и посмотрела на Пашку. Он улыбался. Совсем так же, как в школе, широко и нагло.
– Ты не уйдешь?
– Куда я теперь пойду? Страшно представить, сколько еще глупостей ты сделаешь, оставшись одна. Нет, Серова, теперь ты под присмотром, и тебе надо поесть.
Он принес из кухни картошку, заварил новый чай и обещал разработать для Ники специальное меню, потому что ей обязательно надо питаться.
– Еще, как вариант, капельницы с витаминами, это я уточню…
А Ника плохо слушала, она грызла соленые сухарики, запивала их чаем и смотрела на Пашку. На копну его спутанных волос, на жестикулирующие длинные руки с крупными, очень мужскими ладонями, на плечи, обтянутые тонким джемпером. Смотрела и тихо вздыхала. Пашка Савельев, бывший одноклассник, отец ее будущего ребенка. С ума сойти. Как же она соскучилась по нему! Как невыносим был этот месяц врозь.
– Ты чего? – спросил он, наконец заметив ее завороженный взгляд.
– Я люблю тебя, Савельев, – просто сказала Ника и, когда пауза начала затягиваться, добавила: – Можешь ничего не отвечать.
– Ну почему же… – Пашка смотрел на нее внимательно и как-то совершенно по-новому, мягко и пронзительно. – Я тебя тоже люблю. Причем, кажется, уже давно.
31 декабря. Год спустя
Классный чат бурлил. Там было все: и обсуждение недавнего закрытого показа нового фильма Посоха, и парочка рецептов салатов для новогоднего стола, и спор по поводу последнего хоккейного матча. Все в одной общей куче, как когда-то, когда они учились в школе.
А в доме царил легкий кавардак. В доме велась не менее активная, чем в чате, жизнь. На кухне громко работал телевизор, под который свекровь колдовала над бужениной, в детской агукала дочка, а Пашка на полном серьезе рассказывал ей о красных и белых кровяных тельцах. Нормально? Самое главное, что дочь слушала внимательно, лишь изредка разбавляя речь лектора своими комментариями. Ника же наряжала елку, периодически заглядывая в телефон. Наконец она вынула из коробки фигурку деревянного ангела и замерла. Ангел глядел на Нику своими нарисованными глазами и все так же держал зажженный фонарь. Как и год назад, он показался Нике живым. Глупость, конечно, просто случайно купленная по дороге игрушка. Но Ника, практичная, много лет подчиняющая свою жизнь логике и дисциплине Ника, почему-то была уверена, что счастье ее сегодняшнего дня – это его рук дело. Потому что если и верить в чудеса, то в новогодние. Ника подняла ангела повыше, прошептала ему: «Спасибо» и поставила на одну из пушистых еловых лап. Ангел занял свое место на елке.
– Где у нас мама? – послышался голос мужа. – Чем она у нас тут занимается? Мама наряжает елку!
– Агхы-ы-ы-ы…
– Вы закончили изучать эритроциты, лейкоциты и тромбоциты? – повернулась Ника к Паше и приняла из его рук дочку.
– Какие у тебя познания, я впечатлен.
Ника в ответ фыркнула. Пашка звонко чмокнул ее в щеку.
– Пойду посмотрю, чем можно поживиться на кухне.
Муж приехал из Нижнего Новгорода вчера поздно вечером. Они так и жили весь последний год на два города. И перемен в ближайшие годы не предвидится. В Нижнем у Паши своя лаборатория, в Москве такую роскошь ему никто не предложит. Начатые исследования необходимо завершить, новые препараты создать. Он – ученый, его жизнь – наука. Ника всегда это знала и не пыталась перетащить мужа в Москву. Ничем хорошим это не закончится. В конце концов, у многих мужья – геологи, полярники, моряки, военные с длительными командировками, летчики-испытатели и даже космонавты. По сравнению с их жизнью Нике не на что жаловаться.
Пашка мотался в Москву каждые выходные, если не работал по субботам. Он обожал их дочку и был потрясающим отцом. В выходные давал Нике выспаться за всю неделю и сам вставал по ночам. Мог легко вымыть малышке попу, сменить памперс и долго носить на руках, когда у нее болел животик.
Когда Ника ушла в декрет, он настоял на ее переезде в Нижний.
– Я буду дергаться, как ты там одна. А здесь под моим присмотром. Все вечера и выходные вместе, могу сам сходить в магазин и вообще, не спорь.
А когда у нее начались роды, он примчался в роддом и добился того, чтобы его пропустили к жене. Рожали вместе. Ника кричала, крепко сжимая его руку, а Пашка подбадривал:
– Осталось совсем чуть-чуть, у тебя все получится. Зачать получилось и родить получится.
– Савельев, в следующий раз рожать будешь ты!
– О! У нас будет следующий раз?
– Не цепляйся к словам.
– Не могу. У меня жена юрист, научила.
– Тужимся, тужимся! – строго командовала акушерка. – Папаша, не отвлекайте мамочку. Иначе выпровожу отсюда.
– Да, выпроводите его, – стонала Ника, а потом снова кричала от разрывающей тело боли и только крепче сжимала Пашкину руку.
После выписки жены из роддома он взял двухнедельный отпуск, и они вместе знакомились со своей дочерью, деля заботы о ней пополам. Оба в первое время чувствовали себя беспомощными и неопытными, но справлялись. А через полтора месяца он на машине отвез свое семейство в Москву.
– В Нижнем я целый день на работе, а здесь мама поможет.
И свекровь действительно помогала. Нина Степановна была энергичной женщиной пятидесяти шести лет. Она очень обрадовалась изменениям в личной жизни сына и сразу же полюбила внучку.