Женька щелкнул по циферблату:
— Мне бежать надо.
— Я выйду с тобой, провожу. Подышу свежим воздухом: там подмораживать начало.
В лифте она спросила:
— Ты чего скуксился? Был все время веселеньким, а теперь нос повесил?
Зырянов кисло улыбнулся:
— Представил тебя в постели с этим потным и старым Марком. Он ведь старый, если ты его по отчеству зовешь?
Алла весело засмеялась:
— Вот в чем дело! Ну, во-первых, я никогда с ним не спала, он уже перезрел для этого, только кайф ловит, когда я по комнате бегаю в халатике с разрезом от бедра и в декольте до пупка. Я с ним в театры хожу, кормлю его, рубашку могу постирать… Это все, Женечка, во-первых, а во-вторых, тебя моя жизнь не должна огорчать! Не дай бог, мы почувствуем какую-то обязанность друг перед другом, утратим независимость… Лично я этого не хочу, честно тебе говорю.
В город действительно пришел морозец: лужи сковало льдом так, что по ним можно было скользить. Звучно, будто они фанерные, ломались под ногами листья. Небо очистилось от туч, предвещая усиление холода.
— Алла, ты замерзнешь. Возвращайся домой.
— Наоборот, я хочу, чтоб ты садился не на этой остановке, а на следующей. Пройдем аллеей, поговорим. С тобой, кстати, интересно говорить…
Но поговорить они не успели. Едва зашли в темное, без фонарей, пространство, как прямо по глазам ударил мощный луч фонарика.
— Она? — спросил чей-то голос.
— Она. Барсукова.
Первый голос продолжил:
— Кавалер может… нет, должен уйти, а к даме у нас несколько вопросов.
— Ты их знаешь? — тихо спросил Аллу Зырянов.
Она покачала головой, а вслух за нее ответил все тот же грубоватый, с ленцой, голос:
— Она нас не знает и никогда не узнает. А ты, товарищ или господин, катись отсюда. Неужели я что-то неясно сказал?
— Новак, — раздался голос третьего, справа от Женьки. — Это же однорукий, которого мы на складе мутузили. Точно, он!
— Попридержи язык, — недовольно произнес тот, кого назвали Новаком. — Но если это так, то все становится на свои места. По крайней мере, я теперь знаю, о чем докладывать шефу. Отведите в сторону этого субчика, у меня к нему вопросы во вторую очередь будут, а сейчас я побеседую с этой б…ю.
Женька ударил наугад, просто резанул тяжелым ботинком тьму повыше фонаря, туда, где, по его расчетам, должна находиться голова. Если бы он ошибся, то, конечно бы, фраернулся — потерял равновесие, на скользкой земле мог даже упасть. Но ботинок четко приложился к чужой морде, луч света подпрыгнул, потом спикировал и затух. Но тотчас зажглись еще два фонаря, уже с боков. Женька, набычив голову, метнулся вправо. Есть! Угодил лбом в чью-то грудь, противник со сбившимся дыханием даже не вскрикнул, рухнул на спину.
Но кто-то невидимый уже схватил за плечо и Зырянова, сейчас надо ждать удара… Вернее, не надо ждать! И он сгруппировался, подпрыгнул как мячик, развернулся в воздухе, ударил одновременно двумя ногами в чей-то живот, оттолкнулся от него, как от батута, сделал в воздухе сальто, приземлился метра за два от противника, ухитрившись остаться в вертикальном положении.
Но лучи двух фонарей тут же опять поймали его на скрещении.
— Новак, что с тобой? — раздался голос.
Под Новаком затрещали промерзшие листья, он вставал с земли.
— Ну ладно, — сказал он. — Если так, то и мы будем говорить с тобой по-другому.
— Подойди, поговорим, — ответил Женька.
— Где эта, Барсукова, не сбежала? — спросил кого-то Новак.
— Нет, мы ее под «перышком» держим. Дернется — лезвие как раз в горло войдет. А этот однорукий что-то потерял, когда прыгал.
Свет опустился, пробежал по аллее, остановился на никелированном пистолете.
Тотчас рука невидимого Зырянову Новака подняла оружие.
— Хорошая игрушка! И как раз вовремя найдена. Ты, хрен однорукий! Я бы тебя оставил в живых, даю слово. Но на меня еще никто не поднимал руку.
— Я на тебя ногу поднял, — поправил говорившего Зырянов.
— Заткнись! А поговорить хочешь — скажи лучше: ты о Рамазане узнал от Лаврентьева, да? Мне надо выяснить, кто тебе разболтал о Рамазане. Не узнай мы тебя, то поговорили бы об этом с Барсуковой, — не слышала ли она ничего существенного от своего дружка новокузнецкого, вдруг он при ней с тобой болтал? Но раз ты — вот он, то все понятно. Случайностей в таких делах нет. С тобой мы сейчас потолкуем, а девочку… Эй, отпустите ее, пусть катится куда хочет.
Да, подумал Зырянов, будет хорошо, просто замечательно, если Аллу отпустят. Этим ему развяжут руки… Руку то есть. Ударная у него левая, но все же очень жаль, что нет правой. Он бы показал этим сволочам… Да и покажет, только бы знать, что от этого не пострадает Алла. Можно будет попробовать и уйти: темень, деревья…
Глухой хлопок раздался там, где стояла Барсукова, и тотчас хриплый натужный стон сопроводил его, под падающим телом зашелестела ломающаяся трава. Новак вскинул пистолет в сторону Женьки, пытаясь рассмотреть, что происходит там, где стояла Алла. Фонарь опять был в его руках, и Женька пошел на этот свет, чуть боком, пританцовывая, готовя для удара ногу.
— Стой! На месте стой! — заорал Новак.
Женька хорошо видел освещенный ствол, направленный в его лицо, но шага не сбавил.
— Получай! — заорал Новак.
Вспышка направленного взрыва на миг осветила все вокруг. Зырянов был готов к этому и успел увидеть все, что его интересовало. Стоит Алла, рядом с ней валяется на земле человек, еще двое — чуть в стороне, закрылись ладонями от слепящего света.
Женька подскочил к Барсуковой, схватил за руку, увлек за собой:
— Бежим, пока не очухались.
Побежали сначала по аллее, потом свернули к жилым домам.
В десять вечера Зырянов домой не вернулся. Макаров, уже начиная волноваться, стоял у темного окна, смотрел на улицу.
Он обещал Лесе приехать через три дня, но недобрые предчувствия подсказывали ему, что и завтра поездка в Калугу не состоится. Если Женька к утру не объявится, он, конечно, из Москвы не уедет. Парень, судя по всему, на пределе, нельзя его сейчас терять из виду…
И тут раздался телефонный звонок.
— Олег Иванович, это я.
— Что случилось, Женя?
Даже по короткой реплике Зырянова Макаров понял, что что-то там произошло.
— Нужен твой совет, Олег Иванович. Мы не можем подъехать к дому, боюсь «хвоста»…
— «Мы» — это как понять?
— Выйди к трассе, мы остановимся правее троллейбусной остановки. Синие «Жигули». Будем там минут через десять, при встрече все и расскажу.
Машина уже стояла в обусловленном месте, когда Олег вышел к шоссе. За рулем сидела эффектная женщина, изо всех сил старающаяся казаться спокойной, но даже короткое свое имя она произнесла с дрожью в голосе:
— Алла.
Зырянов располагался на заднем сиденье, туда же влез и Макаров:
— Что у вас за чепе, ребята?
Рассказывал один Женька, женщина сидела молча и смотрела то в лобовое стекло, то в зеркало заднего вида.
Увернувшись от ножа, первый выстрел из газового пистолета сделала Алла. После этого нажал на спусковой крючок Новак и получил заряд в грудь и лицо, что с ним сталось, неизвестно. Алле домой возвращаться опасно, адрес ее известен тем, кто поджидал женщину на аллее.
— У вас нам тоже появляться нельзя: я и так вашу квартиру засветил, а если еще и знакомая Лаврентьева туда нагрянет…
— Машину угнали, что ли? — спросил Олег.
— Нет, это моя, — ответила Барсукова. — Она стояла у дома, мы вернулись, сели и…
Макаров помолчал, потом задал новый вопрос:
— Вас на работе не бросятся разыскивать, если вы исчезнете на несколько дней?
— Нет, мне надо только позвонить и предупредить.
— Там есть телефон, — сказал Макаров.
— Где это — там?
— У меня на даче. Женя, разворачиваемся и поехали.
— Это не так далеко от Москвы, да?
— Мне кажется, чем дальше, тем лучше.
— Нет, командир. Мне в столице поработать надо. Понимаешь, из-за меня мужик пострадает, Лаврентьев Игорь Викторович.
— Хороший человек?
Женька вспомнил никелированный пистолет, покачал головой, но ответил так:
— Каким бы ни был, но я его вроде как подставил, получается. И с Рамазаном, таким образом, мне все равно встречи не избежать. Еще не знаю, что ему скажу, подумать надо, но коммерсанта нельзя оставлять под ударом, командир.
Макаров был категоричен:
— Значит, так. С дачи ты носа не высунешь. Договорились? Фамилию твоего друга я запомнил, сам о нем с кавказцем поговорю.
— Олег Иванович, лучше бы тебе не впутываться в это дело. И потом, как же Калуга? Тебя Леся ждет, сын.
— Сын ждет, когда я воевать закончу. А тут, видишь, какое дело…
«Жигули» затормозили, поплыли по скользкой дороге застывшими на тормозах колесами. В свете фар было видно, что впереди остановился автобус, из него выскочили пассажиры: мужчина, женщина и ребенок. Взявшись за руки, побежали через трассу, к проселочной дороге. На указателе было написано: «Дер. РЕПКИНО. 2 км».
— Здесь недалеко тот котлован, где Тамара погибла, — сказал Макаров.
Еще минут через сорок они подъехали к домику, который Макаров не очень любил посещать. На даче, среди грядок, цветов, колючих кустов крыжовника, ему было скучно.
Он вышел из машины, отомкнул ворота, потом дверь гаража. Алла загнала туда «жигуленок».
— Так. Ну, пойдемте знакомиться с хижиной. Там, конечно, холодно, но в коридоре всегда лежат, по крайней мере так было раньше, сухие дрова, а в холодильнике не переводилась бутылка водки.
Они зашли в дом. Макаров думал, что здесь будет бардак и слой пыли на всем, потому порядок и чистота его даже удивили. Еще больше он удивился тому, что от печи шло тепло, плита была даже горяча — руку на ней невозможно было удержать. Объяснение этому можно было найти лишь одно…
Олег подошел к телефону и набрал номер тетки жены, Волчковой. Та оказалась дома.
Поговорили о жизни, здоровье и погоде. В конце разговора он спросил: