— Ну, знаешь, — Рамазан нервно хохотнул, — если так рассуждать, то тебе многих судить придется.
Кавказец посмотрел через плечо на дорогу, где его ждала машина с водителем:
— Ставим точку. Я не трогаю Лаврентьева, вы оставляете в покое Каширина. Так?
— Каширин никому не скажет, что ты наживался на войне и наживаешься еще.
Рамазан больше не проронил ни слова, широко зашагал к трассе. Водитель вышел и открыл ему дверцу.
Макаров направился в глубь проспекта, в сторону Москвы-реки, где в такую погоду не было ни одной живой души и лишь молчаливые чайки проносились в сторону Кожуховского залива.
— Ты все слышал?
Водитель убрал телескопическую антенну в коробочку чуть больше сигаретной:
— Да.
— И как тебе наш разговор?
— Не знаю, Рамазан. Держится Макаров, конечно, независимо, но почему бы и не допустить, что блефует? Я же проверял по своим каналам: у него нет контактов… ну буквально ни с кем!
Тот махнул рукой:
— Так вы работаете! Омоновцы навели шорох на рынке только для того, чтобы узнать, когда, каким рейсом я прилетаю.
— Да, эта операция не была запланирована, до сих пор не ясно, кто дал такой приказ.
— А кто ворвался к Шунту, ясно? Там уже не менты работали, а те, кто хотел бы себя выдать за них. Да менты бы не сунулись… Вот и доказывай после этого, что нет у Макарова контактов ни с МВД, ни с какой-то бандитской группировкой.
— Рамазан, но ты же не думаешь, что мы напрасно едим твой хлеб? Дай еще немного времени…
— Где я вам его возьму, это время? Вопрос, буду ли я на коне, решается сейчас, и, если не решится в мою пользу… На паперть пойдете деньги просить — ни копейки не заплачу, слово даю! Разве я много прошу? Узнать, через кого Макаров может передать на меня информацию.
— Но ты же пять минут назад говорил, что эта информация не страшна для тебя.
— Ему я иного и не мог сказать. Но посуди сам: если оппозиция зацепится за тот же Карабах и начнет копать…
— Дело может кончиться отставкой, да?
Рамазан с усмешкой взглянул на водителя:
— Отставка? Милый, я бы и сейчас уже ушел в отставку, средства на хлеб есть, да обстоятельства не пускают. Если под меня начать копать, то в первую очередь станет страшно даже не мне, а тем, о ком я могу кое-что сказать. Меня просто уберут, вот и все. За то, что я был в юности немного болтлив. — Рамазан посмотрел в сторону уходящего Макарова.
— А зачем же ты ему открылся?
— А как бы я решил свои вопросы? Но дело в другом. В нелепой случайности дело. Если бы у него не погибла жена и если бы он не заподозрил меня, наши пути просто никогда бы не пересеклись. Теперь же…
Немного помолчали, и водитель озвучил мысль, которую недосказал кавказец:
— Теперь он может шантажировать тебя до скончания веков, так?
— И чем выше я буду подниматься, тем он будет опасней. Я знаю такую породу: они воюют до конца.
— Мертвые не воюют, шеф.
Рамазан опять взглянул в сторону, куда ушел полковник, но уже не увидел его. Видно, он спустился с обрывчика к воде.
— Я поехал, — сказал Рамазан. Взглянул на часы. — Сейчас шестнадцать, в семнадцать у меня встреча. Так что ты не спеши.
— Да на тебя бы никто и не подумал. — Водитель вытащил пистолет, стал накручивать глушитель. — Мне после всего этого позвонить?
— Нет. Ни звонить, ни приходить, ни напоминать о себе через кого бы то ни было. Если все-таки у Макарова есть контакты, то намечается опасная игра, и я ее очень хочу выиграть.
— Вопросов нет, шеф. И у меня, как ты понимаешь, та же кровная заинтересованность.
Водитель вышел из машины, мягко, по-кошачьему, ступая, пошел по бетонным плитам.
Рамазан сел за руль. Прежде чем тронуться, сказал тихо самому себе:
— Не та же. Ты деньги у другого хозяина найдешь, а где мне другую жизнь взять?
Он рванул с места и продолжал думать, правильно ли поступает. Как ни крути, правильно. Демонстрация силы не помешает. Если Макаров и завязан с какими-то серьезными структурами, пытающимися навредить ему, Рамазану, то теперь пусть эти структуры задумаются, стоит ли игра свеч. Все, конечно, упирается в огромные деньги на Чечню и в нефтепровод. Все хотят иметь кусок при разделе пирога. И Рамазан своего не отдаст. Но на полюбовное соглашение может пойти.
Человек, отправившийся вслед за Макаровым, был если не профессионалом, то во всяком случае неплохим специалистом. Жертву свою он увидел издали и до поры до времени решил не форсировать событий и не идти на сближение. Ну гуляет себе человек берегом реки — и пусть гуляет. Тем более что идет безлюдным маршрутом, углубляясь все дальше от шоссе, жилых застроек. Рамазан тоже просил выждать некоторое время, так что…
На некоторое время Макаров потерялся, но виной тому был лишь ландшафт: русло поворачивало, берег был обрывистым, а он шел у кромки воды. Ему некуда было деться, бывшему вояке Макарову.
Человек взглянул на часы. Так, уже можно действовать. Правда, если следовать просьбе кавказца, хорошо бы выдержать еще минут пятнадцать, но собачий холод вносит свои коррективы. И потом, время мало что значит в данной ситуации. Вечереет, людей нет, труп обнаружат только завтра…
Осторожный он, шеф. Даже сейчас не сказал: пойди и шлепни. И так — во всем. Кто его не знает, тот запросто примет за чистоплюя. А он коварен, кавказец, горло кому угодно перегрызет.
Вот уверял Макарова, что не убивал его жену. Сам, конечно, нет. Но приказ такой мог отдать запросто. Он умеет наказывать непослушных чужими руками.
Так, как сейчас.
Ладно, хватит стынуть на этом чертовом ветру, пора делать дело, потом бежать домой, принять горячую ванну и выпить такого же горячего глинтвейна.
Он ускорил шаг, вышел по верху обрывчика к повороту реки. Похвалил себя: все правильно рассчитал.
Макаров сидел спиной к нему, а лицом — к воде, на камне, прислонясь к росшей на песчаном берегу ветле. Уже вечерело, видимость была неважная, но в стрельбе человек Рамазана чувствовал себя королем. Было время — брал призы на соревнованиях. Что сейчас надо? Никаких разговоров, никаких лишних телодвижений. Требуется лишь вскинуть руку, прицелиться под нижнее поле кепчонки…
Вот так! Он даже не почувствовал боли, наверное. Чуть дрогнул — и все. Теперь подойти, сделать контрольный выстрел в голову…
— Стоять!
Человек замер. Краем глаза он уже заметил Макарова, одетого в один свитер, увидел и ствол в его руках… Да, лучше не дергаться, раз лопухнулся.
— Брось оружие.
И это надо сделать. Все надо делать, лишь бы не получить пулю в дурную башку. Макаров заметил слежку, сбросил с себя одежду… Будет сейчас и глинтвейн, и ванна, и премия от Рамазана.
— Шагай вперед, к воде!
Неужели пристрелит и столкнет по течению? Не надо ждать выстрела.
— Погоди, Макаров, я все скажу!
— А что ты скажешь? Я лично не знаю только одного: кто убил мою жену. Это сделали люди Рамазана?
— Не знаю, я о твоей жене ничего не знаю.
Так, Макаров нагнулся и поднял с песка его пистолет с глушителем. Ясно, из него он и выпустит пулю.
— Я другое знаю. Рамазан — подлец. Если хочешь, я прямо сейчас напишу все, что нужно. Все, что нужно!
— Как тебя зовут? — спросил Макаров.
— Гена. Геннадий Пузанов.
— Помолись, Геннадий Пузанов.
— Ну, не убивай! В конце концов, мы же коллеги, я тоже служил…
— Да? Впрочем, чему удивляться, иуды есть везде. Помолись, Геннадий Пузанов, и шагай вперед, как я тебе и сказал.
— Там же… Там же вода.
— Все правильно. В нее и лезь. Выплывешь на тот берег — радуйся. Нет — значит, не судьба.
— Макаров, это же почти убийство… Я не умею плавать.
— А ты, когда стрелял, хотел меня пулей по головке погладить, так?
— Макаров, давай договоримся…
— Я фронтовик, коллега, «чеченец», а они такие нервные и невыдержанные, что могут и с двух стволов сразу башку тебе разнести, не дать и минимального шанса на спасение, которого ты, тварь, не заслуживаешь. Топай вперед: дерьмо ведь не тонет.
Макаров не смотрел, как плывет Пузанов, и плывет ли. Он оделся, сунул было в карман плаща пистолет, но тотчас вытащил тот, который с глушителем, не глядя швырнул его через плечо далеко в воду. Постоял немного и отправил вслед за ним и второй ствол.
Поздно вечером того же дня он набрал уже знакомый ему номер телефона. Трубку поднял Рамазан:
— Да.
Макаров молчал.
Рамазан выдержал паузу, потом сказал недовольно:
— Я же тебя просил не звонить. Все нормально?
— Нормально, — сказал Макаров. — Твой водитель, между прочим, хорошие мемуары написал, посвященные твоей персоне. Так что все нормально.
— Ты врешь! — заорал кавказец. Макаров отметил, что на его памяти нервы изменили этому расчетливому подлецу впервые. — Врешь! Как фамилия водителя?
— Фамилия его Пузанов, зовут Геннадий. Почерк разборчивый, слог прямой, какой и свойственен бывшему офицеру. Вот так.
— Зачем ты мне звонишь? — спросил кавказец.
— Ну, ты же мне все время хотел добро делать, вот и я тебе той же монетой решил отплатить. Добро за добро. Спокойной ночи.
Рамазан, конечно, ничего не понял из этого объяснения, и от этого у него на душе стало еще тревожней. Пузанов знал побольше, чем Каширин… Рвутся те нити, которые вроде никогда не должны порваться!
Он посмотрел на чемодан, стоящий у прикроватной тумбочки.
А Макаров в это время посмотрел на часы. До поезда на Калугу оставалось еще два часа. Можно было не торопясь попить чаю и сделать еще один звонок.
Но телефон на даче молчал.
Макаров звонил, звонил, звонил — но в ответ были слышны лишь длинные гудки. И он понял, что поезд уйдет с вокзала и на этот раз без него.
Глава 19
Алла проснулась от холода. Морозный ветер за ночь выстудил дом, заслонку в печи они не закрыли, обогреватель не включали.