. Эпидемические болезни, как правило, сопровождаются призывами запретить въезд иностранцам и иммигрантам. В пропаганде ксенофобов иммигранты всегда рисовались носителями болезней (в конце XIX века: холеры, желтой лихорадки, тифа и туберкулеза). Кажется логичным, что французская политическая фигура, представляющая крайние антииммиграционные, расистские взгляды, Жан-Мари Ле Пен, воспользовался данной стратегией и попытался разжечь страх перед новой опасностью, которую якобы несут иммигранты, настаивая на том, что СПИД – это не только инфекционная болезнь, но и заразная. Он призвал обязать всех поголовно сдавать анализы, а носителей вируса отправлять на карантин. СПИД – это подарок нынешнему южноафриканскому режиму, чей министр иностранных дел недавно заявил по поводу вспышки болезни среди чернокожих шахтеров, завезенных из соседних стран: «К нам пришли террористы, и их оружие страшнее марксизма: это СПИД».
Эпидемия СПИДа идеально отражает политическую паранойю, существующую в странах Первого мира. Так называемый вирус СПИДа – это не только собирательный образ оккупанта из стран Третьего мира. Он может обозначать любую мифологическую угрозу. В США на данном этапе СПИД вызывает менее явную расистскую реакцию, чем в Европе, включая Советский Союз, где африканские корни болезни всячески подчеркиваются. Здесь он, скорее, возбуждает чувство угрозы странам Второго мира со стороны стран Третьего мира. Общественные голоса в США вполне предсказуемы – им доверено извлечь из эпидемии СПИДа нравственные уроки. Основная тема таких американских деятелей, как Норманна Подгореца – возмущение агрессивной американской политикой, гигантскими расходами на вооружение и твердой антикоммунистической установкой. Они повсюду усматривают признаки упадка американской власти, политической и имперской. Негодования по поводу «гомосексуальной чумы» – часть более глубокого недовольства вседозволенностью, присущей западным антилибералам и беженцам из «русского блока» с их уже набившими оскомину обличительными речами по поводу «мягкотелого» Запада, гедонизма, вульгарной сексуальной музыки, снисходительного отношения к наркотикам, неполноценной семейной жизни, подрывающей стремление противостоять коммунизму. СПИД – это излюбленный конек тех, кто превращает свою политическую заявку в вопрос групповой психологии: о национальном самоуважении и вере в свои силы. Прискорбно, что эти специалисты настаивают на том, что СПИД – это наказание за девиантные сексуальные отношения. Это делает их гомофобами, причем откровенными. Прикрываются СПИДом и так называемые неоконсерваторы, им он крайне полезен для осуществления своей основной деятельности – «борьбы за культуру» против всего того, что вкратце (и неточно) именуется 60-ми. К этой болезни привязана вся политика волевых решений – нетерпимости, паранойи и страха политической слабости.
СПИД только удачно подстегивает привычные страхи, вырабатываемые на протяжении нескольких поколений и ставшие неотъемлемой частью общественного сознания, вроде страха «подрыва устоев», а также страхи, всплывшие на поверхность относительно недавно и связанные с неконтролируемым загрязнением среды и непрекращающимся потоком мигрантов из стран Третьего мира. В подобном обществе СПИД неминуемо будет воспринят как тотальная угроза цивилизации. И возвышение метафорической составляющей болезни, поддерживаемой страхами касательно ее легкой передачи и неизбежного распространения, никак не умаляет ее статус как главным образом следствия противозаконного деяния (либо экономической и культурной отсталости). Это наказание за девиантное поведение и одновременно угроза невинным – два понятия не так уж сильно противоречат друг другу. Такова невероятная сила метафоры чумы: болезнь видится как недуг уязвимых «других» и в то же самое время как (потенциальная) всеобщая напасть.
И все же, одно дело – делать акцент на том, что болезнь угрожает всем и каждому (чтобы нагнать побольше страху и укоренить предубеждение), и совсем другое – доказывать (ради того, чтобы развеять предубеждения и сгладить позор), что все прямо или косвенно станут жертвами СПИДа. Недавно те же самые сочинители мифов, которые с помощью СПИДа стремились идеологически мобилизовать общество и настроить его против нетрадиционной сексуальной ориентации, отказались от оценок болезни как жупела. Они примкнули к самым шумным из тех, кто настаивал, что инфекция не коснется «обычного населения» и переключились на разоблачение вызванных СПИДом «истерии» и «неистовства». За тем, что они теперь расценивают, как чрезмерную рекламу болезни, скрывается желание умиротворить всемогущественное меньшинство, согласившись считать «их» болезнь «своей» – дополнительное свидетельство колебаний сомнительных «либеральных» ценностей и духовного упадка Америки. Превращение СПИДа в общую проблему и, как следствие, в предмет всеобуча выбивает почву из-под ног антилибералов – создателей мифологии СПИДа, стирает грань между «нами» и «ими», более того, находит «им» оправдание или по меньшей мере делает бессмысленным моральное осуждение. (При подобном подходе болезнь по-прежнему отождествляют исключительно с гомосексуалистами, точнее даже содомитами.) «Неужели Америка стала страной, где в школе не допускается обсуждение десяти заповедей, зато обязателен инструктаж по безопасной содомии?» – вопрошает Пат Бьюкенен, протестуя против «безумного» предложения, фигурирующего в недавнем докладе Президентской комиссии по эпидемии под председательством адмирала Уоткинса, чья задача была не допустить дискриминации больных СПИДом. Главным объектом критических нападок сделалась не болезнь, а призывы из самых что ни на есть официальных кругов «отбросить предубеждения и страхи и почувствовать сострадание» (слова из доклада Уоткинса) на том основании, что они ослабляют общественную волю (или желание) покарать нетрадиционное сексуальное поведение или превратить гомосексуалистов в группу неприкасаемых.
СПИД подобен сифилису. Он более чем рак дает простор для фантазий о болезни, свидетельствующей одновременно о личной и общественной уязвимости. Вирус поражает тело; болезнь (или в новейшей версии – страх болезни) поражает все общество. В конце 1986 года президент Рейган заявил, что вирус «коварно» распространяется «по всем клеткам нашего общества»[67]. И хотя СПИД – предлог для скрытых намеков в адрес государства, он служит политической метафорой для обозначения внутренних врагов. Во Франции СПИД – по-французски le sida – быстро пополнил арсенал политических ругательств. Ле Пен обозвал своих политических оппонентов больными СПИДом (sidatique), а антилиберальный полемист Луи Повель сказал, что бастовавшие в прошлом году лицеисты «страдают умственным СПИДом» («sont attaint d’un sida mental»). При этом СПИД не стал метафорой глобального зла. Действительно, Джин Киркпатрик[68] однажды не удержалась и сравнила со СПИДом международный терроризм, но подобные выпады очень редки – быть может, поскольку для этой цели удачно служит метафора рака.
Это не означает, что СПИД не используется как метафора, просто по своим метафорическим возможностям СПИД отличается от рака. Когда в фильме Алена Таннера «Призрачная долина» (1987) режиссер задумчиво произносит: «Кино как рак», а затем поправляет себя: «Нет, оно заразно, оно больше похоже на СПИД», сравнение нам кажется неуклюжим, рассчитанным на дешевый эффект. Палестинский израильский писатель Антон Шаммас в иерусалимском еженедельнике «Коль-хаир» в своей медицинской, сексуальной и политической фантазии недавно описал Израильскую декларацию независимости 1948 года как СПИД «“еврейского государства на земле Израиля”, за свой долгий инкубационный период произведший на свет Гуш Эмуним[69] и… раби Меира Кахане[70]. С этого все началось и этим все закончится. Мне неприятно это говорить, но при всей моей величайшей симпатии к гомосексуалистам СПИДом болеют в основном моносексуалы, и мононациональное еврейское государство по определению содержит в себе зерна саморазрушения: коллапс политической иммунной системы, которую мы называем демократией… Рок Хадсон[71] был прекрасен, как боец Пальмаха[72], теперь он лежит на смертном одре, а Пальмаха давно уже не существует. Государство Израиль когда-то было прекрасно (разумеется, для евреев)…»
Потенциал СПИДа как метафоры заражения и мутации обещает даже больше, чем связь болезни с латентностью. По-прежнему часто рак используется в качестве метафоры для обозначения жупела, осуждаемого обществом, хотя сама болезнь внушает меньше страха, чем прежде. Если СПИД со временем сможет занять ту же самую нишу, то это не только потому, что ему свойственен дух захватничества (эту черту он делит с раком) и даже не потому, что он заразен, а из-за вирусов и их особой образности.
Вирусология породила целый ряд новых медицинских метафор, не имеющих отношения к СПИДу, но тем не менее упрочивших его мифологию. Еще за годы до появления СПИДа Уильям Берроуз пророчески заявил, а Лори Андерсон подтвердила: «Язык – это вирус». На вирусы ссылаются все чаще и чаще. До недавнего времени большинство инфекционных болезней, признанных вирусными, вроде бешенства или гриппа, имели очень короткий инкубационный период. Однако ширится категория медленнодействующих вирусных инфекций. Сегодня есть подозрения, что многие прогрессирующие и неизбежно фатальные нарушения центральной нервной системы и некоторые заболевания головного мозга, возникающие в преклонном возрасте, а также так называемые аутоиммунные болезни на самом деле вызваны медленно действующими вирусами. (Накапливаются доказательства того, что вирусами вызваны некоторые виды раков.) Метафора безжалостных, коварных, бесконечно терпеливых вирусов идеально подходит к понятию о заговоре. В отличие от бактерий, относительно сложных организмов, вирусы – крайне примитивные формы жизни. В то же самое время их жизненный цикл значительно сложнее ранних моделей вирусных инфекций. Вирусы не просто переносчики инфекции, заразы. Они несут с собой генетическую «информацию» и преобразуют клетки. И сами эволюционируют. Меж тем как вирус оспы веками оставался неизменным, вирусы гриппа эволюционируют с такой скоростью, что практически каждый год приходится изобретать новую вакцину, соответствующую изменениям «наружного слоя» вируса